– Гарри, что с вами случилось?

– Не знаю, – ответил он спокойно.

– Вы ушли из больницы…

– Да, я ушел из больницы в белом санитарном костюме. Я все это заранее продумал. За мной приехала Анджела.

– А потом?

– А потом мы поехали ко мне. Я страшно волновался.

– Почему?

– Ну знаете, я же понимаю, чем все это кончится.

Она не совсем поняла, что он имеет в виду.

– И как же это кончится?

– А от меня мы поехали к ней, немного выпили, занялись любовью, и я ей и сказал, как все это закончится. Тогда она испугалась. Она захотела позвонить в больницу, чтобы сказать им, где я… – Он уставился в пустоту, на мгновение смутившись. Она не хотела форсировать события. У него был приступ, и он, конечно, не вспомнит, как совершил убийство. Тут случай полнейшей, подлинной амнезии.

Но надо заставить его продолжать рассказ.

– Так почему вы убежали, Гарри?

– Это случилось днем, – он смотрел на нее в упор. – Я лежал в своей палате и вдруг понял, что все обо мне заботятся, носятся вокруг меня, обслуживают меня, точно я – машина. И я испугался.

Глубоко, в самом отдаленном уголке мозга, родилась мысль, что ее подозрения подтвердились. Параноический страх Бенсона перед машинами в основе своей был порожден страхом зависимости, утраты самостоятельности. Он и впрямь говорил правду, заявив, что боится чужой заботы о себе. А люди обычно ненавидят то, чего боятся.

Но в таком случае Бенсон зависит от нее. И как же он на это отреагирует?

– Вы ведь меня обманули, – сказал он вдруг.

– Никто вас не обманывал, Гарри.

Он начал злиться.

– Обманули, обманули. Вы… – Он осекся и опять улыбнулся. Зрачки чуть расширились: еще одна стимуляция. Теперь они происходили чаще. Скоро опять наступит срыв.

– А знаете, это потрясающее ощущение! – сказал он.

– Какое ощущение?

– Эта вибрация.

– Так вот что вы чувствуете?

– Как только все становится невмоготу – трррр – и я снова счастлив! Так тепло, приятно – здорово!

– Это стимуляции.

Она с трудом удержалась от того, чтобы не взглянуть на часы. Какая разница? Андерс же сказал, что приедет через двадцать минут, но его могло что-то задержать. Но даже если бы он приехал, вряд ли он смог бы справиться с Бенсоном. Психомоторный эпилептик, предоставленный сам себе, – опасное и пугающее зрелище. Андерс скорее всего застрелил бы Бенсона. А ей не хотелось такого финала.

– А знаете, что происходит потом? Вибрация приятна только в первый момент. Когда она становится очень сильной, я чувствую… удушье.

– А как сейчас? Сильно?

– Сильно. – Он улыбнулся.

И в тот момент, когда он улыбнулся, она с ужасом осознала свою полнейшую беспомощность. Все, чему ее когда-то учили, – о способах контролировать поведение пациентов, направлять поток их мыслей, следить за манерой речи – все теперь утратило смысл. Словесные ухищрения ей не помогут. Это все равно что заговаривать зубы больному бешенством или раком мозга. Недуг Бенсона – физического свойства. Теперь он находится во власти машины, которая неумолимо и безукоризненно подталкивает его к припадку. Их беседа не может привести к отключению имплантированного компьютера.

Ей оставалось только одно – вернуть его в больницу. Но как? Она попыталась его образумить.

– Вы хоть осознаете, что происходит, Гарри? Эти стимуляции изнуряют вас, способствуют новым припадкам.

– Но ощущение очень приятное.

– Но вы же сами только что сказали, что это не всегда приятно.

– Не всегда.

– Ну, а вы не хотите это исправить?

Он помолчал.

– Исправить?

– Починить. Изменить так, чтобы у вас больше не было припадков. – Она осторожно подбирала слова.

– Так вы считаете, что меня нужно подремонтировать? – Эта фраза напомнила ей об Эллисе: любимая фраза хирурга.

– Гарри, мы можем улучшить ваше самочувствие.

– Да я прекрасно себя чувствую, доктор Росс!

– Но, Гарри, когда вы были у Анджелы…

– Я ничего не помню!

– Вы пошли к ней после побега из больницы.

– Нет, ничего не помню. Память стерта. Ничего – пусто. Могу прокрутить вам – сами послушайте. – Он раскрыл рот и издал шипение. – Слышите? Все стерто.

– Вы же не машина, Гарри, – мягко сказала она.

– Пока нет.

У нее сводило желудок. От нервного напряжения ее затошнило. И вновь где-то в глубине мозга возникла мысль: интересное физическое проявление эмоционального состояния. Она даже обрадовалась этой своей способности отвлечься от присутствия Гарри – хотя бы на несколько мгновений.

Но ее также разозлили воспоминания о том; как она спорила с Эллисом и Макферсоном, как выступала на конференциях, доказывая, что имплантация компьютера приведет только к усилению наличествующих в психике Бенсона галлюцинаторных явлений. А они не обратили на ее аргументы никакого внимания.

Вот бы они оба оказались здесь, на ее месте.

– Вы все пытаетесь превратить меня в машину, – Сказал Гарри. – Все вы. А я сопротивляюсь.

– Гарри…

– Дайте мне договорить! – Его лицо помрачнело. И тут же на губах появилась блаженная улыбка.

Еще одна стимуляция. Теперь каждую из них разделяли какие-то минуты. Где же Андерс? Хоть кто-нибудь придет? Ей захотелось с криком выбежать в коридор. Может, попытаться дозвониться в больницу? В полицию?

– Как же приятно! – все еще улыбаясь, проговорил Бенсон. – Какое же приятное ощущение. Ни с чем не сравнится. Я мог бы плавать в этом ощущении вечно.

– Гарри, я прошу вас: постарайтесь успокоиться.

– А я спокоен. Но ведь вы не этого хотите?

– А чего?

– Вы хотите, чтобы я был послушной машиной. Вы хотите, чтобы я подчинялся приказам своих господ, чтобы я исполнял все инструкции. Вот чего вы хотите.

– Но вы же не машина, Гарри.

– И никогда ею не буду. – Его улыбка угасла. – Никогда.

Она глубоко вздохнула.

– Гарри, я хочу, чтобы вы вернулись в больницу.

– Нет.

– Мы поможем вам. Вам полегчает.

– Нет.

– Мы же заботимся о вас.

– Вы заботитесь обо мне! – Он засмеялся громко, мрачно. – Предмет вашей заботы – научные эксперименты. Предмет вашей заботы – научный протокол. Вас заботят дальнейшие перспективы. Обо мне вы и не думаете.

Он разозлился и пришел в возбуждение.

– Ваша репутация сильно пошатнется, если вам придется заявить во всеуслышание, что из всех ваших многочисленных пациентов, наблюдавшихся на протяжении многих лет, один умер – потому что свихнулся и полицейским пришлось его пристрелить. Это очень плохо скажется на вашей репутации!

– Гарри!

– Я знаю, что говорю. – Бенсон вытянул руки вперед. – Час назад мне было очень плохо. Потом я очнулся и увидел кровь под ногтями. Кровь! Я знаю. – Он стал рассматривать пальцы, согнув их так, чтобы можно было заглянуть под ногти. Он тронул свою повязку на голове. – Операция должна была пройти успешно, но она мне не помогла.

И вдруг он заплакал. Его лицо оставалось бесстрастным, ровным, но по щекам потекли слезы.

– Операция не помогла. Не понимаю: почему не помогла…

И вдруг так же неожиданно он улыбнулся. Новая стимуляция. Эта произошла менее чем через минуту после предыдущей. Она поняла, что через несколько секунд с ним произойдет припадок.

– Я не хочу никому причинять боль, – сказал он с улыбкой.

Ей стало жаль его, жаль, что все так случилось.

– Я вас понимаю, – сказала она. – Давайте вернемся в больницу.

– Нет-нет…

– Я поеду с вами. И буду с вами все время. И не буду отходить от вас ни на шаг. Все будет хорошо.

– Не спорить со мной! – Он вскочил с кушетки, сжав кулаки, испепеляя ее взглядом. – Я не желаю слушать… – он осекся, но на этот раз не улыбнулся.

Он начал принюхиваться.

– Что это за запах? Какой неприятный запах! Что это? Ох, какой противный, вы слышите меня? Он мне неприятен!

Бенсон стал наступать на нее, продолжая втягивать воздух ноздрями. Вытянул руки к ней.

– Гарри…