Ученик содрогнулся от громкого вопроса. До этого момента все, что он слышал, было произнесено тихим, спокойным голосом. Нет, он не спал, он слушал учителя. Но в то же время он слышал, как сжимаются его страдающие от отсутствия пищи внутренности, а веки тяжело и медленно, подобно городским воротам, закрываются.

Не услышав ответа, мэтр Гальчини усмехнулся. Его огромная рука схватила ученика за волосы и поволокла его в дальний угол.

– Кисть одна, кисть вторая, – приговаривал учитель, сдавливая руки ученика железными оковами, свисающими с балки.

Затем мэтр Гальчини собственными руками сбросил с его ног пулены[11] и вставил их уже в другую железную обувь.

– У этих башмаков в пятках есть винты с трехгранными шипами на концах. Танцуй.

Повозившись с колесиками, мэтр Гальчини заставил ученика вытянуться на носочках и, не сказав больше ни слова, сердито задул свечи и вышел за дверь.

Он вернулся глубокой ночью. Провозившись еще довольно долго со своими травами и настойками, учитель наконец подошел к нерадивому ученику. Еще некоторое время мэтр Гальчини смотрел на обнаженное по пояс тело молодого мужчины и удовлетворенно кивнул.

– Вначале ты отдыхал от глупостей своего наставника. Твои крепкие ноги давали уверенность в том, что пятки не пострадают. Ты вспоминал приятное и думал о большом куске свинины. Ты еще напрягал и расслаблял мышцы. Но через несколько часов ты почувствовал, что тело перестает тебя слушаться. Твои ноги налились тяжестью, а спина противно заныла. Еще через несколько часов ты забыл о голоде и лежанке для сладкого сна. Огромный камень стал опускаться на плечи, и от этой тяжести ноги начали дрожать. Ты чувствовал, как звенела каждая мышца, как сильно стучит твое сердце, а пот ручьями стекает в железные башмаки. Ты думал только о них. И ни о чем другом. Ты чувствовал запах железа и даже непонятно как видел острые шипы. Ты выл и плакал. Проклинал учителя и хотел разорвать его на мельчайшие кусочки. И каждое мгновение уже готов был посадить свои пятки на острое железо и отдать свое тело на ужасную боль. И только ненависть ко мне сдерживала последнее движение. Когда-нибудь ты будешь любить меня так же сильно, как сейчас ненавидишь. Первую частицу любви я уже готов тебе подарить.

Мэтр Гальчини стал на колени и, покрутив колесики, опустил шипы. С каждым поворотом винта тело ученика настолько же опускалось. Из его глаз ручьями потекли слезы, а из сжатого спазмами горла вырвался стон облегчения.

Придерживая обмякшее тело, мэтр Гальчини освободил руки ученика от оков и прислонил его к стене. Но вместо того чтобы обессиленно рухнуть, ученик внезапно схватил наставника за шею, готовый в тот же миг задушить его. Но этот миг не наступил. Мэтр Гальчини ткнул большим пальцем правой руки в туловище ученика, и тот мешком рухнул ему под ноги.

– Я не ошибся. Слышишь, «Эй»! Ты силен и телом, и духом. Осталось немногое – стать сильным в ремесле и знаниях. Выспись и, если сможешь, поешь. Я принес, там на столе…

Мужчина содрогнулся и открыл глаза.

Сон. Он все-таки пришел. Пришел тяжелыми переживаниями и опять же испытанными страданиями. Но сон не проклинают. Он выше человеческого понимания. Его нужно принять и… забыть. Но забудется ли то, что он увидел во сне? То, что было. Это навязчивые сны страданий, и от них не отказываются.

День, начавшийся с пробуждения, предстоит прожить. Час за часом, мгновение за мгновением. Еще немного поворочавшись на лежанке, мужчина встал и, желая глотнуть свежего воздуха, вышел за дверь.

Солнце. Огромный теплый шар устало перевалил через полнеба, но был все таким же добрым и ласковым. Тихий ветер пригнал к порогу золотистую листву. Где-то в лесу глухо тосковал тетерев, подзывая самку. А небо было высоким и торжественным.

Жить, жить и быть живым…

Но чтобы жить, нужно делать шаг за шагом. Только так можно сохранить жизнь. А значит, нужно опять идти к гнилому ручью. Зажечь огонь, пить горькие снадобья, которые научил его делать мэтр Гальчини, и ждать, ждать, ждать…

Сегодня солнце было щедрым. Оно слизало влажность и иссушило гнилость. Такому подарку следует радоваться. Его необходимо использовать.

Вода и дрова… А пища есть. Ее еще достаточно – почти полгоршка.

Здесь же, у ручья, он нашел старую сухую осину. Она легко ломалась, отдавая свои ветви. Действуя одной рукой, мужчина довольно быстро наломал дров и тем самым развеселил сердце. Теперь ему хватит на весь вечер и полночи. Только этой ночью он будет спать. И никакая сатанинская сила не бросит его в подземелье Правды, в объятия страха и… спокойствия. Как это несовместимо, и как это правдиво!

Повозившись у очага, господин «Эй» с радостью вдохнул ползущий по дому дым и сразу же водрузил над пламенем полный котелок. Когда вода закипит, он бросит в нее чудесные травы и волшебные порошки, которые пересилят боль и гниение плоти. А пока…

Пока он пальцами с отросшими ногтями стал вытягивать из горшочка комки каши и с удовольствием глотать их. Все будет хорошо, только в это нужно верить.

А он не только верил, он знал.

К вечеру, любуясь язычками пламени, он все же решился.

Сделав несколько глотков целебного настоя, мужчина очень медленно размотал повязку на израненной руке.

Он бы ужаснулся и многократно перекрестился, если бы не видел этого ранее. Если бы не видел и не слышал удовлетворенного голоса мэтра Гальчини. Но любой другой, мельком взглянувший на это, мгновенно отвернулся бы от подкатившей к горлу тошноты.

А кому могла понравиться плоть, густо покрытая бодро шевелящимися маленькими белыми червями? Однако сейчас он не только видел их, но и чувствовал их сосущие рты и слизь, остающуюся после их судорожных движений.

– О Господи! – невольно вскрикнул мужчина и крепко сжал веки.

Но не этого ли он хотел и желал? Хотя чувствовать – это одно, и совсем другое – видеть и содрогаться. А то мелкое и противное, что жило и питалось им с прошлой ночи, было его желанием и верой в учение мэтра Гальчини.

Нужно было радоваться, что память его не подвела. Не подвела и вера во всемогущее знание мудрого наставника.

Вот только ощущение… Ощущение того, как в твоем собственном мясе и собственной коже ползают и питаются мерзкие белые черви… Спасительные черви, пожирающие мертвую плоть и никогда ни прикасающиеся к живой.

Мужчина, не отрываясь от котелка, выпил половину приготовленного по рецепту мэтра Гальчини снадобья и с некоторым опозданием, но с непомерным чувством счастья ощутил, как его тело погружается в темноту сна.

И все же ему хватило времени и сил прикрыть разжиревших червей краем плаща.

Он проснулся еще затемно. Незапертая дверь скрипуче раскачивалась. Время от времени, подчиняясь порыву ветра, она стучала о косяк костылем калеки. Стены, балки, мебель едва угадывались в сплошной мрачной темноте.

Мужчина попробовал пошевелить пальцами изуродованной руки. Пальцы дрожали и едва двигались. И каждое движение отдавалось болью и тревогой в душе. Он закрыл глаза, желая продлить сон или хотя бы окунуться во что-то приятное и полезное.

Но он уже вполне выспался. Долгие годы ему не удавалось спать более четырех часов подряд. Тело настолько привыкло к этому, что долгий сон, который случился этой ночью, казался более наказанием, чем приятным отдыхом. Мышцы обмякли, в голове глухой барабанной дробью отдавался стук сердца.

Уже скоро начнет светать. Тогда он разведет огонь. Вскипятит воду. Будет пить травяной отвар. Потом займется полезным и нужным – наконец внимательно рассмотрит то, что унес из подземелья Правды, и все старательно разложит, определив для каждого предмета его место в этом тесноватом жилище. Наверняка ему не удастся создать такой порядок вещей, которым так гордился мэтр Гальчини, но все же и он постарается разложить наследие старого палача в удобном для применения виде.