Ох как ей хотелось бы посмотреть, как Шарль будет ревновать! Каков он в гневе, каков он в ярости? Ей очень сильно хотелось заглянуть за эту грань его души, куда посторонним вход был строго заказан. Но, увы, пока он не желал приоткрыть туда даже маленькую щелочку.

Эвелин вышла из номера, закрыла за собой дверь и с минуту размышляла, не зайти ли к Бернару. В чем-то она чувствовала себя обязанной ему. Не из-за камеры, конечно, а из-за вчерашних его слов. Он любит ее. Как это дико слышать! Бернар… Их красавец Бернар, который еще не пропустил ни одной юбки. А здесь он совсем другой. Здесь он ей нравится гораздо больше.

Вернее не так: здесь он ей просто немного нравится. Хотя бы немного. А в Довиле она испытывала к нему лишь стабильное раздражение, не переходившее ни в какое иное чувство.

И, однако, заходить к нему сейчас — значит давать ему лишнюю надежду. А этого делать никак нельзя: им нечего делать вместе.

Эвелин вздохнула, улыбаясь своим мыслям, зачем-то послала в сторону номера Бернара воздушный поцелуй и убежала вниз по ступенькам коридора.

Она не знала, что в это самое время, повинуясь бог знает каким законам интуиции, Бернар стоял у приоткрытой двери. Он видел в образовавшуюся щель раздумья Эвелин и с удовольствием поймал ее воздушный поцелуй. А когда она убежала, счастливый, воскликнул:

— Йес!

Вертолет приземлился спустя полтора часа, и Эвелин очнулась.

— Вставай, соня, прилетели! — сказал ей как ни в чем не бывало человек, которого она только что благодарила во сне.

Эвелин действительно отключилась. Сначала вспоминала, а потом уснула. Ей приснился короткий, но сильный сон, где было отчего-то очень страшно, а в конце она благодарила Бернара и плакала.

— Хм, — озадаченно сказала она себе, выпрыгивая из салона.

Еще в вертолете Эвелин нацепила солнечные очки, как всегда, чтобы снег не слепил глаза, как часто бывало в солнечную погоду. Без них здесь вообще невозможно было находиться. Но, едва высунув нос, она поняла, что вместо этого лучше надеть и потуже затянуть капюшон. Она так и сделала: виден остался один нос.

На улице была метель и шквальный ветер. Настоящий снежный буран, какой бывает только зимой в Канаде, а у себя в Нью-Йорке она вообще такого ни разу не видела.

Оказывается, она проспала самое интересное. Непогода началась резко и появилась откуда не ждали, потому что местные метеорологи сказали, что воздух сегодня свободен. Откуда взялась эта туча, да еще так быстро, никто не мог понять. Вертолет долго кружил, наконец сели, но об обратном вылете речи быть не могло. Все ждали, когда либо утихнет ветер, либо появятся вести с базы.

Эвелин быстро оценила обстановку и недолго думая залезла обратно в вертолет. Так-то лучше. Если только их с пилотом не занесет совсем. Она переглянулась с молодым парнем, сидящим за штурвалом, и поняла, что его посетила похожая мысль.

Тогда она поспешно выбралась наружу и пошла искать Бернара. Потому что он вызывал в ней чувство, которое не мог дать даже защищенный от ветра салон вертолета: с Бернаром почему-то было не страшно. Даже в буране. Даже на снежном острове. Может, потому, что он тут самый главный и отвечает за их жизни? А если отвечает, значит — не даст умереть. Ему по инструкции не положено дать им умереть.

— Бернар! Эй! Бернар!

Снег летел огромными хлопьями, такими тяжелыми и большими, что казалось, кто-то кидает в них снежками.

— Хорошие шуточки! — сказала Эвелин, погрозив кулаком кому-то наверху.

Но ничего не было видно на расстоянии примерно пяти метров. Несколько фигур на снегу. Что они там делают? Эвелин направилась к ним. Какая-то расщелина в скале. Здесь почти нет снега и ветра. Здесь хорошо. Но связи здесь тоже нет. И Бернара. Это ей так сказали.

Эвелин пошла искать дальше. Вот еще фигурки. Тут Бернара тоже нет. На нее ругаются и говорят, что молодым девчонкам надо сидеть в вертолете, мало ли что. Она не видела тут ни одной молодой девчонки, Но все равно спасибо. Эвелин решила заглянуть за еще один уступ скалы, за который вели следы. Наверное, Бернар там. Просто больше его нигде не может быть, при условии, конечно, что его уже не завалило.

А ветер усиливался. И снега прибавилось тоже. Видимость совсем плохая, так можно и заблудиться. Нет уж, лучше последовать совету и вернуться в вертолет.

Эвелин повернула назад, во всяком случае, ей так казалось, что она повернула назад, но… ничего не увидела. Она прошла несколько шагов по своим следам, но потом следы исчезли. Их замело.

А вот как поступать в таких случаях, она начисто забыла. Она вообще начисто забыла все на свете, даже свое имя: до того сильный ужас ее обуял.

— Мамочки? — тихо и вопросительно сказала она, словно сомневаясь, достаточно ли оснований для паники. — Мамочки!

Их оказалось достаточно. Потому что в этот момент все вокруг вообще потемнело, снег, подгоняемый ветром, повалил, словно его выбросили из огромного кузова снегоуборочной машины, Эвелин даже немного пригнуло к земле под тяжестью этих потоков. А следов не было видно даже тех, что она оставила пару минут назад.

Эвелин зачем-то пошла наугад, хотя остатки разума подсказывали ей, что это не по инструкции. А кто сейчас знает, что по инструкции? Кто-то знает. Кто-то точно знает… Кто же он? Где он?

Эвелин с плачем металась из стороны в сторону, пытаясь найти вертолет или хотя бы скалу. Но тщетно. Только снег и больше ничего. Ну где же он? Где этот человек, с которым ей не страшно? Где Бернар? Его имя она помнит, а свое — забыла.

— Бернар! Берна-а-ар!

Орать в такую погоду глупо. Нет, не потому, что тебя все равно не услышат. А в основном потому, что у тебя будет полный рот снега.

Эвелин откашлялась. Да, зря она так. Горло мгновенно заболело. Или это оттого, что она голос сорвала? Еще один шаг в сторону — и вдруг Эвелин почувствовала, что проваливается вниз. Причем не по колено и не по пояс, а с головой.

Вниз, вниз, вниз…

Снег. Снег. Снег…

А потом стало темно, и Эвелин отключилась.

Больно, между прочим, когда тебя бьют по щекам! Больно.

Она застонала.

О, а вот это приятно. Вот так-то лучше…

Слова долетали до нее откуда-то издалека:

— Любимая моя… ну пожалуйста! Не спи, не надо спать, ты замерзнешь! Эвелин, очнись…

Кто-то целует ее лицо. Это приятно. А кто-то другой — бьет по щекам. Это совсем неприятно…

Снова ее целуют. В щеки. В губы… Еще, пожалуйста… Еще.

— О-о-о… — Эвелин улыбнулась.

Но все-таки чудовищно тянет в сон. И вообще, как-то странно, словно она засыпает навсегда… А руки и ноги уже уснули. Их она не чувствует. Чувствует только лицо. И губы. Когда их целуют.

Зачем ее тормошат? Зачем трясут за плечи? Она так хорошо спала. Ей было совсем не холодно. А сейчас — холодно. Ноги начинает колоть противными иголками, которые пульсируют и жутко неприятно саднят. А руки безумно щиплет.

Ну зачем они с ней так? Лучше бы целовали! О да, да! Она как раз об этом подумала. Еще, пожалуйста.

Интересно, у кого так славно получается? Профессионально.

— Эвелин! Очнись, девочка моя любимая!.. Эвелин, не спи, я тебе приказываю!

Она улыбнулась, разлепив один глаз. Голос какой-то знакомый. Где она его раньше слышала?

Лучше бы не болтал, а целовался. Профессионально. По инструкции.

По инструкции?!! Она мгновенно вспомнила все! А вспомнив, резко села на снегу.

— Бернар!

Он вскрикнул, прижал ее к себе и снова задышал в лицо:

— Эвелин! Эвелин!!! Ты жива!.. Ты очнулась… Сейчас… Сейчас я тебя отнесу. Там будет тепло.

Она подняла на него глаза: вот чего ей не хватало в снегу. Она нашла Бернара, и сразу стало не страшно. И сразу буря как будто стала утихать.

— Это ты… — Она уткнула нос в его куртку и отчаянно заплакала навзрыд.

— Ну перестань, перестань, все хорошо. Я — с тобой.

Он встал, поднял ее на руки, и Эвелин увидела, что к его поясу прикреплен трос. Бернар спускался за ней в ту преисподнюю, куда она провалилась? Или это просто страховочная веревка, чтобы не заблудиться в снегу?