Именно этого она и боялась. Виктория знала, что невыносимо будет наблюдать, как он позабудет обо всем случившемся в ее доме. Но действительность оказалась страшнее. Она походила на медленную мучительную смерть.

— Макс — моя собака, — наконец печально молвила она.

— А-а-а, — протянул Норман и затем, словно желая проявить вежливость, спросил:

— Тяжело ранена?

— Нет. Ты перевязал ее.

Оказалось, она может двигаться, слушать, разговаривать, но каждая клеточка в ней кричала от боли и отчаяния.

— Садись, я помогу тебе снять свитер. Он весь промок.

Норман послушно сел и вытянул руки. У Виктории перехватило дыхание, когда она увидела обнаженную грудь Нормана и его широкую спину. Чем дальше, тем больше он забывал, как ее руки гладили его плечи, сплетались с его руками. Она никогда не проведет пальцем по его груди, касаясь маленького соска, никогда больше не будет играть прядью темных волос, которые для нее дороже всех сокровищ мира.

— Почему ты не ложишься? — спокойно спросила Виктория, хотя ее губы дрожали, а душа разрывалась от страданий.

Норман медленно выполнил ее просьбу. Его взгляд скользнул по ее волосам, навернувшимся слезам. В синей глубине его глаз крылось множество вопросов, но в них же был заключен и ответ.

— Где я? — спросил Норман. Вот он, самый сильный удар — он окончательно разбил остатки ее надежд.

— В моем доме, — машинально проговорила Виктория.

— Почему?

— Я не знаю, — не желая смягчать жестокую правду, искренне ответила она.

Несколько долгих секунд Норман смотрел на Викторию, а затем закрыл глаза, и слабое подобие улыбки тронуло его губы.

— Надеюсь, ты когда-нибудь используешь это в своей книге? — сонно сказал он.

Только теперь она ощутила полный крах. Как бесцеремонно он отстранил от себя события последних двух дней, лучшие в ее жизни, ее единственную настоящую любовь. С трудом сдерживаемые слезы, наконец, прорвались наружу. Она уже не видела Нормана, а лишь слышала его спокойное дыхание. Он уснул, а в ней все умерло.

— Вики, — позади нее послышался голос Пита.

— Да? — Она не в силах была остановить поток слез.

— Дорогая, пришел Джек.

Кто такой Джек, удивился Норман, и что здесь, черт возьми, происходит? Что он делает в этом доме в постели Виктории Генри, почему чувствует себя, словно уличный кот, попавший под дождь? И почему Виктория Генри смотрит на него так, будто он украл у нее последнюю надежду?

На своем свитере, которого он никогда прежде не видел, Норман заметил кровь. Виктория сказала, что это кровь Макса и что он сам забинтовал его. Странно, Норман был уверен, что не причинял собаке боль. Он просто не мог этого сделать. Но что случилось? Что заставило Викторию с таким отчаянием смотреть на него? И где ее муж? Этот парень в дверях вовсе не смахивает на писателя и шпиона Нормана Генри.

Вошел незнакомец. Бросив замечание кому-то за дверью, он приблизился к кровати. Снег оставил на его серебристых волосах капли воды, а на распахнутом пальто — мокрые пятна. Лицо мужчины было красным от холода, а губы — почти белыми, словно он их кусал. Он нес желтую сумку, напоминавшую саквояж.

Уж не привиделось ли ему все это в ночном кошмаре? Но мужчина снял пальто, и принесенная им прохлада коснулась Нормана. Волосы гостя были спутаны, будто он только что проснулся. И верно, странный доктор был одет в пестрый шерстяной свитер поверх фланелевой пижамной куртки.

Который час? — подумал Норман и вдруг поймал себя на мысли, что даже не знает, какой сегодня день. Он помнит только, как добрался до машины Майкла и перевязал себе голову.

Норман стиснул зубы от боли, которую причиняли ему эти воспоминания, и посмотрел на человека, нерешительно стоявшего перед ним.

— Все в порядке, — сказал Норман с улыбкой. Он не собирался выкладывать все тому, кто, по-видимому, хотел ему помочь. Сумка была цвета солнечных лучей.

Доктор тоже улыбнулся и сел на край кровати.

— Я Джек Форстер.

То, как он представился, больше походило на вопрос или на подсказку, а удивительно знакомый взгляд серых глаз пронзал насквозь.

— Норман Генри, — отрекомендовался Норман, борясь с покрывалом, чтобы протянуть руку. Ему показалось, что человек секунду колебался, прежде чем ответить рукопожатием.

— Вы доктор? — спросил Норман.

Джек кивнул и слабо улыбнулся, устало и несколько неодобрительно. Неожиданно для себя Норман вдруг почувствовал к нему симпатию. Многие ли врачи согласятся приехать среди ночи, особенно в шторм? Сейчас ведь глухая ночь? Похоже, что так.

— Как вы? — спросил Джек.

— Прекрасно, — осторожно ответил Норман. — Но не совсем.

— Так как же?

После недолгих колебаний Норман признался:

— Я не помню, как сюда попал. Фактически я не помню ничего с того момента, как убили моего товарища.

— Когда это было?

Норман печально покачал головой.

— Отвечу, если только скажете, какой нынче день.

— Воскресенье, утро.

Норман даже подскочил.

— Это случилось в четверг.

— И вы не помните ничего, что произошло с тех пор?

Норман нахмурился. Беспорядочные картины возникали перед ним и тотчас исчезали, точно сотни маленьких вспыхивающих и гаснущих лампочек. Вот он бросает на кровать словарь, торжествуя из-за того, что он, не Виктория, знал точное значение какого-то слова. Вот сама Виктория Генри, в пушистом полотенце, из-под которого видны ее длинные гладкие ноги. Ее губы распухли от поцелуев… Его голос, шепчущий слова любви.

— Только отдельные предметы, образы, — проговорил, наконец, Норман, пряча обрывки прекрасных воспоминаний подальше в уголки своего сознания.

— Но остальное вы помните?

Норман усмехнулся.

— За исключением пары ночей в Мексике, когда мне было двадцать лет.

— Но не последние несколько дней? — допытывался Джек.

— Только моменты, — и повернул голову к двери, откуда доносились чьи-то приглушенные рыдания. Неужели это Виктория Генри?

— Не возражаете, если я быстренько кое-что проверю, чтобы только удовлетворить свое любопытство?

— Проверяйте, — согласился Норман, борясь с неодолимым желанием встать и посмотреть, действительно ли Виктория плачет. Эта мысль болью отозвалась у него в груди.

— Хорошо, тогда, если вы не против, следите за моим пальцем.

Норман выполнил просьбу доктора, и за несколько минут тот установил, что двигательные функции глаз у пациента в полном порядке. Затем он осмотрел рану на виске.

— Уже зажила. Есть какие-нибудь жалобы? Головные боли? Яркий свет? Звон в ушах? Неприятные запахи? — на все вопросы Норман ответил отрицательно.

— Что ж, вы здоровы.

— А как те несколько дней, которые я не могу вспомнить? — спросил Норман, садясь на постели.

Джек вздохнул и пожал плечами.

— Нашим незнанием о человеке можно было бы заполнить Большой Каньон. Вы или никогда не вспомните этот период своей жизни, или уже завтра.

Размышляя об этом, Норман пожалел, что в колледже не уделял должного внимания психологии.

— Другими словами, я нуждаюсь в хорошей встряске, — попытался усмехнуться Норман.

— Вы угадали, — непринужденно проговорил Джек и улыбнулся.

Норман поморщился: интересно, что же он такого натворил, если Виктория сочла нужным среди ночи позвать к нему психиатра! И вообще, каким образом он оказался в ее доме, да еще с пулевым ранением головы?

Тщательно взвешивая каждое слово, Норман осторожно спросил:

— А если я не вспомню, что произошло со мной за последние несколько дней, могу я восстановить в памяти, кем я был?

Он почувствовал, что вопрос прозвучал несколько витиевато и попробовал высказать его иначе, но Джек остановил Нормана и улыбнулся с пониманием.

— Не пытайтесь пояснять ваш вопрос. Боюсь, он причинит мне головную боль. Вам важно знать сейчас только то, что вы ничего неверного тогда не сделали. Повторяйте себе это почаще, и вам, по крайней мере, станет легче.