Когда вас со всеми пожитками вытряхивают из самолета на пустое место, тут не повитаешь в облаках, тут знай работай да работай. На мою долю выпало перетаскивать весь багаж от озера к палатке. На это ушло несколько дней.

Криса же ждала настоящая съемочная работа, и он в отчаянной спешке строил загон, чтобы можно было впустить в него волчат и фотографировать их.

Крису хотелось увековечить их младенческий облик, который исчезал не по дням, а по часам. Им уже и так, вероятно, было месяца по два; волчата рождаются примерно в середине мая. Пока загон не был готов, они оставались в своем фанерном логове, не дававшем возможности ни наблюдать их, ни установить с ними дружеские отношения, или как неприкаянные сидели на привязи.

На этот раз Крис имел помощника под стать своему рвению к работе солнце. Закатов не было, и трудовой день его ограничивался лишь пределами его собственной, почти неиссякаемой работоспособности. Он рыл канавы на каменистом горном склоне, чтобы заглубить в них изгородь и предупредить возможность подкопа. Когда материал для изгороди был доставлен, он на своих плечах принес его в лагерь, для меня эти рулоны были слишком тяжелы.

Первые день-два я ходила как в тумане от усталости, сонливости, необычности всего окружающего. Что-то в этом месте мне не нравилось. Впервые в жизни местность не внушала мне доверия. Здесь было красиво. Горы на той стороне прохода местами были залиты солнцем, местами прятались в тени. Постепенно повышающееся дно прохода внизу под нами, с цепочкой озер и озерец, было теплого рыжевато-бурого цвета и постоянно расцвечивалось радугами.

И все-таки это место не внушало мне доверия. Даже сейчас, в июле, над ним висела тень грядущей Великой тьмы. А Крис собирался здесь зимовать!

Правда, не в палатке, а в фанерном бараке; перспектива провести ледостав в палатке, так же как и ледолом, ему не улыбалась. Он нашел площадку на горе, разровнял ее и уложил балки фундамента, когда Энди доставил их. Но даже площадка, которую он избрал, не внушала мне доверия.

Она находилась между палаткой и узким глубоким ущельем, тянувшимся от гребня хребта над нами. Мне казалось, что мы окажемся под перекрестным огнем всех ветров – ветра, дующего вниз по ущелью, и ветров, рвущихся через проход. Наш барак – его не предполагалось закреплять якорями – мог быть опрокинут бурей и превращен в груду хлама. Уже сейчас шквалы и внезапные порывы ветра не давали нам покоя. Палатка вздувалась пузырем, посуда летала по воздуху, волчата испуганно прижимали уши. Какими же должны быть зимние бури?

И все же я чувствовала за собой вину: ведь мои страхи могли помешать Крису в его работе. Он хотел зимовать здесь из деловых соображений, по крайней мере так он говорил. Широкий поток миграции, иссякший здесь перед самым нашим прибытием, мог хлынуть отсюда в обратном направлении, и, если в октябре олени снова пойдут этими местами, можно будет заснять брачные бои самцов. Ради этого Стоило провести здесь в одиночестве зиму.

Я нисколько не сомневалась в том, что мы выдержим зимовку. Но мне так ясно представлялся холодный свет звезд, трескучий мороз, темнота. И прежде всего неимоверное одиночество. Однако для Криса это был вызов. Был ли он действительной причиной его желания остаться? Лично я считала, что одно дело ответить на вызов, другое – лезть на рожон.

В мой первый же вечер здесь, после того как я целый день перетаскивала груз, прибиралась в лагере и готовила в тундре под шквальным ветром, уже валясь с ног от усталости, внезапно случилась тревога, потребовавшая нового напряжения сил. Крис заметил в горах гризли, который направлялся в нашу сторону и должен был выйти в окрестностях лагеря, чуть выше его. Ветер дул вверх по ущелью, и гризли непременно учуял бы запах соблазнительно доступных «сладких вещей»: волчат и мяса, привезенного для них на самолете из Фэрбенкса и сложенного в естественной нише в стене ущелья. Крис схватил ружье Энди и полез в гору: он хотел не убить, а лишь отпугнуть гризли.

Я сидела на скале и смотрела ему вслед, пока он не скрылся из глаз.

Меньше всего на свете мне хотелось лезть сейчас в гору. Но вот я на мгновенье потеряла из виду и гризли: он нырнул в котловину. Тут уж я поднялась и побежала догонять Криса. Мне пришло в голову, что, выйдя к краю котловины, он может не заметить вовремя, гризли в вечерней тени.

Я была не вооружена, но у меня было «секретное оружие», надежное и проверенное на опыте. С его помощью я уже дважды неожиданно для самой себя спасала Крису жизнь в жутких ситуациях на Аляске. Моим оружием был фактор внезапности.

Я догнала Криса, но обнаружить гризли нам не удалось. Он либо учуял или услышал нас, либо просто свернул в сторону где-нибудь поблизости. Крис был обеспокоен.

– Он мне не страшен, пока я вижу его, – сказал он. – Хуже будет, если он проберется в лагерь, когда мы будем спать.

И вот, вместо того чтобы лечь спать – а спать нам хотелось смертельно, – мы совершили человечески понятную, само собой напрашивающуюся нелепость.

Дело в том, что мы каждую ночь ожидали самолет, он должен был сделать несколько рейсов, чтобы доставить нам сетку и столбы для загона. Мы знали, что он должен прилетать около полуночи, когда болтанка наименьшая, но не знали, в какие именно ночи. Поэтому мы решили улечься не раздеваясь на спальных мешках, готовые помчаться к озеру, как только снизу, по каньону Алатны, донесется далекий гул мотора. Иначе Энди мог разгрузиться и улететь, прежде чем мы добежим до него. А пропустить случай увидеть человека из внешнего мира – такая мысль нам и в голову не приходила.

В полночь мы отставили бдение и легли спать. Однако особенно разоспаться не пришлось. В три часа нас разбудил громкий шорох за дверью палатки. Крис схватил ружье и в чем мать родила выполз наружу. Возвратился он, весело ухмыляясь: просто ветер сдул брезент, прикрывавший примус.

На следующую ночь самолет прибыл, и с ним вместе дополнительная гарантия нашей безопасности, которую предусмотрел Энди. Он долго разгонял самолет взад-вперед по реке у Бетлса, чтобы взлететь с внепрограммным добавочным весом на борту – вторым пилотом Диком Морхедом. Энди решил не оставаться единственным на свете человеком, знающим, где мы находимся, – так, на всякий случай.

Это напомнило мне любопытный эпизод, случившийся в прошлом году. Боб Байере, летчик, возивший нас по Юкону, чуть не подвел тогда супружескую чету – белого траппера и его жену – индианку, которых он доставил на самолете в отдаленный дикий район. (К слову сказать, женщина была так толста, что, увидев ее, Боб стал готовить к полету самолет побольше.) Он обещал прилететь за ними ровно через год со дня высадки. Никто, кроме него, не смог бы их разыскать. Две недели спустя Боб попал в аварию из-за неисправности мотора, был ранен в голову и две недели пролежал без сознания. Все это время не только его собственная жизнь, но и жизнь двух людей, оторванных от цивилизации, висела на волоске.

С пребыванием у нас Дика Морхеда связано несколько странно – забавных эпизодов. Он пошел ловить рыбу к ручью, который протекал по ущелью и впадал в озеро, и раздавил гнездо с утиными яйцами, причем остался совершенно равнодушным к горю утки – матери. (Ранним летом в тундре необходимо оказывать величайшую учтивость всякой дикой твари.) Крис очень сожалел об этом, так как рассчитывал заснять утячий молодняк. Однако этот случай имели другие последствия.

Утро следующего дня было тихое и пасмурное. Я готовила завтрак, Крис изучал широкий проход под нами, выискивая «объекты». Он сидел на скале, чтобы удобнее было держать тяжелый полевой бинокль (те бинокли – лилипуты, которыми мы пользовались, бродя с рюкзаками по горам в Штатах, здесь, в этой монотонной рыжевато-коричневой необъятности, были бы практически бесполезны). Одной из причин, почему Крис выбрал для лагеря это высокое неудобное место, была хорошая обзорность. Глядя вдоль полого повышающегося дна прохода, можно было видеть все, что делается на местности на четыре мили к северу.