Он решил сходить туда, где прозвучали выстрелы, найти тело Курка либо, если он ранен, избавить его от лишних мучений.

– Можно мне пойти с тобой?

– Нет. Не надо, Лоис. (Я плакала.) Иди в барак, почитай что-нибудь.

Он вернулся домой к девяти. Ничего конкретного установить не удалось.

Следующий день был жуткий. Леди все время стонала с паузами в несколько минут. Ее жалобный крик почти ничем не отличался от протяжного «ооо-о!», который издает женщина в глубоком горе. Он начинался где – то в среднем диапазоне женского голоса и замирал в муке, разрывая мое сердце. Я слышала его даже тогда, когда Леди молчала.

Вечером эскимосы отправились искать поблизости волчье логово с ружьями, «потренироваться в стрельбе по цели!». Я была до того взвинчена, что не могла даже слышать об этом.

– Не с кем поговорить, некуда убежать, – сказал Крис. – Наедине со своим горем.

Ночью, только я собралась встать и принять секонал, перед бараком раздался тихий вой. Крис легким, спокойным голосом сказал:

– Лоис! Это Курок!

Я так и выкатилась из кровати в тундру, в сумрачный полусвет.

Бледно – желтый невероятный, как привидение, зверь предстал моим глазам, темноглазый, красивый и уверенный в себе. Его мех, до текучести гладко расчесанный ветрами, реками и кустами, был сродни самой неуловимости стихии – сродни ветру и свету над тундрой. Дрожа от холода, я кинулась ласкать его.

Он завыл, зовя Леди, которая, насколько мы знали, безуспешно обхаживала собак внизу у палатки, и был поражен, когда свора ответила ему. Но он продолжал лежать, настороженный, сохраняя самообладание, бодрствующий.

Мы вернулись в барак веселые и впервые после прибытия эскимосов заснули крепким сном. Все случившееся мы объяснили себе так: Курок и Леди были с дикими волками, выстрел обратил стаю в бегство, и Курок по чистой случайности побежал со стаей в одну сторону, а Леди – в другую.

Десять собачек со свернутыми колечком хвостами, все как на подбор (но они не были подобраны специально, как в показных городских упряжках), съедали оленя за пять дней. Братья начали заготовлять оленину. Когда на следующее утро мы спустились к их палатке, Джек запрягал собак, чтобы поехать за первым убитым ими оленем. Курок и Леди, сопровождавшие нас, держались на почтительном расстоянии. Следуя за Крисом и Джеком, они пробежались до того места, где лежал олень. Как рассказывал Крис, Джек прекрасно ориентировался и всегда знал, где он находится.

Оленью тушу бросили возле палатки. Сидевшие на привязи собаки не могли до нее добраться. Но в ту же ночь тушу «нашел» Курок, и отныне это было «его мясо». Раз мы даже видели, как он с трудом взбирался на отдаленную горную гряду, неся в зубах олений окорок, чтобы запрятать его подальше от опасного места, от всех этих собак.

Когда на следующий день мы спустились вниз с кинокамерой, Джек запрягал собак, чтобы привезти второго оленя. Собак заводили в постромки; они оказывались рядом с тушей первого оленя и таким образом кормились.

Курка обуяла безумная жадность: собаки ели «его» мясо! В каждом псе он видел теперь своего личного врага. Когда упряжка тронулась, Курок завыл, затявкал и припал к земле, готовясь броситься на собак.

– Принеси хворостин! – крикнул мне Крис, преграждая волку путь к упряжке.

Я сбегала за сухими ивовыми лозинами.

– Это невозможно, – сказала я. – Давай лучше будем носить мясо собакам на своих плечах.

Испуганный погонщик придерживал собак, чтобы мы поспевали за упряжкой.

Курок издавал странные, свирепые взвой. Снова и снова он ходил кругами, уклоняясь от нас и порываясь кинуться на собак. Мы побежали ему наперерез.

Его глаза встретились с моими, он смерил взглядом меня, мой ивовый прут.

Собак снова привязали у палатки. Мы с Крисом стали на страже, бросая друг на друга отчаянные взгляды. Казалось, волков можно было только убить.

– Спроси у эскимосов, нет ли у них веревки, – сказал Крис.

Я поняла, что он хочет попытаться спасти волкам жизнь – отвести Курка домой. Я принесла веревку и подала ее Крису. Я должна была молчать. Если б я поколебала его мужество, волк почуял бы, что Крис боится его.

И вот началась необычная, неравная борьба. С одной стороны человек, вооруженный лишь любовью к животному, с другой – обезумевший взрослый волк, убийца, который легко может охватить раскрытой пастью половину оленьей шеи.

Волк уклонялся от встречи, Крис наступал. В конце концов ему удалось схватить Курка. Волк зарычал и хотел укусить Криса за руку, но в этот момент веревка легко и быстро охватила его шею. Крис стянул веревку на загривке волка, лишив его возможности кусаться. Теперь Крис не мог ни ослабить хватку, чтобы завязать узел, ни отстраниться от волка, иначе он бросился бы на него.

Держа Курка таким образом, Крис терпеливо повел его по тундре, где голой, где еще покрытой снегом. Он говорил с ним своим всегдашним простецким тоном и отгонял от него Леди, игриво кусавшую его. Он выжидал, если волк упирался и ни в какую не хотел идти дальше.

В конце концов Крис затащил – таки Курка на Столовую гору. Я побежала за мясом.

– Иди в загон! – сказал он. – Заходи с мясом в загон.

Волки последовали за мной.

Когда мы вошли вдвоем в барак, Крис подступил ко мне, его плечи упали, и он с минуту стоял, обняв меня.

– Курок так злобится на собак! – сказал он. – Его серд чишко просто кровью обливается, когда он видит, как они едят его мясо. Если б я догадался бросить ему кусочек, быть может, он бы и успокоился. – И, глядя на меня светлым, сосредоточенным взглядом, серьезно добавил:– Курок не хотел кусать меня. Да мне все равно, если б и укусил. Он просто запугивал меня. Думаю, что запугивал. А впрочем, не знаю.

Он был прав. В последнее время Курок был довольно покладист. Он убрал когти. Отныне я всецело доверяла волкам. Если Леди рычала на меня, я обнимала ее. Завеса таинственности полностью поднялась. Мы чувствовали, что знаем наших волков до укромнейших уголков их души и что ни в одной клеточке своего существа они не затаят против нас вражды, если не считать вполне понятных случаев, когда над ними совершается насилие.

В ту же ночь волки сбежали из загона. Но их волнение уже улеглось. Они не только настроились на миролюбивый лад, но даже пытались завоевать расположение собак, как делали это на мысе Барроу. Волки любят собак. Но эти собаки отнеслись к ним враждебно, вероятно потому, что их хозяева боялись волков: эскимосы закидали волков камнями.

Это привело к любопытному открытию. Оказывается, Курок и Леди, наблюдая людей, делали обобщения! Сперва они предположили, что все люди подобно нам дружески расположены к ним. Но после того как их забросали камнями, волки стали осторожны и с нами, и с эскимосами. По-видимому, теперь все люди в их представлении были животными, которые бросаются камнями. Нам потребовалось несколько дней, чтобы внушить им понятие «некоторые»: лишь некоторые люди дружески расположены к ним.

В эскимосах Криса смущало одно.

– Уж очень чудно они стреляют, – говорил он. – Точно бросаются камнями в стадо, не целясь в какое-нибудь одно животное.

Они часто поднимали дикую пальбу еще задолго до того, как олени приблизятся, хотя животные шли по строго определенному пути – пути миграции, пролегавшему между Столовой горой и палаткой, причем ветер дул от оленей, и они не могли учуять людей.

Олени – самцы появлялись в тундре утром, с востока, подсвеченные сзади солнцем. Они смотрели на палатку, в которой спали эскимосы, и щипали лишайник. Они обгоняли друг друга в пределах стада, в котором царила своя внутренняя атмосфера безопасности, создаваемая их совместным существованием; окутанные ею, как облаком, они настороженно передвигались по тундре, добыча всему: жаре, против которой они были совершенно бессильны, холоду, оводам.

Собаки подымали вой, олени отступали. Но когда страх рассеивался, они пытались вернуться на свой маршрут. И тут проснувшиеся эскимосы принимались палить в них. Случалось, один или два оленя падали, потом с трудом поднимались и, ковыляя, уходили. Эскимосы даже не давали себе труда догнать и добить их.