Нет. Воли таким мыслям давать нельзя. Никс стал так ненасытен из любви к ней. А потом вошел во вкус и теперь просто не может удержаться. Это природа мужчины, не то снисходительно, не то с отвращением подумала Александра Федоровна. Они все таковы. Никс любит ее, она это знает, чувствует и понимает. Любит – только ее. А все прочие для него… Ну, это просто отправление естественных надобностей. Если жена воспринимает постель мужниной любовницы как некое отхожее место, ей становится гораздо легче жить, видит Бог!
И, успокоившись, она одобрительно улыбнулась словам мужа и даже покивала головой в знак поддержки. А может быть, это был тик?..
– Но если моего жениха волнует актриса, что же, мне в театр подаваться, чтобы он обращал на меня больше внимания?! – плаксиво выкрикнула Мэри.
Ни мать, ни отец не успели ответить – доложили о приезде великого князя Михаила Павловича и его жены, великой княгини Елены Павловны.
Все обрадовались тому, что неприятный разговор будет прекращен. Конечно, если бы за столом оказались другие дети, братья и сестры Мэри, он никогда не возник бы, однако прочие отпрыски императора, вместе с цесаревичем Александром, нынче гостили у Адлерберга. Граф Владимир Федорович был другом детства императора, да и вообще самым близким и верным его другом, не считая Петра Андреевича Клейнмихеля. Однако не могло быть и речи о том, чтобы великие князья и княжны поехали навестить Клейнмихелей. На то были свои причины, о которых дети императора, к счастью, не догадывались, даже Мэри, хотя она знала, повторимся, более других, потому что иметь в подругах Мари Трубецкую, которая то и дело все подсматривала и за всеми подслушивала, и не быть осведомленной, о чем надо и не надо, – сие просто немыслимо.
Михаил Павлович был семейным фаворитом. Несмотря на то что в свое время отец явно предпочитал его прочим детям лишь потому, что он родился не в семье наследника престола, а именно в императорской семье, ревности к нему со стороны старших не было никакой. Николай Павлович всегда называл поведение Михаила настоящим примером братской любви и преданности. Ему нравились и веселость Михаила, и то, что он был кладезем всевозможных шуток и острот, и его страсть к благотворительности (щедрость Михаила Павловича доходила порой до таких размеров, что гофмейстер его двора вынужден был не раз отказывать великому князю в выдаче сумм на благотворительность, чтобы привести кассу в порядок), и то, что он ненавидел фамильярность: например, никогда не позволял себе называть старших братьев, даже за глаза, уменьшительными именами. Добрый и веселый нрав уживался в нем с любовью к порядку и строгой дисциплине, подчиненные по воинской службе боялись его как огня.
А вот отношения с женой у него не ладились, хотя Елену Павловну, бывшую принцессу Шарлотту, многие называли очаровательной во всех отношениях. Они были совершенно разными людьми: Елена Павловна славилась своей образованностью, о великом же князе говорили, что он, кроме армейского устава, ни одной книги не открыл. Не скоро он смирился со своим браком и «простил» ей, что она была выбрана ему в жены. Немалую примиряющую роль сыграл тут театр, который оба страстно любили. И в семье уже знали: если Михаил и Елена куда-то едут вместе и не на светское мероприятие, где они просто обязаны быть, значит, путь их лежит в театр.
С этого и начался разговор – гости подсели к чайному столу, потому что всем было известно: Елена Павловна обожала миндальные пирожные, которые готовил императорский кондитер. Каждый раз коробочка этих пирожных отправлялась в Ораниенбаум или Михайловский дворец, смотря где в это время находилась чета великих князей, однако пройти мимо них Елена Павловна все равно не могла.
– Как вы уже догадались, мы в Большой, – сообщил Михаил Павлович, демонстративно отворачиваясь от блюда с пирожными: он не любил сладкого. – И хотели обсудить une idеe[18], которая пришла Елене. – Он комически приподнял брови, как бы удивляясь такому событию: его жене пришла в голову мысль! – Она хочет устроить у нас в Ораниенбауме домашний спектакль. Взять какой-нибудь водевиль – хоть Кони, хоть Каратыгина, который нынче в моду вошел, или еще что-то – и разыграть своими силами. Ну, пригласить твоих четырех кавалергардов, Александрина, кого-то из фрейлин… Может быть весело. Я, правда, опасаюсь, что желающих не найдем. Придется приказывать…
– Все бы тебе приказывать, – усмехнулся Николай Павлович. – Можешь не сомневаться, что одну актрису ты уже нашел. – Он указал глазами на дочь.
Михаил Павлович недоверчиво покосился на племянницу, которая была известной копией своей матушки, а значит, образцом хороших манер, воспитания и всего такого, что великий князь называл обычно ennui mortel[19]. Николай шутит, конечно.
А между тем Мэри так и ахнула:
– Тетя, ты придумала великолепно! Дядя, как замечательно, правда? Разумеется, я согласна. Можете не сомневаться, что уговорю Максимилиана. Я непременно поеду с ним сегодня в театр и не пропущу ни одной постановки. Я хочу научиться этому ремеслу, чтобы играть, как Асенкова! Даже лучше!
Александра Федоровна всплеснула руками, не зная, стоит ли выразить одобрение этой идее, которая так захватила дочь и, похоже, понравилась мужу. Вообще, пожалуй, ничего плохого в этом нет… Михаил сказал, могут участвовать ее флигель-адъютанты… Наверняка Секрет тоже захочет играть, он так любит всякие постановки и живые картины! Пожалуй, надо согласиться.
А между тем, похоже, ее согласия или несогласия уже не требовалось.
– Ну как я рад, что договорились! – радостно воскликнул Михаил Павлович. – И про Асенкову ты очень кстати вспомнила, Мэри. Думаю, надо предложить ей быть у нас репетитором.
Николай Павлович заметил, как у невестки насмешливо дрогнули губы – и тут же лицо ее приняло прежнее выражение вежливого и оживленного внимания. Ну что ж, она хорошо знала мужа, а он хорошо знал брата. Итак, Михаил уже увлекся этой актрисой, Елена это отлично видит, но относится к этому, в отличие от глупенькой Мэри, как к сущей ерунде. Да, актрисами увлекаются, от них получают удовольствие, в них даже влюбляются. Но при всем при том их не принимают всерьез, они не способны внести разлад в семью. Никуда не денется Михаил – даже если и соблазнит это милое существо, он ее забудет на другой же день.
Хм… почему-то стало неприятно при мысли о том, что Михаил может соблазнить Асенкову.
Николай Павлович неприметно улыбнулся. «А ведь и ты сам, старый греховодник, был бы не прочь… не прочь, не прочь, оттого и послал ей те серьги, а не только в поощрение ее таланту…» В этой мысли не было никакого осуждения, и стариком он себя не ощущал – еще ведь и сорока не исполнилось. Не зря, не зря его называли первым кавалером России! О да, он всю жизнь нежно любил жену, но ведь приговор врачей разлучил их… И хотя Николай Павлович проводил ночи в опочивальне жены, спали они врозь: она – на императорской постели, он – на походной солдатской кровати. Но император оставался мужчиной, был молод, силен, красив, обворожителен с женщинами, они не давали ему проходу, да и он не пренебрегал ими… И все-таки в любовных отношениях его влекло не только плотское.
На собственном опыте он постиг, что люди, которые находятся в состоянии постоянного физического, нервного и интеллектуального напряжения, отдых для тела обретают в постельных игрищах, а для души – в отношениях сугубо платонических. Выражаясь проще, каждому, даже самому отъявленному, поборнику телесных страстей приятно думать, что существует на свете некая Прекрасная Дама, идеальный образ, от одного воспоминания о котором сладко сжимается и трепещет сердце. Она не принадлежит обожающему ее мужчине, но при этом не принадлежит и другому! И как же сладостно защищать и оберегать ее: не искушать возможностью иных отношений, смирять себя ради нее, жертвовать ей всем, чем можно, умиляясь при этом ее невинностью – и собственным благородством…
