Из деревни прибывают загонщики и транспортировщики оленей, они хмуро взбираются по дороге к замку, их делят на отряды и загоняют в каморки, чтобы выпустить, когда надо, в качестве статистов. Этих заместителей и скотопредставителей. Тех по-настоящему страшных и жестоких людей, которые велят специально выращивать для себя дичь, чтобы потом разнести ее в клочья. Чтобы каждый выстрел попал в цель. Внезапно эти столяры, сантехники и лесорубы оказываются перед обыкновенной стеной, но из бронированного стекла. Оказываются отбросами заражающего землю бросового общества, то есть — конец! Запихивают всё в пластиковые мешки, которые намного переживут своих прежних владельцев. Солнце, покажись! Природу, среди которой им предстоит жить круглый год, они помнят совсем другой! Помнят, например, как они лежали под лавиной. Тогда они вообще ничего не видели, а теперь на них смотрят сквозь прицел. Может быть, сегодня дичь — это они? Ружейные стволы нагло торчат им навстречу. Дуло кажется им оком Господним. Гости, съехавшиеся на охоту, защищены таким образом ото всех стихий, даже с воздуха их строго охраняют. Их, а также их милосердные сердца, заставляющие их жертвовать в пользу нуждающихся. Благословенны они пред Господом, говорит священник, они под надежной защитой. Мы не имеем права переезжать через заградительную линию. Зато, случается, переезжают детей (а также гусей), когда они бросаются врассыпную. Когда едет колонна. Кто жертвует, тот и решает, как будут тратиться эти деньги. Кто считает по-другому, тот ерунду говорит. Тореро и его местный матадор: то есть министр и ландрат (оба — штампованные изделия одной и той же партии), оба стоят посреди островка безопасности площадью во много квадратных метров как вкопанные и дожидаются короля универмагов, как и договаривались, а вот и он, без каких бы то ни было знаков отличия (ведь его и так всякий знает!), кроме одной отличительной черты — его склонности к природе, к природе, которую он превратил в свою собственность. Неважно, среди зверей или в лесу, — под своей маленькой крышей из естественных волос этот человек по-прежнему кипит яростью, возмущаясь тем, как уничтожают лес промышленные и человеческие выхлопные газы, — картиной, которую он весь день вынужден наблюдать. Что станется с его владениями? Скоро придется до самых Высоких Татр ехать, чтобы поохотиться. Неужели дело жизни и уровень жизни — пустые слова? И при этом лес принадлежит нам всем, он нам нужен, чтобы отбрасывать на нас тень и чтобы делать из него бумагу, и мы стоим себе в тени, читая про детей Солнца.
Двое личных охранников в пуленепробиваемых жилетах стоят на некотором расстоянии, обеспечивая безопасность своего шефа и самых важных почетных гостей. Нелегально, как огненное море, и почти столь же быстро бежит вперед обезумевший лесоруб. Не останавливаясь, он пролетает через многочисленные хитрые контрольные пункты, из которых на него сквозь стекло глазеют грубые верзилы. Он на виду, он под прицелом, облава началась. Уже разнообразные специализированные бригады взяли след, трезвонят телефоны в отдаленных сельских жандармских участках. В трубках ругань. Собаки устремляются вперед. Путь каждого отдельного человека определяется здесь в зависимости от путей и желаний короля универмагов. Лесоруб стрелой летит по лесу, который удивительно похож на тот, где он когда-то денно и нощно трудился. Нелепая суконная птица, он пытается стереть из памяти то, чего никогда и не было. Так случается с большинством людей, они забывают раньше, чем вообще начинают жить и чему-то учиться. С досадой пинает он трухлявое дерево, ему приходит на ум второй шанс, который он мог бы получить завтра. Он сначала обрадовался, потому что во второй раз уже так глупо себя не поведет! А она, конечно, уже опять поджидает его, эта женщина, сладкая, но опасная. Вот такими словами он говорил бы про нее наедине с собой. Он жизнерадостно (да уж, теперь-то ему легко быть радостным!) перепрыгивает через многочисленные препятствия. Совсем близко завывает мотор машины, по лесу среди бела дня шарят прожектора. Так много народу еще никогда не садилось ему на след, да еще такие важные люди, из города! Даже из-за границы. И технику гонят, только еще ракеты тактические не начали выпускать. Миллионер и двое местных карликов вполголоса, но очень уютно беседуют о назначении денег и о хорошем чутье насчет прибыли, которое всегда спасает миллионера, — даже немецкие министры кое-что получат от промышленников в подарок! Эти люди строят свои стратегии, как футбольные тренеры (как и этим тренерам, им народ тоже всегда говорил бы под руку если бы ему позволили!), а кое-какие деньги им удастся даже оставить себе, они заранее этому радуются вместе со своими семьями. А от остатка они опять себе что-нибудь откусят! На этих откушенных рождественских веточках висит их радостное будущее, висит вилла, моторная лодка, никто не отважится собственноручно выдавать обществу своих же соглядатаев и сотрапезников. При нашей-то демократии! Они прекрасно знают, где, на какой елке висит их звезда, эти частные владельцы! Иисус, явись, и ты, солнце, тоже!
Личная охрана этого приватье — я назову их просто и грубо: хорошие наблюдатели за людьми, — встает в стойку, ибо она всегда наготове, если пока не удалось себя проявить. Они засекли неизвестный летающий объект. Игрушечный голос в радиотелефоне недоуменно спрашивает сам себя: как этот простой крестьянский парень пробрался на запрещенную территорию, в зону? Этот преступник. Хозяин охоты об этом происшествии вообще ничего знать не должен; если взяться за дело с умом, то опытные люди взведут курки и проучат навсегда этого убийцу в зеленой куртке. Между тем наверху личные повара, ни о чем не подозревая, уже приступили к работе, скоро готов будет изысканный обед — блюд будет целое море (да еще на бесценном фарфоре), на любой вкус. А до обеда три властные натуры (двое во всяком случае себя таковыми считают) немного поразомнут ноги на своих собственных угодьях. Официальная денежная часть уже почти завершена, остается только уточнить детали. И что, в этот момент кого-то пристрелили, или как? Личная охрана немедленно, без подготовки, занимает командные позиции и выкрикивает предупредительные слова, очень напоминающие звериный лай, который человек во взволнованном состоянии никогда и не поймет. У него сейчас совсем другие заботы. Ведь этот человек совсем не привык, чтобы что-то касалось его лично. Лесоруб выскакивает на прогалину, превратившись из пламени в горящий куст во власти своей судьбы, побуждаемый тоскливыми, хотя и не очень прозорливыми порывами внутри своего скудельного сосуда. Он мчится, неверная цель, все дальше сквозь лес. Какое волшебное видение в шелковой блузке ему явилось! Он хотел бы рассказать об этом всем и каждому, потому что среди многих он один оказался избранным. В следующий раз он не будет так бояться! Потому что уже привыкнет к своему счастью. В упоении от этой отнюдь не высокомерной радости он видит, как впереди возникла группа из трех человек, и все люди знаменитые, я чуть было не сказала, что они явились в двухмерном объеме, потому что их можно было счесть видениями, если совсем не ожидаешь их встретить. Это означает, что важнейший их параметр, а именно их глубина, до сих пор оставался скрытым от публики! Они беседуют между собой серьезно, выражая какие-то надежды, и смотрят на лесоруба широко открытыми глазами: да это чужак! Наглец, негодяй! Как он сюда попал? Он не из наших. Может быть, турист, но здесь ему не место. Эрих, дровосек, услышал, как кто-то, какой-то паразит на этой лесной земле, грубо окликнул его, но он не видит никого и не понимает, что ему говорят. Он сжимает кулаки и вскидывается: кто там, серьезный противник или просто-напросто бугорок, боевая ракета или просто послышалось? Кто-то что-то сказал? Кто хочет помешать его счастью, отнять работу, разозлить его? Кто хочет его унизить? Солнце, ничтожное светило, выйдешь ты, наконец?
Эрих в шутку поднимает над головой кулаки, — чего он хотел, этот лесной человек, может побороться, или он решил, что в кино снимается, но тут он был вырван из жизни и отправлен в мусорную корзину. Шутку с кулаками никто вокруг него не понял. Для одного кулак — это рабочий инструмент, для другого — спортивный снаряд. Неужели сейчас будет драка всерьез? Олень поднимает вверх голову, отягощенную рогами. Природа может назначить предел развитию! Эрих, весь в зеленом, встал, готовый к бою, который ему не сужден. Он и противника-то своего как следует не видит. Так, тень в кустах. Не понимает он и слова, которые обращены к нему: руки вверх! Он еще успевает во все горло посмеяться над трусливыми людьми, которые боятся честно выйти сразиться с ним. От него еще раз что-то требуют, что — он не понимает. Он подскакивает вверх, в небо, хотя и не очень высоко. Жизнь требует разнообразных бессмысленных усилий от тех, кто готов их приложить. Охранник стреляет, потому что нервы не выдержали, и еще потому, что вовсе не хочет лишиться своей работы. Раздается выстрел, и один из нас с вами падает вниз, падает под тяжестью собственного веса сначала на колени, потом на четвереньки, потом заваливается набок. Опять упал представитель большинства, и никто этого не замечает, ибо на условиях жизни большинства это вообще никак не скажется.
