То, что Билл рос в такой музыкальной семье, рано или поздно должно было толкнуть его на путь музыканта. «Я уже тогда играл на ударных. Начал играть на барабанах, когда мне было пять лет. Мама играла на пианино, папа пел, а ударник, живший на углу, приносил на выходные свою установку, так что у нас был ансамбль», - рассказывает он.
Дух войны, сплотивший столь многих людей, в начале шестидесятых был еще жив. «Субботними вечерами все собирались вместе, чтобы хорошо отдохнуть, - продолжает Билл. - Всегда было полно бухла, все веселились, будто до сих пор праздновали окончание войны. С утра все были либо еще пьяны, либо с похмелья, а я утром вставал и садился за барабаны. Вот так я учился музыке. К восьми-девяти годам я уже полностью определился в жизни. Я знал, что стану барабанщиком».
Пока движения рок-н-ролла и бита еще не проникли в сознание Билла, он изучал джазовую и свинговую сцены, пришедшие из США. Это коренным образом повлияло на его собственную манеру игры на ударных, которая сформировалась гораздо позже. Как он говорит, «мне нравилась некоторая классическая музыка, но я родился в сорок восьмом, так что, как и у любого ребенка, росшего в послевоенные годы, родители у меня увлекались тем, что потом назвали „Джи Ай", или „американская музыка"… У моих родителей есть множество записей американских биг-бэндов вроде ансамблей Каунта Бэйси, Бенни Гудмана, Гленна Миллера… вот что на меня повлияло».
Биллу нравились любые мелодии: «Меня тянет к музыке, как мотылька к огню. Я не знаю, что это, просто инстинкт. И, насколько я себя помню, так было с раннего детства».
Новый бум бита затронул не только Билла, но и Оззи, который, что характерно, украл «Love Me Do», как только пластинка появилась в продаже. «Я тогда только крал пластинки, ни разу их не покупал… Мне кажется, это была «Love Me Do». Я был лучшим магазинным вором, которого ты когда-либо встречал! Куртка на сгибе руки, „Простите, сэр!" - бац! И был таков. Я рок-н-ролльный бунтарь!» Влияние ливерпульской четверки на Оззи было чрезвычайно сильным: как он позже рассказывал, «бросив школу, я собирался стать водопроводчиком. Но когда я услышал „Beatles", то решил стать одним из них». В порыве откровения Осборн сознался, что «The Beatles дали мне все. Особенно Пол Маккартни. Я его обожаю».
«Beatles» на всю жизнь покорили Оззи, и с тех пор он без устали восторгался квартетом из Ливерпуля, даже в последние годы своей карьеры: «Когда появились „The Beatles", я был ребенком и сразу же чертовски от них зафанател. Гребаные чародеи… Даже сейчас их пластинки актуальны. Они вне времени. Можно поставить „Sgt Pepper's [Lonley Hearts Club]", включить „A Day In The Life" и понять, как это чертовски круто. Их музыка увлекает в путешествие. „Strawberry Fields Forever" - это чертова магия, по другому не скажешь. Я кучу времени потратил, пытаясь понять, как у них получились такие звуки, как они умудрились так их переплести, и до сих пор ничего не понял. Моя комната была увешена символикой „Beatles"; я как-то прошел двадцать миль, чтобы заполучить их постер».
Являясь не просто заурядным фанатом «Beatles», Оззи прекрасно понимает, как сильно ливерпульская четверка изменила общество, в котором они жили: «Для меня это было что-то волшебное, почти духовное переживание. Конечно, мой отец их ненавидел. Тогда „The Beatles" слыли революционерами, и музыка их тоже была революционной. Знаешь, считалось, что они дурно влияют на детей, поскольку их му-зыка давала пищу для ума, была примером того, чем можно заниматься вместо работы сантехником или фабричным трудягой. Для взрослых это были очень опасные идеи. А мы считали „Beatles" героями».
Где-то на другом конце Астона Тони Айомми тоже заразился вирусом поп-музыки и сосредоточил свои силы на обучении игре на гитаре - как и тысячи других подростков, впечатленных легкими переборами Хэнка Марвина и Дуэйна Эдди. «Моими первыми кумирами были „The Shadows"… Они подтолкнули меня к обучению игре на гитаре, а затем я окунулся в блюз и джаз. Мне нравился Клэптон, когда он играл с Джоном Майаллом. Мне действительно нравился тот период. Тогда я начал сам играть джаз и блюз».
Айомми стремительно прогрессировал, удивляя всех, кто видел его ловкую манеру игры, - и скоро начал пользоваться спросом как музыкант в различных дворовых командах, во множестве зарождавшихся в Астоне. Первой группой, в которую он вступил в 1963-м, всего в пятнадцать лет, была «The Pursuers». Цены на электрогитары в начале шестидесятых кусались, к тому же Айомми был левшой, поэтому тогда он играл на гитаре давно забытой сейчас марки «Watkins Rapier». «Она была очень дешевой, - поведал он мне, смеясь. - Меня привлекло то, что она была левосторонней, а таких тогда почти не было. Боже, неужели я и вправду купил ее больше сорока лет назад?»
Следующим шагом уже шестнадцатилетнего Айомми стало участие в двух группах-однодневках, которые назывались «The In Crowd» и «The Birds And The Bees». А потом судьба привела его в более крепкую команду под названием «The Rockin' Chevrolets», в которой кроме Айомми играли Нил Крис-сен (вокал), Алан Мередит (гитара), Дэйв Уоддли (бас) и Пат Пегг (ударные). Эта группа славно выступала вживую, оставив свой след в истории. Вот выдержка из статьи на «Brumbeat. net»: «„The Rockin' Chevrolets" каждую неделю выступала в пабе „Bolton", который находился в Смолл-Хит, и скоро начали во множестве получать другие предложения. Талант Тони Айомми как гитариста уже тогда был ярко виден, аудитория приходила в экстаз от его исполнения инструментальных композиций групп вроде „The Shadows" и „The Dakotas"».
К 1965 году музыканты «The Rockin' Chevrolets» так наловчились играть, что их, как и других рок-н-роллыциков с севера, включая «The Beatles», стали приглашать выступить в Восточной Германии, где толпы юных поклонников музыки выстраивались в очереди, чтобы поглядеть на новых звезд бита. В тот момент Айомми работал на фабрике, и весть о том, что ему нужно готовиться к поездке за границу, он получил в свой последний рабочий день, стоя у механического пресса.
«Это действительно забавно, - иронично улыбнулся Айомми когда я спросил его о том знаменательном дне. - В тот день я собирался наконец бросить эту работу и стать профессиональным гитаристом… Если вдуматься, все это выглядит невероятно».
В этот момент Айомми, в мечтах уже видевший себя звездой рок-н-ролла, управлял огромным механизмом, и не сразу заметил, что его рука случайно угодила под пресс. «Я работал на механическом прессе для листового металла, которым прижало средние пальцы моей правой руки», - вспоминает он. Выяснилось, что ничего критического не произошло, но Тони среагировал неправильно: «Не подумав, я быстро их выдернул. Вес пресса был так велик, что часть пальцев осталась под ним - часть среднего пальца до первого сустава и большая часть первой фаланги безымянного пальца».
Вне себя от боли, Айомми кинулся к врачу. В больнице остановили кровотечение и даже постарались спасти ногти - как рассказывает Тони, «мне удалили ногти, а затем имплантировали их заново». Но на заживление пальцев ушли недели, и даже после этого они до конца не восстановились. В последующие годы Айомми перепробовал много разных решений, правда, без особого успеха. «Даже сегодня они полностью не восстановились: просто пара слоев кожи, наросших поверх кости, и, когда я сгибаю эти пальцы, они все еще болят. Поверь мне, я рассмотрел все мыслимые способы хирургического восстановления пальцев… есть вариант подтянуть кожу с остатков пальца, чтобы она сильнее покрывала окончание кости, но я не хочу этого делать».
Для гитариста-левши, каким был Айомми, повреждение правой руки потенциально опаснее, чем для правшей, потому что правой рукой они берут аккорды и отдельные ноты, а левой держат медиатор. Возможно, случись такая травма на левой руке, это было бы не так страшно, но, как известно каждому гитаристу, кончики пальцев, которыми зажимают лады, должны быть твердыми как сталь, иначе музыкант не сможет играть. «Я много работал, чтобы решить эту проблему. Стал играть попроще: оказалось, что я теперь не могу играть несколько аккордов. Мне пришлось придумывать варианты, которые я бы смог использовать, не теряя в эффективности звучания».
