Высокий камыш лениво шевелился, поскрипывал. Стрекозы взлетали, снова садились на длинные листья. В воде суетились паучки и букашки. Окуни не спешили брать. Вода еще холодная на глубине. Станет потеплее — от окуня отбою не будет. Посреди озера — небольшой остров. На нем стоят несколько сосен.
У берегов кусты. В камышах прячутся утки. Я видел, как они садятся на воду. Один раз видел гагару. Большая, серая, она не спеша обогнула остров и скрылась из глаз. Гагара близко проплыла мимо меня. Она плыла, как корабль. И вода с двух сторон обтекала ее грудь.
У острова ударила щука. Раз, другой. Я видел, как разбежались круги и закачалась осока. Щуки водились в Белом. На моих глазах дядя Давид поймал на блесну щуку с метр. Она минут двадцать таскала лодку по озеру. А потом Давид подплыл к берегу и с трудом вытащил ее. В щучью пасть свободно могла влезть вся моя рука. Говорили, что на этом озере вылавливали щук по шестнадцать килограммов. Я не видел и врать не буду. Раньше щук было много, а теперь каждую субботу из города приезжают на машинах с ночевкой. Всех наших щук повыловили на спиннинг и кружки. Хорошо, что еще сетями запретили ловить, а то бы нам на озере и делать было нечего.
Поймать бы мне щуку на полпуда! Я бы взвалил ее на плечо, как дядя Давид, и понес через всю деревню домой. Пускай бы люди смотрели. На удочку щуку не поймаешь. Она не дура: на червя не берет. Хотя случалось ребятам вытаскивать на удочку полукилограммовых щурят. У меня тоже в прошлом году один взял, да у самой лодки сошел с крючка. Я видел, как мелькнула в воде его полосатая спина. Хороший был щуренок.
Что же все-таки сегодня произошло? Почему ребята так ополчились на меня? Я никому ничего плохого не сделал. Ни разу словом плохим не обмолвился ни с кем. Кроме Грача. Ну и Щуки, конечно. А Щука с каждым успел поругаться по нескольку раз. И ведь учится в школе всего второй год.
Я снова представил весь этот сбор, и мне захотелось нырнуть в озеро и больше не выныривать. Пусть им совестно станет. Угробили хорошего парня. Не за понюх табаку… Нырять я, конечно, не буду. Пусть лучше Щука ныряет. У него и прозвище подходящее. А с ребятами все кончено. Ни с кем не буду здороваться. И разговаривать. Только с Бамбулой. И с учителями. Тут уж ничего не поделаешь. Ну и с Ниной Шаровой. Она против меня не выступала.
Почему Миша Комов выступил, я знаю. Я ему из резинки залепил в шею. Вот он и отомстил мне. А Игорь Воронин? Он-то почему? И тут я вспомнил: еще в начале учебного года, когда нам только что выдали новенькие учебники, Игорь попросил у меня задачник на переменке. Свой, видите ли, он дома забыл. Я ему не дал задачник. У него руки были грязные. Он свалился с турника и измазал руки в грязи. Я видел, как он потом вытирал их о штаны. А я как раз перед этим обернул все учебники в чистую бумагу. Дай ему задачник — испачкает весь. Наверное, запомнил это Игорь. И вот сегодня высказался.
Грач заявил, что я жадина. Не дал ему ножик! Каждый человек должен иметь свой перочинный нож и не попрошайничать. Я почему-то ни у кого не клянчу ножики. И задачники не прошу. Все, что полагается, у меня при себе. Лучше быть жадиной, чем попрошайкой.
Не жадный я, просто бережливый. Люблю, чтобы все лежало на месте. А так можно все до последней нитки раздать. Мой дядя никому ничего не раздает. И тете Матрене запрещает. У настоящего хозяина, говорит он, все до последнего винтика должно быть в доме. А тот, кто шляется к соседям за каждой ерундой, тот не хозяин, а так, мелочь пузатая. «У глупых людей, — говорит дядя, — и грош скачет, а у нас, Скопцовых, и рубль плачет». У моего дяди все есть. Он ни к кому не бегает ни за чем. У нас и дома все, что полагается, есть. Моя мама тоже бережливая и меня приучила к порядку. Когда маму называют скупой, она говорит: «Скупость — не глупость. Лучше поскупиться, чем промотаться». Мама и дядя друг друга с полуслова понимают.
У папы другой характер. Вернее, у него нет характера. Так в один голос говорят мама и дядя. Поэтому он их и слушается. Мама и дядя, как хотят, командуют отцом. Он делает все, что они велят. Не хотел в этот раз везти олифу, говорил, что он не верблюд, а привезет. Это я точно знаю. Папа не бережливый. Он может все другим раздать. И постесняется напомнить, чтобы отдали. Это разве дело? Мама перестала ему доверять деньги, потому что он любому может их в долг дать. Деньгами в доме распоряжается мама. Она даже на пиво дает отцу. Раз в неделю после бани. Папа любит пиво. Он может каждый день пить. Мама говорит, что это вредно. А раз в неделю, после бани, пожалуйста, пей. Один раз не вредно…
Интересно: почему Игорь Воронин выступил против?
Я стал вспоминать, чем мог обидеть его, и вспомнил! Во второй, кажется, четверти мы отправились на лыжах в деревню Рябинкино. Там во время войны геройски погиб пионер. В честь его подвига мы совершали лыжный поход. Зима в этом году была какая-то квелая: то мороз, то оттепель. Игорь Воронин шел с распухшим красным носом и чихал так, что мы боялись за его нос, не отскочил бы.
Вышли из Крутого Оврага — снег держал, а через пять километров стали попадаться лужи, а потом вообще ехать дальше нельзя было. Ну, я и сказал: «Давайте, други, вернемся домой. Нечего дурака валять. Подморозит — тогда и съездим на могилу к отважному пионеру. Не тащить же еще семь километров лыжи на себе?» Меня никто и слушать не стал, обозвали паникером. Я хотел было повернуть назад, да одному скучно было возвращаться. Шутка сказать — пять километров отмахали. Впереди меня шел Игорь Воронин. Я ему и сказал: дескать, давай, приятель, пока не поздно, повернем оглобли назад. «А как другие?» — гнусавым голосом спросил Игорь. «У других своя голова на плечах, — ответил я, — другие как хотят». С нами шла Кира Андреевна. Она давно сняла свои беговые лыжи и несла их на плече. Дорога была скользкая — гололед, и кое-кто из ребят уже успел приземлиться в холодную лужу. Кира Андреевна сама предложила им вернуться домой. Но ребята заартачились, не захотели слушать и шлепали по лужам дальше. Так что нас силком никто не заставлял идти в Рябинкино. Кто пожелает, мог повернуть назад. Я, например, пожелал. Думал, уговорю этого дурака Игоря, пойдем потихоньку вместе. Все веселее, чем одному. Но Игорь не только не пошел со мной, а еще обозвал меня гнусавым голосом как-то нехорошо, — я уже забыл. Я не выдержал и стукнул Игоря одной лыжей по кумполу. Надо же, не забыл… Иначе бы зачем он выступал против меня?
Хотя рыба все еще не клевала, я немного повеселел. Теперь мне стало ясно, что меня сегодня крыли на сборе за старые обиды. А раз так, значит, незачем мне и перевоспитываться. Ничего плохого я не сделал. Уж такие ребята в нашем классе злопамятные.
Решено: я с ними больше не буду разговаривать и вообще никаких дел иметь.
Надоело мне глядеть на поплавок. Нет клева. В прошлом году не успевал рыбу таскать, а тут два часа сижу — ни одной поклевки. Я загадал: сосчитаю до ста; если за это время не клюнет, пойду домой.
На девяносто третьем счете поплавок дернулся, подпрыгнул и лег на бок. У меня заколотилось сердце: так брал лещ! Это его повадка. Я выждал время, пока поплавок не пошел в сторону, приподнялся на своем пне и резко подсек. Удилище изогнулось в дугу, потом медленно стало выпрямляться. Из глубины ко мне в руки шел огромный лещ! Я видел, как поднялись над водой острые черные плавники. В желтой губе торчал крючок. Лещ шел спокойно, уверенно. Он не метался из стороны в сторону, как дурашка окунь. Я подвел леща к сваям, ухватился за жилку, потянул… Сколько раз я себе говорил: «Купи подсачок!» Лещ приподнял немного голову, кивнул мне и все так же спокойно пошел в зеленую глубину дальше, мимо свай. На всякий случай он прихватил на память о нашей встрече крючок с куском жилки.
Разве могла моя тоненькая жилка выдержать двухкилограммового леща? Вот почему лещ спокойно шел ко мне в руки. Знал, хитрец, что я его не поймаю!
Я вспомнил магазин спорттоваров. На полке стоял капроновый подсачок на бамбуковой ручке. Он стоил недорого. Почему мне и в голову не пришло купить его? Жалко было тратить деньги… А сегодня такого леща упустил!
