Основной жертвой сорванных договоренностей стал Билл, для которого присутствие Оззи было критически важным и который отменил все остальные проекты ради предстоящего турне с Оззи. Как сказал Айомми, «все мы потратили слишком много усилий. Больше всего я чувствую вину перед Биллом Уордом, для него это был удар. Он работал над одним про­ектом и забросил его, провел несколько месяцев в ожидании, думая, что все получится. Все это очень печально, я считаю, что Билл не заслужил такого обращения с собой».

Сам Уорд сказал буквально следующее: «Над этим про­ектом мы работали девять месяцев. После выступления в Коста-Меса мы девять месяцев думали только о воссоедине­нии… Мы общались [с Оззи] по телефону, а наши менеджеры постоянно были на связи. До того как Оззи решил не ввязы­ваться в проект, было запланировано несколько шоу. У нас на руках уже были подписанные контракты, а он сообщил нам о своем решении по факсу. Мы были очень разочарованы. Он связался с теми людьми [кто забронировал шоу] только через два месяца. Мои люди и я все это время рассылали всем письма [с извинениями]. Поклонники были очень злы и разо­чарованы, но мы ничего не могли с этим поделать. Два меся­ца мы извинялись перед этими расстроенными, несчастными людьми… После всего, что произошло, он позвонил мне только дважды, и это в голове не укладывается, ведь Оззи - из тех, кто звонит по пять-шесть раз на дню, а вместо этого я получил всего два звонка за десять месяцев. Вначале я был немного зол, но теперь я снова общаюсь с ним без про­блем».

Гизер резонно добавил: «Вся самая тяжелая работа была уже сделана, мы уже почти снова были вместе. Оставалось самое легкое, но в последнюю минуту Оззи передумал. Теперь этого не произойдет». На вопрос, сожалеет ли Гизер о чем-нибудь, он задумался: «Знаешь, теперь, когда ты спросил, могу сказать, что да. Воссоединение стало бы настоящим по­дарком для молодых поклонников, которые никогда нас не видели; для старых фанатов, которые нас еще помнят; на­конец, для нас самих, ведь мы бы заработали пару миллионов долларов».

И наконец реплика о возможности воссоединения само­го Оззи в одном интернет-чате в ноябре 1995 года: «Абсо­лютное, стопроцентное нет».

Воттак, во второй раз за семь лет, провалилась попытка воссоединить группу в классическом составе. Об этом меч­тали поклонники, в большинстве своем этого желали сами музыканты, но кто-то из менеджеров, промоутеров, юристов, агентов, бухгалтеров и другой шелухи, имеющей отношение к музыкальной индустрии, настолько противился этому вос­соединению, что у всех остальных не осталось шансов.

Что же на тот момент происходило с основными участ­никами нашей истории? Ну, Оззи предположительно завер­шил карьеру. Тони Айомми и Гизер Батлер все еще оставались в «Black Sabbath». Билл Уорд сам не знал, чего он хочет. Вин­ни Эписи и Ронни Джеймс Дио вернулись в «Dio». Последний, кстати, потом не раз говорил, что не имеет ничего против возможного объединения с Айомми в будущем: «Я бы обсудил это с Тони. Именно с ним, потому что в плане музыки мы с ним прекрасно подходим друг другу; думаю, что наша вза­имосвязь сильнее, чем связь каждого по отдельности с осталь­ными музыкантами… Знаешь, я всегда пытаюсь не говорить о людях гадостей, но иногда что-то настолько ранит, что про­износится много слов, о которых потом жалеешь. Я долго шел к осознанию этой истины… Я пытался говорить Тони компли­менты тогда, когда он этого заслуживает, и не срываться даже в те моменты, когда он (или я) явно идет на конфликт, и он отвечал мне тем же. Думаю, что он хороший человек… Я знаю, что Тони может гордиться рабочими взаимоотношениями, которые у нас сложились, и песнями, которые мы написали вместе. Чего стоит только „Heaven And Hell" - достойный плод нашего творческого союза. А ведь есть еще „Mob Rules" и „Dehumanizer"! Последнюю песню я вообще считаю истин­ным шедевром».

Когда Оззи объявил о прекращении гастрольной деятель­ности, его спросили, как он себя чувствует сейчас, в начале девяностых, обладая статусом «отца металла», пройдя столь долгий путь. Он ответил немного едко: «Я не чувствую себя отцом металла или рока, скорее старшим братом. И конечно же, я нисколько не горжусь теми, кто называет себя моими фанатами и считает, что я оказал на них какое-то влияние. Я помню какие-то ужасные поп-группы восьмидесятых, на­зывавшие меня своим вдохновителем. Кто-то из их участников попросил меня подписать все альбомы „Black Sabbath". Каким-то образом мы выступали на одном фестивале, и тот парень, Лимал [из группы „Kajagoogoo"], хотел, чтобы я подписал все его пластинки. Я попросил его отвалить и объяснил, что мне не нужна его музыка и я не готов нести за нее хоть какую-то ответственность. Да уж, можно ковырять в носу, но не в моз­гах у поклонников».

Осборн добавил: «Многие группы воспринимают свою музыку чересчур серьезно. Сегодня в музыкальной индустрии слишком много идиотов, и каждый считает, что его дерьмо не воняет, а пахнет розами. Нельзя принимать себя слишком всерьез. Вот я так не делаю. Немного самоиронии никогда не помешает. Нужно уметь смеяться над собой».

В девяносто втором музыку всколыхнули сразу три зна­ковых альбома. «Nevermind» группы «Nirvana» представил миру грандж, жесткую смесь рока с альтернативным металлом. Одноименный альбом группы «Metallica» подтвердил, что ми­ром по-прежнему может править простой, без особых изысков, хеви-метал. А фантастический «Blood Sugar Sex Magik» калифорнийцев «Red Hot Chili Peppers» одними риффами доказал, что людям нравятся присутствие в музыке элементов фанка и мягкие баллады. Вся эта стилевая неопределенность, во­рвавшаяся в прежде черно-белый мир рок-музыки, чудесным образом вернула дух семидесятых: классификации и катего­рии стали терять свой смысл. Как сказал на канале «MTV» Оззи Осборн, сам он давно уже устал от жанровых ярлыков: «Слова вроде „хеви-метал" всегда заставляли меня скрежетать зуба­ми, потому что в семидесятые все было не так. Группы вроде „Black Sabbath", „The Eagles" и „Yes" считались музыкой одно­го плана, поэтому, если тебе нравились эти команды, сразу становилось понятно, что еще ты любишь.

Но разделение на хард-рок, хеви-метал, грандж, панк, индастриал, альтернативу и что там еще меня просто бесит: ненавижу, когда мою музы­ку пытаются разложить по полочкам. То, что произошло в восьмидесятые, коснулось меня постольку-поскольку. Я не стал говорить: „О, зашибись, надо бы и мне срочно нацепить розовое и все эти побрякушки"… Я просто стал носить то, что давала мне жена. Я просыпаюсь утром, а она говорит: „Так, ты же не собираешься выходить из дому вот в ЭТОМ? Надень вон то". Она действительно говорила мне, что делать и что гово­рить, потому что Шэрон так поступала всю жизнь, и она в кур­се всех последних тенденций. Я живу довольно замкнуто: не хожу в клубы, не бываю в барах, и, даже когда ходил, не особо обращал внимание на то, что происходит вокруг. Я даже не всегда толком знаю, что слушаю.

Однако, - добавил он, - в середине восьмидесятых ме­талл стал слишком запутанным: от „Yes" до „Metallica", „Motor-head", Оззи, „Motley Criie" и так далее. И любого, кто был длинноволосым блондином или брюнетом, с бас-гитарой и ярким макияжем, кто пел рок-баллады и выглядел таким, ну, знаешь, красавчиком, так вот, любого, кто соответствовал этим условиям, сразу причисляли к хеви-металу. Понимаешь, эта индустрия считается многообразной, но на деле разнообразия нет. То есть либо все, либо ничего. Но если жрать слишком много одинаковой пищи, начинает болеть живот. Понимаешь, о чем я? Я в самом центре. Я помню, как был в центре всего этого, и думал: „Господи, Джон Бон Джови про­дает альбомы миллионами!" Продажи „Metallica" насчиты­вали миллионы, мои альбомы продавались, расхватывали „Motley Criie", „Def Leppard"… чувствуешь себя темной ло­шадкой на скачках, улавливаешь? Я прошел через все это и кое-что понял. Я даже не хочу знать, в чем секрет успеха. Я просто рад, что выжил».