– Пора Егорову вновь послужить отечеству! Судя по всему, он созрел для этой роли...

Собственно, для этого президент и решился выйти на авансцену. Будь он в начале своего президентского срока, то ещё сто раз подумал, прежде чем решиться на этот довольно спорный шаг. Проще было бы вообще отмахнуться от распутывания истории с фондом и всем, что с ним связано. Ну и пусть себе строит козни. Мало ли «радетелей» за Россию?! В конце концов, собака лает, а караван идёт...

Но именно сейчас, на пороге мучительных поисков преемников, кандидатов, как их ни называй, что-то ещё до конца неуловимое задело его за живое и не позволяло отложить всё «на потом». На тех, кто придёт ему на смену. Это было бы, если называть вещи своими именами, просто нечестно. Да и по-правде говоря, с собственным курсом дальнейшей жизни было не так всё абсолютно ясно. Президент до конца сам не знал, чего он всё же хочет. Служить России? Ну, это как дважды два, бесспорно на всю оставшуюся жизнь. Но как? Где? Что, разве президент раньше не слышал про действия разных там фондов, про всех этих замшелых призраков холодной войны?! Конечно, слышал. Но увы, никогда глубоко не задумывался, сколь они опасны. Насколько сильны. Это начинаешь понимать, когда их лица вдруг всплывают чуть ли не рядом, в реальности, вместо набивших оскомину мифов. Это уже серьёзно. И что самое непостижимое?! Просвещённый мир никак не противодействует этим, по сути, носителям международного террора, войн конфессий и паствы, заговоров и провокаций. Ведь сами по себе эти призраки прошлого со временем не умрут, ощущая собственную бесполезность. И убить их невозможно, потому что эта зараза ещё как живуча. Их надо извести как тараканов, лишить цели, средств, поддержки. Глубокое заблуждение, когда вместо того, чтобы бороться против явления, начинаешь разбираться с людьми. Это, конечно, проще, но никак не эффективнее. Вот она, работа по душе, если возглавить атаку на всю эту мировую шваль! Чем он не кандидат на эту роль от всего цивилизованного сообщества?! Все бывшие лидеры мировых держав, томящиеся порой бездельем, могли бы присоединиться к нему в этом походе. И разве это не корреспондируется с ролью преданного служителя России?!

Углубившись в свои сокровенные мысли, президент на какие-то мгновения забыл, где находится. И лишь заскрипевшее кресло под беспрестанно ёрзающим Кушаковым вернуло его к действительности.

...– А вы запрыгали от радости. Как же?! Если верхушку взорвали, как рядовых бандитов в рыночной разборке, то это не означает, что мир уже победил, – неожиданно для окружающих сказал он, непонятно к кому обращаясь. – Это они сами себя победили, а не мы их.

– Простите, не понял, – вопрошающе посмотрел на него Крутов.

– Да я ещё и сам, признаться, до конца не понял, – искренне и просто, словно все ещё продолжая диалог с самим собой, ответил президент и резко повернулся к Зубру.

Если кто-то в этом кабинете и понял суть обрывистых фраз главы страны, то это был в первую очередь конечно же Егоров.

– Допустим, все ваши боссы из фонда не предстали бы перед Божьим судом, у них было бы будущее? Например, с нами. Как вы сами-то считаете, Юрий Титович?

«Вопросец. Не в бровь, а в глаз. Раз спрашивает, надо отвечать», – пытался сообразить Зубр, пожалуй, впервые за время данного «застолья» не зная, что и сказать.

– Только начистоту, – ещё больше подстегнул его президент.

– Как вам сказать? Вопрос философский, – мялся Зубр. – В текущей перспективе – отвечу – «да»! В исторической – никогда!

– Так давайте вместе приближать эту самую перспективу! – Взволнованный Кушаков неожиданно вскочил с кресла и, резво обежав стол во главе с президентом, опустил свои тяжёлые руки на плечи тщедушного Юрия Титовича. Он почему-то решил, что настал его час. И обращаясь к президенту, спросил:

– Можно я продолжу?

Подобной прыти от генерала, похоже, не ожидал никто. Президент с нескрываемой улыбкой лишь следил за происходящим. Подобная пауза была ему на руку, можно было ещё подумать кое о чем. Поэтому в ответ он лишь кивнул.

– Поймите, наконец, что больше всего возмущает президента, всех нас в деятельности членов этого вашего фонда?! – продолжил Кушаков, все ещё продолжая давить на плечи Егорова. – Эти сволочи под видом защиты демократии ведут против нас самую настоящую холодную войну по всему фронту. И делают это, заметьте, на наши же деньги, украденные здесь же, в России!

«Что за новый поворот? – подумал Зубр, услышав про отмывку денег. – Только этого ещё не хватало. У Кушакова, видно, полная каша в голове. Впрочем, если бы так...»

– Так что теперь, Юрий Титович, настал час истины! Все эти годы Россию беззастенчиво унижали, грабили, растаскивали на куски. В том числе и с вашей помощью. А такие сволочи, как Блейк-Корсар, только потирали руки! Пора возвращать долги, Юрий Титович... – Кушаков огляделся, чтобы уловить, какое впечатление произвёл его страстный монолог, – ...грехи перед родиной искупать! Вы должны как ни в чём не бывало продолжить свою тайную миссию, но только уже в тесном контакте с нами. Вы обязательно должны остаться в альянсе не только с фондом, но и с доморощенными демократами.

– По поводу демократов не надо меня уговаривать. Я ведь тоже, как вы выразились, доморощенный демократ. И от демократических идей никуда не сбегу. Предателем я никогда не был, – с максимальным достоинством ответил Егоров, сбросив наконец руки Кушакова с плеч. – А что до фонда, то не вижу теперь в этом большого смысла. Ведь иерархов уже физически нет! После событий на острове выжил только один голландец, да и тот скорее всего уже не у дел... Гудвин? Я вряд ли буду ему полезен. Видите ли, у нас с ним обоюдная идиосинкразия. Насколько я понимаю, госпожа Гордон в этом смысле может оказаться много полезней меня. Например, если понадобится взорвать само логово Блейка с его архивом, агентской базой и прочими «достоинствами».

– Стало быть, не желаете пойти по пути спасения вашей грешной души? – угрожающим тоном спросил Кушаков. – На женщину киваете. Мы с ней сами как-нибудь разберёмся.

«Тоже мне Папа Римский нашёлся! – уже хотел было огрызнулся Зубр. – Лучше б о своей душе думал. Представляю, как они с женщиной будут разбираться».

Но вслух произнёс другое:

– Спасибо, конечно, за заботу о моей душе, но что-то мало верится в её искренность...

– Как вы только что выразились – я, мол, никогда не предам интересов демократии. Так, кажется? – будто чтото вспомнив, спросил президент.

– Совершенно верно, – подтвердил Зубр, не понимая, куда тот клонит.

– Не надо никого предавать. Хотя жизнь не раз убеждала меня в том, что предательство, как правило, всего лишь вопрос времени. Но это так, ремарка.

– Только не тогда, когда речь идёт об идее. Я сейчас абсолютно искренен.

– А в мою искренность вы верите? – совсем уж неожиданно для Зубра спросил президент.

– Извините, но в абстрактную веру я уже давно не верю. Если вы имеете в виду нечто конкретное, что не уязвляет моё самолюбие, то внимательно слушаю.

– Тогда предлагаю завершить нашу встречу в данном формате. Я бы хотел остаться с Юрием Титовичем наедине. Но вас, господа, пока прошу дождаться завершения нашей беседы, – объявил президент.

– Мы будем поблизости, в большой переговорной, – услужливо сказал Крутов. – Пойдёмте, товарищи...

– Прошу прощения, господин президент. И у вас, господа, тоже. Но я всё же хотел бы объясниться. Но не в формате допроса и угроз, которые на меня тут обрушились, – твёрдо сказал Зубр.

Все в ожидании уставились на президента.

– Надеюсь, это не будет вашим последним словом, – сострил тот, вновь усаживаясь в кресло.

– Спасибо. Вы, господа, обязаны знать, почему я на время связал своё имя с фондом будущих поколений. Мне уже немало лет, а до сих пор иногда проклинаю свои университеты. По одной простой причине. Они дали мне право сомневаться во всём. Например, в своей правоте. Или в вашей...

Егоров несколько вызывающе посмотрел на президента, но тот, к его удивлению, внимательно слушал и что-то чиркал в своём знаменитом блокноте.