— Нильс и Ингеборг не такие, — ответила Эяна.
— Да уж, Нильс не может пожаловаться на недостаток внимания с твоей стороны. А от Ингеборг и я не отвернулся бы, — со смехом сказал Кеннин. Он не чувствовал ни малейшего страха и рвался в бой с Кракеном, не думая об опасности.
Матросы с помощью лебедки подняли над палубой гранитный валун. В него был вбит большой железный таран, имевший форму стрелы с зазубренными острыми краями. В камень были также ввинчены железные кольца, к ним прикрепили за середину гигантскую, сплетенную из канатов сеть. На ее концах привязали двенадцать якорей. После того как работа была закончена, всю махину с помощью лебедки поместили на плоту, размеры которого были установлены путем предварительных рассчетов и испытаний.
Плот находился на штирборте, и когда на него опустилась каменная глыба с тараном и сеть, корабль резко накренился на правый борт.
— В путь, — скомандовал Тоно.
Страха он не ощущал, хотя в какое-то мгновенье у него промелькнула мысль, что весь этот мир, в котором он жил со своими чувствами, мечтами, раздумьями, и который жил в нем, наполняя собой его раздумья, чувства и мечты, может навсегда для него исчезнуть, бесследно сгинуть во тьме, где скроется не только настоящее и будущее, но и прошлое.
Братья и сестра сняли одежду, оставив лишь пояса с кинжалами, и повесили за спины по два гарпуна. Все трое стояли у правого борта и смотрели на море — высокий Тоно, гибкий Кеннин, белокожая стройная и крепкая Эяна.
Нильс бросился к ним ломая руки, он поцеловал девушку и вдруг разрыдался в отчаянии, оттого что не мог последовать за ней в море.
Ингеборг обнимала Тоно, не отрывая взгляда от его лица. Волосы она заплела в косы, но непокорная темная прядь выбилась под ветром и то и дело падала ей в глаза. Веснушчатое задорное лицо с пухлыми губами и вздернутым носом сейчас выражало тоску и горечь одиночества. Никогда в жизни Тоно еще не сталкивался с чувством подобной силы, ни у людей, ни среди своих соплеменников.
— Может быть, больше не увидимся, Тоно, — тихо, чтобы никто, кроме них двоих, не слышал, сказала Ингеборг. — Наверное, ни к чему говорить сейчас про то, что у меня на сердце. Да и не найти мне слов, чтобы рассказать об этом. Я буду о тебе молиться. Буду просить Господа, чтобы он даровал тебе бессмертную душу, если тебе суждено погибнуть ради спасения младшей сестры. Ты достоин бессмертия души.
— Ты… ты очень добрая, но… Да о чем ты говоришь? Я совершенно уверен, что вернусь назад, вот увидишь, так и будет.
— Сегодня утром, еще до рассвета я набрала кувшин морской воды и умылась ею, смыла с себя грязь, — прошептала Ингеборг. — Поцелуешь меня на прощанье?
Она совершенно напрасно боится ему не понравиться, уверил Тоно и поцеловал Ингеборг. На обратном пути он никому не даст ее в обиду, все вместе они сумеют постоять за себя.
— Вперед! — крикнул Тоно и с высоты шести футов бросился за борт.
Волны приняли его с радостным всплеском, в бодрящей чистой воде тело сразу же стало легким и гибким. Несколько минут Тоно наслаждался свежестью и текучей прохладой, затем скомандовал:
— Майна!
Матросы медленно и осторожно спустили с палубы плот с тараном и сетью.
Под неимоверной тяжестью груза плот по самые края ушел в воду, однако не затонул, поскольку вес чудовищного орудия и размеры плота были тщательно рассчитаны. Тоно отвязал тросы, которые соединяли плот с лебедкой. Оставшиеся на корабле стояли у борта я смотрели на братьев и сестру. Те на прощанье помахали руками — но не людям, а солнцу и ветру — и скрылись в волнах.
Сделать первый вздох под водой всегда было гораздо легче, чем, покидая море, наполэять легкие воздухом. Нырнув в море, дети Ванимена просто разом выдыхали воздух, который еще оставался в груди, затем, широко раскрыв рот, вбирали в себя воду. Вода заполняла ноздри, горло, легкие и желудок, проникала в каждый кровеносный сосуд и наконец пропитывала все тело до кончиков волос и ногтей. При этом вода мягко пульсировала, по телу пробегала легкая приятная дрожь. Кровь, плазма, лимфа, все соки организма мгновенно изменяли свой химический состав, соединяясь с морской водой и превращаясь в жидкости, подобные тем, что текут в жилах рыб, птиц и зверей, морская соль не проникала в ткани — обмен веществ шел чрезвычайно интенсивно, поскольку на поддержание жизни водяных требовалась огромная энергия.
Именно по этой причине племя лири было таким малочисленным. Для жизни в воде им было небходимо сытно питаться, пищи требовалось намного больше, чем тем, кто живет на суше. Если охотники возвращались с охоты с пустыми руками, если вдруг мор нападал на крабов и креветок, всему племени грозили голод и смерть. Море кормило своих обитателей, но жизнь в море давалась дорогой ценой.
Дети Ванимена ухватились за края плота и повлекли его вниз.
Верхние слои воды были пронизаны нежно-зеленым, как молодая листва, и бледно-янтарным светом. Но чем дальше в глубину, тем больше тускнели краски, тем слабее становился свет, все вокруг постепенно померкло и наконец повсюду воцарилась тьма. Давал себя знать холод, несмотря на то что все трое выросли в северном море. Кругом стояла гнетущая тишина. Сестра и братья были привычны к глубинам Балтики и Каттегата — теперь же они погрузились в пучину великого океана.
— Стоп, — скомандовал Тоно. — Сможете вдвоем удерживать плот на этой глубине?
Тоно говорил на особом наречии языка лири, которое служило для общения на больших глубинах и состояло из языка щелкающих, цокающих, чмокающих звуков и гулкого мычания.
— Удержим, — ответили Эяна и Кеннин.
— Хорошо. Ждите меня здесь.
Младшие не посмели что-либо возразить. Под руководством Тоно они втроем заранее тщательно разработали план действий и теперь нужно было неукоснительно ему следовать. Этого требовала прежде всего осторожность, ведь они впервые в жизни рискнули спуститься на такую огромную глубину. Тоно, как самый опытный и старший, распоряжался и командовал.
У всех троих на левой руке повыше локтя бал кожаный браслет с фонариком, — их, как и одежду, дети Ванимена отыскали на развалинах Лири. Фонарик представлял собой полый хрустальный шар, одна его половинка была покрыта тонким слоем блестящего серебра, другое полушарие представляло собой сильную линзу. Внутри светился холодный огонь, тот же, что когда-то освещал дома и улицы города Лири. Стенки шарика были ячеистыми и свободно пропускали воду, ибо свет излучали живые существа: ячейки была настолько мелкими, чтобы светляки не могли ускользнуть, но и достаточно большими, чтобы сквозь них в фонарик попадали мельчайшие организмы, которыми питались светляки. Шарик помещался в футляре из моржовой кости, в котором имелось оконце.
— Удачи! — сказала Эяна.
Тоно обнял сестру и брата и скрылся в кромешной тьме.
Он опускался все глубже. Тоно не представлял себе раньше, что подводный мир может быть таким черным, мрачным, беззвучным, но с каждой минутой чернота вокруг все более сгущалась. Он то и дело напрягал мышцы живота и груди, чтобы меньше ощущалось наружное давление воды. Однако это почти не помогало, толща воды давила с каждым футом все сильнее.
Наконец он почувствовал близость дна — так в ночной тьме человек вдруг чувствует, что впереди на дороге стоит стена. И тут же Тоно ощутил резкое зловоние и мерзкий привкус: громадное грязное чудище было где-то недалеко. Толща воды ритмично вздрагивала, это передавалось по ней медлительное движение жабер Кракена.
Тоно открыл оконце фонарика. Из него заструился слабый и тусклый свет, однако глазам Тоно, наделенным волшебной зоркостью, которая свойственна всем в народе лири, этого света было вполне достаточно, чтобы ясно различать все вокруг.
Тоно поглядел вниз, и по спине у него пробежала дрожь. Дно моря на протяжении многих акров представляло собой сплошные руины. Аверорн был огромным городом с каменными домами, почти все они лежали в развалинах, груды камня и щебня уже наполовину занесло илом. Вот развалины замка, его разрушенная башня торчала среди обломков, точно зуб в оскаленной пасти мертвеца. Вот храм, он пострадал меньше всего, уцелела изящная колоннада, которая окружала невредимое изваяние божества, что высилось позади алтаря, устремив невидящий взор в вечность. За храмом лежали развалины некогда мощной крепости, теперь на ее бастионах несли караул призрачно светящиеся рыбы. Вот вьется среди руин дорога, она ведет в гавань — теперь здесь огромное кладбище кораблей, навеки вставших на якорь у пристаней и пирсов. Вот простой жилой дом, крыша с него сорвана, но стены еще стоят, и между ними виден скелет — когда-то этот человек пытался заслонить собой женщину и ребенка, от которых ныне тоже остались лишь белые кости. И всюду, всюду были настежь распахнуты двери хранилищ и подвалов, в которых мерцали груды золота и драгоценных камней!
