Бюргермейстер, почувствовавший на себе множество любопытных взглядов, готов был даже остановиться и отдать этому внушающему ужас человеку какое-либо приказание. И все потому, что в этот миг ему хотелось быть причастным к такому непростому людскому вниманию. Пересилив себя, Венцель Марцел тайком перекрестился и, оказавшись в переходах замка, пошел рядом с палачом.
Здесь уже были другие люди. Приближенные к власти священнослужители не препятствовали вошедшим, но при этом смотрели на них как на гостей, вернее, на тех, кем они и были – просителями.
Узнав, что епископ сегодня принимает, но принимает в своей спальне, бюргермейстер с огромным огорчением, которое он, конечно, скрыл, расстался с несколькими золотыми монетами и довольно скоро оказался у огромной кровати с тяжелым балдахином из итальянской ткани.
Красные портьеры в тусклом мерцании всего десятка сальных свечей напоминали затухающий костер, от веселых огоньков которого скоро не останется даже жара.
Над меховым покрывалом, горбившимся посреди кровати, наклонился монах и шепотом произнес несколько слов.
– А-а-а, – послышалось из мехов, и оттуда же показалось восковое лицо епископа, – Подходи. Благодари…
Но едва Венцель Марцел стал изливать медовые слова благодарности за освобождение городских земель от кровавых разбойников, епископ махнул на него сухонькой ручкой:
– Не то, не то…
Бюргермейстер растерянно пробормотал:
– А также вашему племяннику, славному рыцарю фон Бирку…
Рука опять приподнялась и упала.
Встрепенувшись, Венцель Марцел поспешно достал из принесенной им кожаной сумки византийский шелк с ликом Богородицы и, развернув его, преподнес как можно ближе к лицу епископа.
– На этом нежном шелке руками моей красавицы дочери Эльвы вышита Матерь Божья. В золотых и серебряных нитях, с восточными редчайшими жемчугами она…
– Я хочу присесть…
Из затемненного угла выступили двое монахов и, соорудив из пуховых подушек горку, осторожно прислонили к ней своего хозяина. Старик неожиданно бодро развел руками, потом скрестил их на груди.
– Мои глаза уже не способны насладить душу даже чудной работой твоей, как мне говорили, прекраснейшей дочери. А вот уши мои все еще свежи. Ими я еще живу. Говорят, толпа ревела от восторга, когда он колесовал разбойников. Хрясь, хрясь…
– Да, он мастер своего дела…
– Мастер? Нет. Он великий мастер. Он достойнейший ученик мэтра Гальчини. Этого Гальчини мне подарил кардинал Павлесио, когда я был в Италии. Случилось это очень давно. Искуснейший палач и великий ученый муж был. Он все знал и все умел. Он даже знал, когда умрет. Он хотел передать свои знания и умения. Он сам выбрал себе ученика. Догадываешься, кого?
Венцель Марцел быстро кивнул.
– Вот его самого. Десять лет назад он должен был оказаться в аду. Но Гальчини из многих выбрал это чудовище. Я согласился. Мне было интересно, как из этого звероподобного существа можно сотворить нужного и полезного для меня человека. Множество дней и особенно ночей я провел, наблюдая за работой мэтра Гальчини. Он многое знал и умел. И этим он щедро поделился со своим учеником. Я сделал племяннику, этому мальчишке Бирку, достойнейший подарок…
Бюргермейстер, словно извиняясь, кашлянул.
– Рыцарь фон Бирк отпустил его от себя. Теперь он свободный человек.
– Отпустил? Глупец!.. – гневно воскликнул старик.
– Он спас жизнь своему хозяину. При осаде какого-то городка со стен полетело каменное ядро и, ударившись о штурмовую башню, разбилось на осколки. Один из осколков мог убить рыцаря. Но тот, о ком вы говорите, подставил свой щит и тело. Фон Бирк остался жив. А камень разбил щит его спасителя и ужасно покалечил руку, его державшую. Рыцарю не нужен однорукий слуга. Тем не менее, отпуская его на волю, барон тем самым отблагодарил палача.
Епископ долго молчал. Потом произнес короткую молитву и продолжил разговор:
– Палачу нужны обе руки. Теперь у него осталась только голова и то, что в ней.
– Этот человек пришел со мной. Он говорит, что сможет спасти свою руку. Для этого ему нужны инструменты мэтра Гальчини и еще немногое. Я осмелюсь просить за него, так как сегодня он спас мою жизнь и сохранил честь моей дочери.
– Да? – оживился епископ. – Мне об этом еще не докладывали.
– Это случилось всего пару часов назад. В нескольких милях от ворот Мюнстера.
– То есть у самих ворот. И что же там произошло?
– Свора оборванцев напала на мою повозку. Они ранили стрелой моего стражника. Они угрожали съесть меня и моих лошадей. Потом они стали терзать мою дочь. Этот человек, превозмогая боль раненой руки, разогнал разбойников и убил их главаря.
– И это у моих ворот, – печально произнес старик и еще печальнее добавил:
– Я на пороге смерти. Это знают все негодяи. Скоро в моих лесах будет не протолкнуться от всякого сброда, а благородные господа разорвут мое наследство. Виселицы Мюнстера опустеют, а в подземелье Правды будут хранить вино и брагу. А ведь еще совсем недавно епископские земли, находящиеся под моей сильной рукой, славились соблюдением законов Божьих и светских. Умирая, я не оставляю ничего. И хорошо, что я ничего не оставлю моим гнусным наследникам. Пусть этот человек возьмет все, что захочет в подземелье Правды.
Венцель Марцел низко поклонился.
– У меня просьба от себя лично и от своего города.
Епископ устало склонил голову и тихо пробормотал:
– Последняя.
– Да, да. Я прошу благословить на священство отца Вельгуса. О нем идет славная молва как о ревностном католике и благочинном служителе веры. Настоятель нашего Кафедрального собора уже не может достойно править службу. Он просится на уединение в монастырь.
– Отца Вельгуса? – Епископ неожиданно рассмеялся, но смех этот был сухим и прерывистым. – С удовольствием. Хотя бы умру спокойно. Он настолько ревностно относится к своим обязанностям по службе, что готов укусить всякого. Он даже Гальчини оговаривал как колдуна и чернокнижника. Представляешь – палача! Если бы не я, он бы в фанатическом припадке самолично сжег великого мастера вместе с его книгами, инструментами, травами, мазями. И, конечно же, его ученика. Но палача никто не вправе ни в чем уличить. До тех пор, пока он палач! И еще… Об этом… Он спас моего племянника. Да и тебя. Помни это и будь к нему благосклонен. Прими участие в его судьбе. Я буду следить за вами. За тобой, бюргермейстер, и за господином «Эй». Даже с небес…
– Да, епископ, – выдавил Венцель Марцел и, не разгибая спины, в поклоне попятился к двери.
* * *
– Да храни вас Бог, бюргермейстер, вы добрый человек.
– Добрый, добрый, – промычал Венцель Марцел, внимательно осматривая два огромных узла, которые свисали через плечо того, кого в этом городе помнили как палача и называли не иначе как господин «Эй». Рядом с ним стоял рыжеволосый подросток с еще одним узлом и дымящимся глиняным горшочком. – Как быть с Верметом?
– Я взял все необходимое. Все равно без меня это уничтожат или растащат. Хель, – обратился мужчина к пришедшему с ним подростку, – стащи с раненого кольчугу. Но вначале подай мне круглозубчатые щипцы.
Мальчишка с поспешностью положил у повозки в уличную грязь принесенный им узел и развязал его. Венцель Марцел с любопытством вытянул шею и увидел множество неестественно блестящих небольших металлических предметов. Половине из них он даже не мог подобрать название. А вторую половину составляли кусачки, пилочки, крючки, стамески, молоточки… Многое такое, чем пользуются ремесленники для своего ежедневного труда. Только все это было значительно мельче и сделано с великой любовью и мастерством. Будто заботливый отец сделал игрушки для своих послушных детей.
Из этой груды рыжий мальчишка вытащил требуемые щипцы и протянул их господину «Эй». Тот внимательно осмотрел их полукруглые кончики, потом порылся в одном из узлов и вытащил стеклянную бутылочку. Вынув свинцовую пробку, он наклонил бутылочку. Из нее полилась резко пахнущая жидкость, которой он обильно смочил щипцы.
