Жму на кнопку магнитофона. «Последняя осень» ДДТ – любимая песня Дрона. Пусть играет. Втыкаю в розетку кипятильник, сую его в банку с водой. Насыпаю чай из пачки в кружку, беру банку варенья и завернутый в бумагу батон.

Пишу упражнения по грамматике. Дверь открывается, заходят Дрон и Дэмп. Оба – с третьего курса английского. Дрон – в очках, с хвостом, Дэмп – коротко стриженный, узколобый, здоровый.

– Привет. Как дела?

– Никак. А у вас?

– Тоже ничего, в смысле ничего хорошего. Я еще после лета не могу врубиться, на каком это языке разговаривают.

Дэмп включает кипятильник.

– Квасить сегодня будем?

– За какие шиши?

Дрон дергает плечами.

– Ну, пошли тогда к этой, с десятого этажа. Настя, вроде, зовут… Типа – в гости.

– Про кого ты?

– Как про кого? Когда вчера у Лысого бухали, они пришли, помнишь? Первый курс, ничего такая. Сама в гости приглашала. Комната 1010, я запомнил.

– А-а, эта…

– Что тебе не нравится?

– Не, все нормально. Только лениво как-то…

– Что тебе лениво? Давай, поднимай свою жопу, пошли. А то мнется, как девочка после десятого аборта…

Просыпаюсь от шума. Дрон захлопывает дверь, Дэмп прыгает на кровать, скрипит пружина.

– А она еще типа – ментов позову! Я бы ей, сука, позвал…

– Тихо ты, Вован спит.

Дэмп начинает шептать:

– Ну, сука – ментов… Я этих ментов знаешь где видел? Строит из себя целку, падла. Как негру или арабу, так сразу б дала – у них бабок немерено. Видел – все на тачках ездят, а в общаге живут, потому что сцули, боятся, что на квартире ограбят или убьют на хер.

– Да положи ты на нее. Тебе что, баб не хватает? Полобщаги перееб, и все ему мало.

– Нет, это все правильно. Но ты просеки – я к ней по-человечески, не как к малолетке какой, а она…

– Ладно, спи. Завтра с ней побазаришь.

– Про что мне с ней теперь базарить? Я к ней больше не пойду, даже если на коленях будет ползать.

– Твое дело. Не хочешь – не ходи. Подрочи в туалете…

– Сейчас договоришься!

Читаю объявления на доске в фойе иняза. «Заседание ученого совета института состоится 10 сентября». «Кто забыл ключи в аудитории 507, обращаться к гардеробщице». «В коммерческую фирму требуется сотрудник со знанием английского языка. Телефон 253 22 37». Срываю бумажку, кладу в карман.

У телефона в фойе – очередь. Выхожу на улицу, иду к таксофонам у булочной.

– Алло, здравствуйте. Я по объявлению, насчет работы.

Отвечает мужской голос:

– Ага, ясно. Вообще, мы лучше девушку хотели… Ладно, английский ты знаешь?

– Я учусь в инязе, на английском факультете, второй курс.

– Хорошо, надо на тебя сначала посмотреть – что ты за студент. Сегодня можешь приехать на офис?

– Во сколько?

– Часов в шесть.

– Могу.

– Хорошо, подъезжай. Улица Ольшевского, дом шестнадцать. Третий подъезд, первый этаж, квартира тридцать восемь. Знаешь, где это?

– Ну так…

– От вокзала на сороковом автобусе. Остановка так и называется – «улица Ольшевского». Все, давай.

Дом шестнадцать – замызганная пятиэтажка. Захожу в подъезд. В тридцать восьмой – черная железная дверь с неровно приваренными петлями. Звоню.

Открывает худой коротко стриженый мужик.

– Здравствуйте. Я насчет работы.

– Да, проходи. Дождь идет?

– Идет.

В комнате – старый письменный стол, на нем – компьютер и телефон-факс «Panasonic». Рядом – еще стол, на нем разбросаны бумаги. У стены – книжный шкаф, на полках – разноцветные коробки.

– Ну садись, что ты как не родной?

Я сажусь на стул, он – в компьютерное кресло.

– Значится, так. Наша фирма называется «Сэйф». Занимаемся сигнализацией и противоугонными устройствами – продажа и установка, короче. Эта комната – офис, а вторая – склад.

Он берет со стола брошюру на английском, дает мне.

– Инструкции, в основном, все на английском. И, значится, нам нужен человек, чтобы делать всякую работу, в основном переводить. Ты такое можешь перевести?

– Думаю, да.

– Не, не просто перевести, а чтоб понятно было и клиенту там, и установщику.

– Могу.

– Покажи свой документ, что учишься.

Я достаю студенческий, кладу на стол. Он берет его, открывает, поднимает на меня глаза.

– А паспорт с собой?

– Да.

– Покажи.

Я достаю паспорт, отдаю, он листает его.

– Прописка временная?

– Да, в общежитии.

– Ладно. Занятия в какую смену?

– В этом году – во вторую. Обычно с двух до шести-тридцати, а сегодня были с двенадцати-тридцати до пяти.

– Вообще, я тебе говорил – мы хотели взять девушку, чтоб сидела в офисе – ну, секретарша, короче. И заодно чтоб переводила. У нас была одна… Но можем попробовать и тебя. Тогда надо, чтобы ты приходил утром, часам к девяти и был здесь до занятий – звонки там если какие, с клиентами… Разберешься постепенно с сигнализациями, сможешь отвечать на вопросы. Ну и вечером тоже приходить, но там уже чисто перевод. Как тебе такое?

– А зарплата?

– Ну а сколько бы ты хотел за такую работу?

– М-м… Долларов пятьдесят.

– Это очень много. Столько я тебе дать не могу – мы тут деньги не печатаем. Сам пойми – дам я тебе, к примеру, полтинник, а ты его не отработаешь… Тогда я влетаю… Так что, давай, может, начнем с двадцатки, а там посмотрим?

– Ну, не знаю…

– Сейчас знаешь, сколько безработных? А студентов сколько ищет работу? Жрать все хотят, а студентов никуда не берут, все хотят, чтоб на полную ставку. И мне сюда звонят, просятся на работу. Но я никого не беру. Те, кто сами просятся, обычно нулевые. Вот ты хоть английский знаешь. Ладно, посмотрим, как оно у тебя пойдет… Ну что, согласен пока на двадцатку?

– Надо подумать.

– Нечего тут думать, больше этого ты нигде не заработаешь. Я знаю, что говорю. У меня знаешь, сколько знакомых на фирмах? И много кому нужны переводы, но никто не хочет за это платить.

– Ну, хорошо…

– Тогда завтра и приступай – к девяти утра. – Он достает записную книжку, открывает. – Вот, записываю тебя – с четвертого сентября. Значится, четвертого октября я выплачиваю тебе зарплату.

– А как вас зовут?

– Сергей Борисович. Костыленко Сергей Борисович.

Захожу в 12–01 к Андрюхе Конькову – он учится на моем потоке, в двести восьмой.

Андрюха сидит на кровати с конспектом. Его сосед, Сим, – высокий, с длинными волосами, в рваных джинсах – за столом.

Здороваемся. Андрюха жмет руку сильно, а у Сима ладонь вялая, мягкая.

В комнате полно музыкальной аппаратуры и полок с кассетами и книгами. Бобинник «Ростов» и кассетник «Вега», усилитель, большие колонки «С-50». Двухтомник Ницше, четыре тома Кортасара в клетчатых обложках, как у меня. Куча книг на английском и на немецком. Обоев не видно вообще: между полками висят коллажи из голых девок, фотографий Сталина, Ельцина, Горбачева, газетных заголовков, листов отрывного календаря, новогодних открыток пятидесятых годов. Третий чувак, Димм, сейчас на стажировке в Штатах. На его кровати свалены книги, журналы и кассеты.

– Водку будешь? – спрашивает Андрюха.

– Буду.

Он достает из-под стола бутылку, двухлитровую банку соленых помидоров и литровую с домашним овощным салатом.

– Поставь музыку, Сим.

– А что поставить?

– Что хочешь, только чтобы под водку шло хорошо.

– «Гражданскую оборону»?

– Давай. Кстати, как ты, Вова, относишься к «Гражданской обороне»?

– Я ее мало слышал.

– Значит, услышишь много, – говорит Сим. – Андрюха у нас большой поклонник товарища Игоря «Егора» Летова.

– «Гражданская оборона» – это мрачная мощная депрессивность. И ты не можешь этого не признавать.

– Я признаю, вернее, раньше признавал, а потом разочаровался – когда Янка погибла. Летов – шарлатан. Говорит, что самоубийство – это круто, и люди его слушают и убивают себя, а он остается жить.