Что же представлял собой новый император? Он получил власть в 41 год. Это был мужчина высокий, видный, в полном расцвете сил, неутомимый пехотинец и отличный всадник, неустрашимый и ловкий охотник, сразивший копьем не одного крупного зверя и даже льва. Изображения Адриана на монетах и статуях говорят о правильных, мужественных чертах лица, густых, ухоженных волосах и бородке. Упомянутая бородка стала потрясением для современников, ведь он первым из императоров отрастил ее. Все предыдущие цезари старательно брились в полном соответствии с древнеримской модой, а после Адриана, наоборот, на протяжении целых двух столетий, включая и Диоклетиана, государи Рима носили бороды, разумеется, разной длины и всевозможных видов, в зависимости от моды и собственных вкусов. Почему же именно Адриан столь решительно нарушил традицию? Ведь в его время бородатыми были лишь интеллектуалы, как бы мы выразились теперь, то есть профессора, философы, писатели, а также служители разных культов. В том-то и дело, ведь, отпуская бороду, Адриан стремился показать всем, что он прежде всего интеллектуал. И он действительно был таковым, хотя прослужил в армии не один год, с самых юных лет, и, будучи офицером, всегда отлично справлялся со своими обязанностями, что отличало его и впоследствии в любой должности военного.

Адриан не просто увлекался поэзией, но и любил ее, а также искусство в целом, философию, риторику, мистику, все таинственное и древнее, а больше всего древнегреческую культуру. Он сам писал стихи, составлял речи, писал прозаические произведения, в том числе написал и автобиографию, к сожалению, не дошедшую до нас. А также рисовал, создавал скульптуры, набрасывал эскизы построек. Во всем этом проявлялись в довольно большой степени дилетантизм, чрезмерные амбиции и чуть ли не болезненное нетерпение активной, динамичной натуры. Император желал быть первым и оригинальным чуть ли не во всех областях культуры и искусства. Он позволял себе критиковать самых прославленных деятелей прошлого — Гомера, Вергилия, Цицерона. Что же касается его современников, то он, с одной стороны, старался привлечь к себе самых заметных из них, осыпая милостями и благодеяниями, а с другой — чуть ли не преследовал их, поскольку завидовал им и не терпел соперников. Тут больше всего пострадал известный архитектор той поры Аполлодор из Дамаска, во времена Траяна прославившийся, в числе прочих достижений, и как создатель знаменитой колонны Траяна. Уже в те времена Аполлодор восстановил против себя молодого Адриана, презрительно отозвавшись на одно из замечаний последнего, касавшееся архитектуры: «Занимайся своими делами и не мешайся в то, чего не понимаешь». И теперь, когда Аполлодор позволил себе опять раскритиковать какие-то замечания императора в области архитектуры, он немедленно оказался в опале, затем изгнан и вроде бы приговорен к смертной казни. Впрочем, желание быть справедливым обязывает меня заметить, что, по другим сведениям, все эти неприятности архитектора были вызваны его же финансовыми злоупотреблениями, допущенными им в ходе капитальных строительных работ. И тем не менее, его пример — другим наука, во всяком случае собратья Аполлодора архитекторы уже остерегались задевать самолюбие императора, а может быть, просто были более осторожными и предусмотрительными и всегда спешили признать, что цезарь прав. Впрочем, не только архитекторы. Так, риторик Фаворин с покорностью воспринял поучение Адриана, хотя прав был как раз он сам. И когда впоследствии Фаворина упрекали за то, что он так легко поддался давлению властителя, тот заявил: «Так ведь цезарь умнее меня, раз у него под началом тридцать легионов». Не правда ли, это позволяет нам понять и сейчас логику поведения многих и многих писателей и ученых?

До наших дней дошли лишь небольшие фрагменты отдельных литературных произведений Адриана. Это цитаты из двух его речей, высеченных в камне на вечную о нем память, и несколько стихотворений. Из последних самое известное и цитируемое — обращение цезаря к своей душе, созданное им на склоне лет. Вот оно:

Однако сильно ошибется тот, кто, ознакомившись с этим стихом и вышеприведенной характеристикой Адриана, сочтет его не очень значительным и серьезным политиком, примет за самовлюбленного эстета и сноба, напоминающего в чем-то Нерона, который, кстати, тоже очень любил культуру Древней Греции. В Адриане как бы свободно уживались два очень разных человека, и они совсем не мешали друг другу. Один — представленный только что служитель муз, мелочный, тщеславный и неуравновешенный, хотя и не слишком талантливый. Второй — настоящий государь, твердый, умный и дальновидный правитель, требовательный к себе и к людям, по-мужски решительный, невероятно трудоспособный, верный служитель интересам империи, вникающий абсолютно во все дела огромного государства, — словом, один из лучших цезарей в истории Древнего Рима.

Судите сами. Скончался прежний император, а Адриан не поспешил в Рим принять власть, он остался на Востоке, ибо этого требовали, по его мнению, государственные интересы, как бы ни торопил Адриана живущий в нем второй человек — капризный и слишком себялюбивый. Нет, Адриан — государственный деятель понимал, насколько важно в данный момент продолжить дело Траяна и в военном, и в финансовом отношениях. У него хватило мужества — и он не раз подтверждал это в жарких битвах, — сделать исторический шаг: вывести римские войска из Месопотамии и Армении, тем самым укрепить восточную границу империи. Он возвратил недавно созданные там римские провинции парфянам и заключил с ними перемирие. Разумеется, на него посыпались обвинения, что тем самым он обесценил завоевания своего предшественника, но Адриан сознательно и смело пошел на риск, глубже других понимая выгоды и опасности для отечества этого предприятия. Уже одно это ставит его в один ряд с самыми выдающимися и очень немногочисленными государственными деятелями в истории человечества. Увы, историки чаще предпочитают воспевать кровавых властителей, обуреваемых жаждой завоевания новых земель и постоянного расширения границ доставшегося им государства, и редко кто способен оценить подлинное величие государей, способных сдержать первые порывы и даже отступиться, если того требует благо отчизны.

Решив все проблемы на Востоке, цезарь осенью 117 года покинул Антиохию. Но направился не в Рим, а двинул войска в низовья Дуная, где требовалось обуздать притязания воинственных роксолан, нарушающих границы Дакии. Сюда прибыли гонцы из столицы с сообщением, что в Италии раскрыт и разгромлен опасный государственный заговор. Его якобы возглавляли четыре бывших консула, ближайшие друзья и соратники Траяна, подготавливавшие государственный переворот и свержение Адриана. Гонцы сообщили, что все четверо главарей были схвачены и по приговору сената немедленно казнены. Теперь трудно установить, что же произошло на самом деле. Существовал ли реальный заговор, вызванный возмущением по причине пренебрежения к завоеваниям Траяна, или сам Адриан, опасаясь врагов, непонимания и возмущения государственных мужей, под вымышленным предлогом решил избавиться от врагов, свалив вину на сенат. Впоследствии он сам клялся, что все произошло без его ведома и вопреки его воле, заговорщиков решил уничтожить его давний опекун Аттиан, а он сам не стал бы лишать жизни даже врагов. Сенаторы и римские чиновники переусердствовали, известив его о случившемся уже постфактум. И все же остались неясности. Были они у современников Адриана, остались и теперь у историков.