Ахилл.Вы соорудили целый лес, чтобы не видно было нас, бешеных, чтобы видели только вас, авторшу! Пожалуй, вы поступаете правильно, требуя плату за вход в ваш зоопарк. Люди платят за то, чтобы увидеть вашу отмеченную тонким вкусом холодность, ваш утонченный протест. И то, как маленькие подковки до тех пор выцарапывают на этом протесте свои следы, пока невинность снега не уходит в прошлое. Что ж, раз люди хотят за это платить, пусть платят! Но вы хотите заразить нас своим светом и заодно поджечь всю страну, а это уже совсем не спорт! Вы хотите, чтобы вас непрерывно освещали рекламные прожекторы. Но тогда ваш собственный свет оказывается ненужным. Люди спасаются бегством, услышав ваш голос, на котором я не хочу здесь останавливаться подробнее. Я не жду ваших предостережений, лучше подожду, когда люди сами во всем разберутся, а тем временем я и мои товарищи обделаем свои темные делишки под теми же ветками ельника, куда забрались и вы. Мы слишком поздно заметили, что вы там затаились и записываете все на листке, где перечислено, что следует купить. И вот теперь вы не можете разобрать свой собственный почерк! Ничего, что Бог вынес смертный приговор всем живущим на земле людям. Он приложил к этому несколько меньше усилий, чем вы. К сожалению, ваши потуги направлены в противоположную сторону, но и они указывают на то, что и ваше место среди них, приговоренных. Вот вы ребенком спешите в школу, и на зебре вас сбивает автомобиль. Потом вы стали старше и захотели во что бы то ни стало быть в центре внимания.
Гектор.Пусть это привидение, эта восставшая из гроба убирается отсюда! Высшее приложение сил — это собственное предприятие, когда люди растрачивают себя и других. Мы этим не занимаемся. Миллионы погибших, настигнутых инфарктом, раком, инсультом! Бог ты мой, как опасна жизнь, даже когда об этом не говоришь! Эта опасность безумно возрастает еще и оттого, что, в конечном счете, производятся все новые и новые люди. Да, смерть скосила меня, но своей очереди ждут новые, их просят немедленно покинуть это заведение, а они не уходят!
Ахилл.Каждому новичку мы заглядываем в лицо, чтобы под маской жадности, озабоченности, жалоб на плохой хозяйственный год увидеть, что он представляет собой на самом деле. Нас интересуют крепкие экземпляры, а не бедолаги, что вечно чего-то ищут. Подход тут универсальный: несчастные, легко поддающиеся обману создания терпят крах, и мы выпускаем их из своих загребущих пальцев: пусть падают. Мы не возвращаем их туда, откуда они пришли, они и так достаточно натерпелись. Предназначенное им место на полках супермаркета остается пустым. Его тут же заполняет другой конкурент из ЕС, тот, что поставляет более дешевый товар. Нет даже намека на высоких господ, правивших миром. Не можешь платить — банкрот! В сфере продовольственных товаров, прежде всего в торговле птицей, опять начались чудовищные битвы. Кто-то снова перегнул палку, да так, что концы стукнулись лбами.
Гектор.Наверно, не имеет смысла выходить к сетке? Все жертвы и так давно пали и снова восстали, пружинисто вскочили на ноги. Правда, на этот раз на поле брака. Только в этом единственном в своем роде патентованном нравственном заведении они чувствуют себя как дома. Пьеса для двоих, в которой они всегда оказываются в убытке. Ибо маленькие фигурки их жен сегодня, как и прежде, каждый день до десяти вечера держат дверцы своих сердец открытыми. Мы помечаем их духами новой марки, позволить себе что-нибудь попроще мы не можем. Надо, чтобы молодчики отыскали своих собак, самое позднее, когда они, эти собаки, захотят обнюхать трупы.
Ахилл.Никому и в голову не приходит сопротивляться — безнадежное занятие. Чаще всего мы говорим что-нибудь очень простенькое. Но, произнесенное с большой высоты, оно звучит совсем по-другому. Как у исполнителя тирольских песен с переливами, которого со сложенными на груди руками бросили в яму для навозной жижи, ту, что рядом с хлевом музыкантов.
Гектор.Наши жертвы кучей валяются в непосредственной близости от нас, нам ничего не стоит переступить через них, направляясь в раздевалку. А потом попариться в сауне, принять душ, переодеться.
Ахилл.Наши жертвы вовсе не обязаны выходить против нас лично, им достаточно назначить срок, когда они могут быть раздавлены.
Гектор.Для родственников владельца фирмы банкротство нередко связано с ощутимыми неприятностями. Они так наседают на него, хоть умирай. Чего только не приходится ликвидировать под замахнувшимися для удара руками наших членов! Мы умело связываем эти руки шерстяными нитками. Но нити судьбы не уложены, как следует, а вконец запутаны.
Ахилл.Кто не преуспевает в бизнесе, тот не справляется и с собственной жизнью. Чем могущественнее человек, тем опаснее он в гневе, когда вдруг потерпит крах. Но и этот гнев остается без последствий. Иное дело смерть, ее мрак вызывает подозрение, так как не видишь, что за ним скрывается. Души мертвых, которые, к счастью, устраиваются не у нас, а где-то в другом месте, надо полагать более прохладном, чтобы не так вонять, когда придет пора возвращаться, так вот, они требуют от оставшихся в живых во много крат больше того, что потратили сами. Правда, мы получим к ним доступ, только когда услышим звонок тележки с мороженым, что раз в неделю подъезжает к нашему дому. Двадцать четыре шиллинга за пачку замороженных творожных комков, (ну, этот творог хотя бы никогда не числился среди живых!), пятьдесят шесть за аппетитный пирожок под названием «Ёжик», он, во всяком случае, был когда-то живым. По мне, так оба одинаковы. Миллионы мертвых все как один — непредставимы. Скромного столбика поднимающегося изо рта и бесследно исчезающего воздуха нам недостаточно, мы жадно высматриваем приближение Судного дня. Глупые покойники хотят иметь весь этот памятник только для себя! Лично я против.
Гектор.Вы только посмотрите, как небрежно свисает с вашего плеча лук! Ракетку вы держите совсем не в той руке, автомобильные ключи предоставляют вам доступ к совершенно новой системе вооружения, предназначенной для устрашения. На то, что это устрашение зависит от количества квитков с требованием заплатить штраф, вы давно уже не обращаете внимания.
Ахилл.Вы уже шантажировали бизнес-даму, подкупали прокурора, допрашивали писателя? Имеет ли отношение ваше время — время робкого сочинителя статеек — к газете нашего прошлого? О господи, с вашего языка снова сорвалось необдуманное высказывание. Как, с вашего языка и вдруг сорвалось необдуманное высказывание? Может, хотите взять его обратно? Что вы наделали? Вы не замолчали. Вы что, знаете нас? Поэтому не умолкаете. Может, хотите присесть? Вы не умолкаете. Вы просто не можете молчать!
Гектор.Спасибо за эту игру! Наши брюки и спортивные свитеры не зря громоздятся штабелем высотой с Олимп. Есть ли такие краски, которыми можно было бы выкрасить волосы в черный цвет, чтобы выглядеть моложе? Наша игра подошла к концу. Я больше не отвечаю на ваши вопросы. Но и молчать не собираюсь.
Теннисисты уходят.
Женщина (она наблюдала за игрой, а теперь снова пытается пристроить за спиной свою истыканную кинжалом грудь-рюкзак). Я сейчас увидела нечто ужасное, чего никогда не забуду. Несмотря на свои ошибки, я, тем не менее, пытаюсь думать о чем-нибудь приятном и радостном. Я не хочу судить односторонне! Признаю: акт дарения людей, даже если хочешь подарить всего лишь самого себя, вживую или в виде забавного номера на телеэкране, требует напряжения, которое мы без раздумий готовы себе подарить. Вот так. Я лью воду на мозг модератора, получается очень даже вкусный сок. Напряжение означает также, правда, для другого комментатора, убийство, глумление, нападение на соседнее племя и, с оговоркой, что мы говорим впустую, игру в сквош. Видит ли наша жертва, кто ему причиняет боль? ( Пинает Жертву, смотрит, пинает еще раз.)Нет, не думаю, что теперь она что-то видит.
