Здорово! Самонаводящиеся пули, мечта мазилы, и еще можно из-за угла стрелять. Только цель все равно видеть нужно... ну, ничего, смастерю что-то вроде перископа, только бы к людям выйти, и, желательно, не к тем, что за мной охотились. Какие еще цацки на мне поразвешены-порассованы? Кинжал в ножнах. Махонький такой ножичек, сантиметров сорок, в кармане не спрячешь, почти прямой, полуторной заточки, и, судя по узору металла, из сварного булата - ну, прям то, что надо молодой женщине для минимальной самозащиты, с условием, что она умеет им махать. Та моя тушка, что осталась на Земле, не умела - стало быть, придется полагаться только на рефлексы этой, вовремя отключая соображалку. Что еще?
Мешок типа сидор со зверски затянутой горловиной; когда меня фэйри вышвырнули, так вовсе с поясницы на шею съехал, только тогда его и заметила. Все же чужое тело, не приноровилась как следует, ощущения как сквозь одеяло. Развязываю, помогая пальцам зубами. В мешке горсть пузырьков с порошками и жидкостями, моток мягкой тряпки - вроде, аптечка. Потом разберусь, что от чего. Грифель в металлическом держателе, с колпачком - видимо, аналог карандаша. Еще такой же держатель с белым грифелем. Картонная коробочка с плотными желтовато-серыми листками. Бумага? Ну, я прям "капитан Очевидность". Пустая фляжка. Еще одна металлическая коробочка, шире и площе той, где хранится боеприпас, внутри обклеенная бархатом. В ней плоский кристалл с неровными краями. Как подсказывает чужая память, нечто для хранения информации, но для считывания необходимо приспособление. Нда... негусто. Ни воды, ни еды, ни коньяка, ни спирта. Пойду воду поищу, а то без еды можно прожить не одну неделю, а вот без воды, да по жаре - скоро загнешься. Что еще хуже - ни веревки, ни спичек, ни огнива не обнаружено. Левитировать, она, что ли, умела? Это-то ладно, а если не вспомню, как разжигать костер магией - будет мне веселая ночь. Аж передернуло...
Пихаю баночки-коробочки назад, в сидор, пистолет в кобуру, ножик в ножны. Осматриваюсь. Позади лес, на три другие стороны - необозримые дали, и где тут речка, где ручей - искать замотаешься. Может, проще будет причувствоваться? Только бы луга не оказались такими же одушевленными, как вон тот заповедник фей. Аккуратно приоткрываю границы себя, готовая, если что не так, быстро захлопнуться, но ничего, никто не ломится, спокойно, рассеянная повсюду вокруг жизнь мелка, ее сознания слабы. Распахиваюсь и сливаюсь с лугом, ощущаю его как собственное тело. Ищу движение определенного сорта - протяженное, свежее и с постоянной траекторией-руслом. Ага, вот. Вытекает, правда, из леса, может оказаться... с отходами жизнедеятельности тамошних гуманоидов... с них станется, шкодный народец... да и не сильно широкий ручей, не артерия, даже не вена - так, подкожный сосудик, а ощущается он на левой руке, с тыльной стороны ладони. Что ж, туда и пойду, только назад в тушку втянуться надо и границы восстановить. Вот же он, в десятке шагов от меня был. Узенький, в полторы пяди, укрытый склоненными травами, течет, лепечет тихо, как увлеченный своей, только ему ведомой игрой ребенок. Вода прозрачная, пахнет водой и ничем больше, вот и попробую. Еще не дошла до той кондиции, чтоб из лужи хлебать. Вкусная водичка, сладковатая даже, или это мне в пересохшую глотку так пошло? Ладонями много не зачерпнешь, ложусь на живот и пью, как животное, прямо с поверхности, отплевываясь в стороны от травяного мусора.
Напившись, скидываю мешок, снимаю кобуру и кладу перед собой, расстегиваю и стягиваю куртку, под ней обнаруживается свитер без воротника грубой вязки, стаскиваю его, под ним - мокрая от пота нижняя рубашка. Ага, вот ее и оставим, а, чтоб не продуло, пока сохнуть будет, куртку накину. Кобуру надеваю прямо на белье, все равно куртку скоро опять сниму. Что там на ногах? Грубые башмаки, окованные железом по мысам и каблукам, тяжелые, как гриндера. Ногами она, что ли, дралась? Иначе не понятно, зачем. Портянки, домотанные поверх штанов почти до колена. Это хорошо. Сейчас ножки освежу, перемотаю тряпки снизу наверх. О... это счастье... Пальцами пошевелить... Жизнь во! Странные, конечно, тряпки, слишком узкие и длинные, но чужая память на что? Руки сами намотают. Кстати, о теле. Не мешает посмотреть, что мне там А.М. подсунул. Чуть не клялся, что лучше не придумаешь, только он - тоже мастер художественного слова, почище меня, и надобно проверять. Штаны, правда, снимать не стала, и штанины закатать сложно - они вроде галифе, хотя сверху не такие широкие, но ниже колена резко заужены, почти в облыпку. Расстегнула крючок на поясе, посмотрела на живот. Ну, ничего, нормальный животик, подтянутый, без лишних отложений. Нижняя рубашка широкая, задирается элементарно. Груди в наличии, маленькие, и форма не ахти, ну и фиг с ними, мешаться не будут. Талия тоже как-то не особо отыскивается, фигура типа "сосиска", но переживу, была бы здоровой и сильной. Прощупала тушку, насколько смогла, вроде, ничего не болит, не ноет, а что-то пальпацией определять - так я не врач. Туда-сюда наклонилась, попрыгала - ну, навскидку, все в поряде, остальное разгляжу, когда доберусь до большого зеркала. Должна же я к людям выйти, или как? Вот и пошли! Только фляжку наполню и на пояс прицеплю.
Свитер на мешок сверху увязала, лямку на одно плечо кинула, все равно почти пустой, легкий. Пошла вниз по ручью - авось, приведет к реке, а река должна вывести к людям. На равнине люди завсегда сперва у рек селятся, а уж потом остальные места обживают. Иду, солнце вовсю жарит - это сколько ж времени с заброса прошло, сутки или больше? И желудок от воды встрепенулся, начал права качать. Ниче, милай, потерпишь, радуйся, что жив. Птички в траве чивкают, кузнечики или цикады трещат, а, может, тоже птицы, есть же и у нас такая пернатая мелочь, теньковка-сверчок называется, пение от кузнечика не отличишь. Легкий ветерок обдувает, жару развеивает, травой шелестит, ритмично так, что начинаешь под него шаги подстраивать. Два шага - шелест, три шага - еще один порыв, потом снова два... Второй ритм - скрип кузнечиков, он рваный, то с одной стороны заведется, то с другой. Третий уровень - птицы, тут вообще кто во что горазд. Но в общую тональность гармонично вписываются. И я, инстинктивно, начинаю встраиваться в эти ритмы, будто всегда так шла, спокон веков, и столько же идти буду, и ночь не наступит никогда.
"А вокруг безумно ярко светит солнце,
И раскинулась лугами без начала и конца,
Та земля, куда уходит, чтоб вернуться
Утром чистая роса"
А ведь там поется... про "тот свет". Куда уходит высохшая роса, а? Вот именно. Ломаю ритм, отвлекаюсь от стрекочущих-щебечущих-шелестящих звуков. Экая тут среда... не то, чтобы агрессивная, а навязчивая. Втягивает в себя, встраивает, растворяет. И ощущения, особенно с поправкой на "тело с чужого плеча", слишком яркие и сочные, не как на "старушке Земле". Такие были только в детстве ... ключевое слово - "в детстве". Мое детство продолжалось до трех лет, потом родители забрали меня от бабушки, и начались дурные игрища с постоянно меняющимися правилами. Впрочем, сейчас не об этом речь, а о том, что в раннем детстве нам все телесные ощущения внове, мы еще к ним не притерпелись, не обмялись под них. Именно поэтому так хорошо подмечаем не видимое взрослыми. То есть - сейчас нужно не столько встраиваться, это все равно что обтерхаться, заново повзрослеть, сколько подмечать то, что... ну, что не впихуемо в логику вещей даже здешнего мира. Потому что, чую, мне это очень скоро понадобится. Да, и не забывать о тех хмырях, что за мной охотятся. Если, конечно, жить хочу.
Ритм луга отпускает меня, я осматриваюсь, стараясь не цепляться взглядом за волны травяного моря, и замечаю, что ветер-то холодный, и тянет теперь понизу, причем, со стороны понижения рельефа. Значит, река или, возможно, болотце совсем близко. Если болотце - обойду, из него может вытекать речка. По пологому склону разгоняюсь, почти бегу.
