– Я и не ждала от вас ответа, – улыбнулась Зина. – Я прочла очень много разных книг, а вот написать захотелось только вам. Большое вам спасибо за ваши романы… Мои подружки умрут от зависти, когда я покажу им ваш автограф!..

Маляров добродушно проговорил:

– Фолкнер получал письма со всех концов света и никогда никому не отвечал. Когда он умер, в его доме нашли большую комнату, всю забитую нераспечатанными письмами… И знаете, почему он их не читал? – Виктор Викторович обвел присутствующих хитрыми глазами. – В детстве он работал почтальоном и с тех пор возненавидел письма!

– Вы тоже подражаете Фолкнеру? – усмехнулся Луков.

– Я никому не подражаю, – ответил Вадим Федорович. – И не терплю эпигонов.

– Вадим Федорович, в пединституте моя курсовая была посвящена вашему творчеству, – сказала девушка.

– Зина учится в аспирантуре, – вставил Николай Евгеньевич.

– В моей будущей диссертации я целый раздел отвела вам, – продолжала Зина. – Но, к сожалению, я почти не нашла в библиографии материалов о вас.

– Сколько книг написали, а о вас почему-то критики не пишут, – проговорил Луков. – Как вы думаете, почему?

Казакову следовало бы промолчать: он-то отлично знал, почему о нем не пишут.

Когда Вадим Федорович все это напрямик выложил критику, тот, багровея, долго молчал, а потом взорвался:

– Не я один про них пишу! В любой газете, журнале можно встретить их имена. А почему? Потому что эти писатели сейчас самые видные в стране…

– Именно сейчас… – усмехнулся Казаков. – И вы искренне верите, что эти писатели и завтра, – он подчеркнул это слово, – будут видными и знаменитыми?

– Я уже говорил: Луков и подобные ему хвалят лишь тех, у кого власть и сила, – вставил Маляров. – Будь ты, Вадим, начальником, он и тебя бы хвалил.

– Придворный критик! – сказал Вадим Федорович. – А не боитесь, что потом вам за все, что вы написали, станет очень стыдно?

– Кто теперь читает критические статьи? – рассмеялся Виктор Викторович. – И потом, наши славословы-критики – закаленный народ! Сегодня хвалят, а завтра могут и отречься от своих кумиров… Если они зашатаются!

– Я напишу о вас, – с натугой улыбнулся Луков. У него даже пот выступил на лбу. – Обязательно напишу…

– Лучше не надо, – сказал Вадим Федорович. – Я вам, как критику, не верю.

Луков, кипя от злости, ушел с Зиной. Даже круглая спина его выражала возмущение.

– Кажется, ты нажил, Вадик, заклятого врага, – заметил Виктор Викторович. – Перед девчонкой выставил его дураком и приспособленцем.

– Да ну его к черту! – беспечно отмахнулся Казаков. – Никакой он не критик. Перепевает других, а своих мыслей нет.

С пристани донесся длинный басистый гудок, где-то в горах глухо громыхнуло, будто в пропасть скатился гигантский камень. Может, к ночи грозу натянет.

– Видел, как Лукова перекосило, когда ты книжку его цыпочке подписывал? – балагурил Виктор Викторович. – Взял бы, старичок, да и отбил ее у него? Как она на тебя смотрела! Мне даже завидно стало!

– Тебе, «гениальному» писателю? – не удержался и съехидничал Казаков. – На тебя это не похоже, Витя.

– Я ведь пишу фантастику, – добродушно заметил Маляров.

– Встретил я тут, Витя, одну девушку… – вдруг потянуло на откровенность Казакова. – Мелькнула, как то самое чудное мгновенье, и исчезла. До сих пор помню запах ее духов…

– А ты, старичок, романтик! – удивленно покосился на него Маляров.

– И чего она мне так запала в душу? – продолжал Вадим Федорович. – И видел-то ее минут пять, а вот забыть не могу.

– Так монахом и проходил тут в Ялте один?

– Что-то трудно я стал сходиться с женщинами, – вздохнул Казаков.

– Это мне трудно… – хихикнул Маляров, – Толстый, неповоротливый, нос расплющенный, а ты еще хоть куда! Я бы на твоем месте знаешь как развернулся! Этого вонючего Лукова заткнул бы за пояс!

– У меня роман, Витя, с романом… – не мог остановиться Вадим Федорович, удивляясь самому себе: ведь он не любил говорить о своей работе. – Как увидел ту девушку на пляже, так и забуксовал на одном месте. Веришь, за неделю – ни строчки! Потому и удираю отсюда.

– А я не люблю работать, – признался Маляров. – Дома жена заставляет, а здесь купаюсь, пью пиво, играю в бильярд, поухаживал бы за девушками, да они, стервы, нос от меня воротят!

– У тебя жена хорошая, – с ноткой грусти произнес Вадим Федорович.

– Если бы не она, я бы весь день сидел и смотрел телевизор, – рассмеялся Виктор Викторович. – Жена не дает мне лодырничать. А здесь я отдыхаю, пишущую машинку даже из чехла не достал.

– Я каждый день работаю, даже тогда, когда и страницы не напишу, – сказал Казаков. – Вставлю чистый лист в машинку, гляжу на него и вижу огромный кукиш. Или высунутый изо рта красный язык. У тебя такого не бывает?

– На такой жаре мне мерещится кружка холодного пива, – улыбнулся Маляров. – Для чего стараться-то, Вадим? – вдруг посерьезнел он. – Сколько у нас сейчас случайных писателей развелось? Союз наш добрый, принимает всех без разбора.

– Мне завтра рано вставать, – поднялся Вадим Федорович. Не хотелось ему на эту тему говорить.

– Привет, старичок, Ленинграду, – пожал ему руку Маляров. – Я еще буду спать, когда ты отчалишь. Посижу да посмотрю на звезды. Ты не обратил внимания, что они здесь кажутся ниже и ярче?..

Когда «Ту-134» поднялся в воздух и погасла табличка: «Не курить! Пристегнитесь ремнями!», из служебного отсека в пассажирский салон вышла рослая стюардесса с пышными соломенными волосами и заученно звучным голосом произнесла:

– Вас приветствует на борту лайнера экипаж «Ту-134», командиром которого…

Дальше Казаков ничего не слышал, он видел, как шевелятся полные губы девушки, крупные карие глаза ее остановились на нем – он сидел напротив, – выпуклый лоб перечеркнула тонкая морщинка, влажно сверкнула белая полоска ровных зубов… Это была она, та самая незнакомка, о которой он думал столько дней. Девушка, которую он искал на набережной. Вот почему он не мог ее найти: прямо с пляжа она укатила на аэродром, по-видимому, и вырвалась-то в Ялту всего на один день, возможно, даже на несколько часов. Как ей идет серая форма стюардессы с нашивками на рукавах и золотистым крылатым значком на отвороте пиджака!

– … Меня зовут Виолеттой Соболевой, – сладкой музыкой ворвался ему в уши голос стюардессы.

Глаза ее смеялись. Теперь он не сомневался, что она его тоже узнала. Когда девушка умолкла, Вадим Федорович встал и подошел к ней. Чуть наклонив пышноволосую голову, она удивленно смотрела на него.

– Здравствуйте, Виолетта Соболева, – произнес он. – Наконец-то я нашел вас!

– Вы меня искали? – удивилась она. Однако глаза ее продолжали смеяться. Пухлая нижняя губа придавала ее лицу задорное выражение.

– Я каждое утро приходил на Солнечный пляж, ставил лежак на то же самое место, – вдохновенно фантазировал он. – И ждал вас, а мороженое в моей руке таяло…

– Я не люблю мороженого, – сказала она.

– Кажется, я без ума от вас, Виолетта Соболева, – поражаясь своей смелости, сказал Казаков.

– До конца рейса мне признаются в любви еще трое, – весело проговорила она. – Сегодня вы уже второй… Почему же вы не даете мне свою визитку?

– Кто же успел меня опередить?

Виолетта извлекла из кармана глянцевую карточку и прочла:

– Начальник отдела НИИ, кандидат технических наук Пухов Лев Анатольевич, телефоны домашний и служебный. На русском и английском… Домашний телефон зачеркнут!

– У меня нет визитки, – сокрушенно развел руками Вадим Федорович.

Он никогда их не заказывал и, наверное, не закажет. Понимает, что это удобно: сунул в руки – и дело с концом, но почему-то претит ему заводить визитные карточки. А почему – и сам бы себе не смог толком объяснить.

Стоять столбом у двери в служебное помещение было неудобно, и так уже некоторые пассажиры с любопытством посматривали в их сторону.

– Виолетта, я подожду вас в аэропорту, – сказал он.