Даже спасительная мысль, что влюбленные действительно глупеют, не утешала его.
Они рыбачили, купались, загорали вот так же, как сейчас, говорили о чем угодно, только не о любви… Хотя иногда Сорока ловил на себе вопрошающий взгляд девушки, будто она приглашала его к другому разговору, ждала от него совсем иных слов… Но переломить себя и говорить ей о своих чувствах он не мог. Так уж сложилась его жизнь, что больше приходилось скрывать свои чувства от посторонних, чем раскрывать… И с этим он ничего не мог поделать.
Его переполняла нежность к Алене. Там, у опрокинутой лодки, в кипящей воде, он почувствовал себя ее спасителем. И это чувство было сильным и радостным. Пусть он сам бы погиб, но ее спас. Забыв про раненую руку, он на себе дотащил бы ее до берега… Но Алена сама умела прекрасно плавать. И его помощь не потребовалась.
— Когда лодка опрокинулась, я очень испугалась, — будто читая его мысли, произнесла Алена. — А ты? — Она раскрыла глаза и, чуть повернув голову с растрепанными, еще не просохшими волосами, взглянула на него.
— Я тоже испугался, — ответил он.
— Почему же тогда смеялся?
— Наверное, со страху… — раздвинул он в улыбке обветренные губы.
Глядя на небо, Алена мысленно сравнивала Сороку и Бориса… Какое у него, Бориса, тогда лицо было! Когда он рулил прямо на Сороку… Жестокое, ноздри расширились, как у зверя… А синие, так понравившиеся ей глаза стали леденистыми, злыми.
И все-таки было что-то в Борисе и привлекательное. Его поведение говорит о том, что он привык довольно свободно обращаться с девушками. Держится с достоинством, уверенно. Такие не сомневаются в себе и не скрывают этого. Во взгляде его холодная властность… Алену и привлекал и отталкивал от себя этот парень. Насколько он умен, она еще не смогла определить, слишком мало была с ним знакома. Вот сейчас, вспоминая все короткие встречи с ним, не может даже вспомнить ни одного серьезного, интересного разговора… так, пустая болтовня, какие-то намеки, общие слова…
И все же она не могла вот так взять и выбросить Бориса из головы. Нет-нет и думала о нем… Когда рядом не было Сороки… Вот он лежит на спине и, не щурясь, всматривается в небесную синь.
Ей вдруг захотелось, чтобы он ее поцеловал. Она осторожно высвободила руку из-под головы и вытянула ее вдоль своего тела, растопырила пальцы и кончиками прикоснулась к нему. Кожа у него горячая, прокалилась на солнце. Он сделал вид, что ничего не заметил, хотя веко его дернулось, а губы дрогнули, будто он хотел улыбнуться или что-то сказать. Алена провела пальцами по его руке выше запястья и затаилась: что он теперь сделает? Ресницы его затрепетали, в глазах что-то мелькнуло, он нащупал ее руку, взял в свою большую ладонь и тихонько сжал…
«Ну поцелуй же! — умоляла про себя Алена. — Слышишь, Тимофей!»
Наверное, он услышал, потому что сжал ее руку сильнее, прерывисто, будто ребенок, вздохнул и сжал веки. Только темные ресницы вздрагивают. Тогда Алена приподнялась, нагнулась над ним, отвела пальцами желтую прядь со лба и сама крепко его поцеловала…
— Я так и знал, что вы прячетесь здесь… — послышался голос Гарика. Вы видели, что было на озере?
— Видели, видели, — ответила Алена. На щеках ее пылали два красных пятна. Повернувшись к Нине, которая поднималась вверх от причала вслед за Гариком, она попросила у нее расческу.
Сорока поднялся с травы, подал руку Алене. Лицо у него сконфуженное.
— Извините, я забыл постучаться… — ухмыльнулся Гарик. В подобных ситуациях он не отличался особенной тонкостью. — Да вот дверь не нашел…
— Ты бы и в дверь не постучался, — расчесывая волосы, заметила Алена.
Сорока, все убыстряя шаги, прошел мимо него прямо к обрыву. Сделав небольшую пробежку, оттолкнулся от берега и исчез из глаз. Немного погодя внизу раздался громкий всплеск.
Бледный костер потрескивал, сиреневый дымок тянулся вверх, рассеиваясь в сосновых ветвях. Нина сказала, что ее кусают комары, вот Гарик и соорудил небольшой костерок. Развалившись на траве, он положил темноволосую голову Нине на колени и блаженствовал. Алена сидела на широком пне, а Сорока прислонился спиной к дереву.
— …Глеб рассказывал, что иногда до двух сотен в день зарабатывает, — говорил Гарик, снизу вверх глядя на Нину. — Купит, к примеру, у моряка импортный магнитофон и тут же перепродаст в два раза дороже… Это его законный бизнес.
— Точнее, беззаконный, — ввернул Сорока.
— Я делами Глеба не интересуюсь, — сказала Нина. — А покупатели на него не жалуются… И начальство им довольно. Не беспокойтесь, продавцы теперь сами стали хорошими психологами. Знают, у кого купить, кому продать. И сразу чувствуют, кто перед ними: работник ОБХСС или покупатель с бабками…
— С чем? — переспросила Алена.
— Так дельцы у нас называют деньги, — улыбнулась Нина.
— Про «башли», «капусту» слышал, а про «бабки» — впервые! — подивился Гарик.
— То-то они, голубчики, спелись… — думая о своем, произнес Сорока.
— О ком ты? — спросила Алена.
— И давно они дружки-приятели? — не ответив ей, обратилсн Сорока к Нине.
— Дружки-приятели? — переспросила та.
— Глеб и Борис, — пояснил Сорока.
— Твой бывший… близкий друг, — не удержался и съязвил Гарик.
— У Глеба есть еще один приятель — Борис, мастер спорта по автомобилизму, — наградив Гарика уничтожающим взглядом, спокойно ответила Нина.
— Его фамилия Борисов?.. Борис Михайлович? — странным голосом спросил Сорока.
— А ты его откуда знаешь? — удивилась Нина. — Впрочем, он человек известный, о нем в газете писали…
У Сороки сначала кровь прилила к лицу, потом он побледнел. Никто, кроме Алены, этого не заметил.
— Ты видела его? — хриплым голосом спросил он. Чтобы скрыть охватившее его волнение, Сорока откашлялся.
— Бориса-то? — не замечая, что с ним творится, продолжала Нина. — Я его впервые увидела на даче у Глеба, интересный мужчина… Он часто заходит в комиссионку.
— Тоже увлекается… музыкой? — поинтересовался Гарик.
— Они все помешались на этих магнитофонах, усилителях, колонках! Платят шальные деньги.
— Да, он ездит быстро… — произнес Сорока. — У него светло-зеленые «Жигули»?
— Это очень важно? — не спускала с него встревоженных глаз Алена. В голосе Сороки прозвучали какие-то нотки, заставившие всех посмотреть на него. Взволнованный, он резко нагнулся, схватил толстую ветку с земли, разломал на несколько кусков и бросил в костер. Когда он снова выпрямился, лицо его было спокойным, как обычно.
— Он тебе не рассказывал, как весной подбил на Приморском шоссе двух мотоциклистов? — после продолжительной паузы спросил Сорока.
— Об этом мне не нужно было рассказывать, — ответила Нина. — Я сама там была.
— Ты?! — вырвалось у Сороки. На лице его глубокое изумление и растерянность. — Ты была в этой машине?!
И Гарик и Алена, чувствуя, что происходит что-то необычное, во все глаза смотрели на них.
— Их никто не подшибал — они мчались за нами как сумасшедшие и перед поворотом, когда увидели встречный грузовик сами свернули в канаву, продолжала Нина. — Я увидела, как они закувыркались, и закричала… Борис остановился, мы все выскочили из машины, ребята кинулись к ним, а я страшно испугалась, даже не подошла посмотреть… Девочки — тоже. Борис потом сказал, что они получили серьезные травмы, но будут живы.
Гарик и Алена переглянулись.
— Это ты про тот случай на Приморском шоссе? — спросила Сороку Алена.
— Ты знаешь, кто был на мотоцикле? — сказал Гарик, глядя на Нину.
— Какие-то дружинники, — ответила она. — Я же говорю, их не видела.
— Дружинники! — воскликнул Гарик. — Вы убили Сашу и чуть не отправили на тот свет…
— Нина, сколько вас было в машине? — перебил Сорока, бросив недовольный взгляд на Гарика.
— Борис, я, Глеб, сестренки Оля и Аня и Борис… Шесть человек. Мы ехали на дачу Глеба.
— Ты Бориса два раза назвала, — заметила Алена.
— Один — Борис Михайлович Борисов, второй — Длинный Боб, — пояснила Нина. — Два Бориса, неужели непонятно?
