И что это на него то и дело покушаются одни убогие? Бессмертнову даже стало обидно за себя. То этот террорист из Баку, то какой-то сумасшедший из села во Владимирской области. Психиатры были уверены: тот тип был действительно опасен.

«Что ж, риск – составная часть профессии публичного политика, – подумал Бессмертнов, – куда от этого денешься. Что делать – все мы мыслим штампами. Но чтобы так иезуитски подбираться к нему, как этот художник Румянцев?! Такого еще не было. И как подумаешь – мороз по коже! Хотели бы убить, действовали бы иначе. Но знают, сволочи, этим его не проймешь. Судя по всему, кто-то решил его самого довести до нервного срыва. А что? Навязчивая мания преследования. Тот факт, что он всякий раз возвращается к этой теме, говорит о том, что цель почти достигнута. Угрозы благополучному существованию его семьи атакуют одна за другой. Ладно бы в прошлом – еще понятно. Сейчас-то кому это все нужно?! И, главное, зачем? За какие такие грехи?»

Бессмертнов покосился на синюю папку, которая попрежнему покоилась на столе. Пухлая, однако, папочка, если в ней только данные на художника. Рука самопроизвольно потянулась в ее сторону. За последние годы Андрей Андреевич настолько устал от всякой писанины, что надолго, а возможно и навсегда, возненавидел разного рода бумаги, попадавшие ему на стол.

Однако сейчас выбора не было.

Первое, на что наткнулся он в папке, был белый стандартный конверт с надписью, сделанной рукой Лидии: «Дорогому Андрюше». Бережно вынув сложенный пополам лист бумаги, от которого исходил знакомый аромат любимых духов бывшей супруги, Бессмертнов принялся читать.

...

Андрюша! Мой родной, мой милый, мой любимый, мой единственный Андрюша!..

Что, очередная записка, полная соплей, схожая с той, что передал посол? Нескрываемое раздражение пронеслось в голове бывшего супруга. Но он взял себя в руки.

...

…Я почему-то уверена, что волею Всевышнего моя весточка обязательно дойдет до тебя и избавит нас от дальнейших объяснений. Считай ее покаянием перед человеком, которого я всегда боготворила и безумно любила. Но, видимо, эта ноша оказалась слишком тяжелой для меня. Нельзя любить сверх меры! Нельзя любить ближнего своего больше, чем Бога! Все вокруг, конечно, думают, что я впала в сумасбродную набожность после того, как перестала быть «первой леди». Но это далеко не так. Хочу, чтобы ты знал! Моя болезнь началась именно тогда, когда я вдруг поняла, что уже не нужна тебе. Когда ты явно стал равнодушен и холоден ко мне. Ты отдалялся от меня, словно Господь от дьявола. Словно дьявол поселился во мне…

Как можно было жить с этим? Я не могла смириться, так как окончательно уверовала, что ты уйдешь от меня к другой женщине. И тогда я решила заранее подготовить почву для отмщения. Мой первый грех, в котором хочу покаяться перед тобой, это злосчастное досье, которое я стала составлять на тебя. Я давно начала копить компромат, наивно полагая, что с его помощью смогу удержать тебя рядом. Увы, это было моим первым заблуждением! Но, так или иначе, я изменила тебе первая.

Я ходила за тобой с диктофоном, подсовывала его в кабинет, тайком копировала документы и записи с твоего рабочего стола, копировала с компьютера переписку. Глупо, конечно, по-бабски глупо, но это я поняла только сейчас. Нельзя удержать в руках то, что тебе уже не принадлежит.

Когда же ты упрятал меня в заграничную клинику – чтобы хоть таким образом обелить себя в глазах собственного окружения, – я неистово возжелала немедленно отомстить тебе и предать гласности всю изобличающую тебя информацию. Но в последний момент не смогла сделать этого, потому что все еще сильно люблю тебя и не могу причинить тебе зло.

Увы, каждый совершенный грех обязательно влечет за собой последующий. Собранное мною досье, о котором я уже проболталась, не давало покоя твоим недругам. И это стало причиной моего второго грехопадения.

В клинике, куда ты меня поместил, я встретила человека, который по-своему стал близок мне. Он талантливый художник, обаятельный, романтичный и нежный. Мы стали любовниками. В минуты близости с ним мне казалось, что я вновь мщу и смогу, наконец, забыть тебя. Опять наивное заблуждение! Настоящее чувство нельзя заменить суррогатом.

Когда мой любовник вдруг начал проявлять повышенный интерес к досье, я сразу поняла, что ему на самом деле было нужно. Это был жестокий урок и жестокий удар! Но, увы, было уже слишком поздно. После подобного личного позора я решила окончательно оставить мирскую жизнь и уйти в монастырь. В тот самый монастырь, где мы когда-то вместе ставили свечи во здравие наших детей и внуков.

Но Николай – так звали моего любовника – хотел непременно лично отвезти меня в Иерусалим. Иначе угрожал, что вообще не позволит без скандала покинуть Швейцарию. И я согласилась.

В дороге к нам присоединилась некая женщина, как я сейчас понимаю, в ее задачу входило при удобном случае скопировать досье. До сих пор я в замешательстве, так как не могу понять: удалось ли ей сделать это или нет? Так я загнала себя в ловушку. Этим прощальным письмом хочу предостеречь тебя о грозящей опасности. Знай, у тебя, оказывается, есть коварные враги, и они охотятся за тобой. А я невольно стала их пособницей.

Ты спросишь, почему я вовремя не сожгла эту треклятую папку? Наверное, потому, что хотела тебе напомнить о совершенных тобой грехах, в которых ты непременно должен покаяться. Господь милостив к раскаявшимся грешникам.

Любовь моя, прости за все зло, которое я тебе вольно или невольно причинила. Ты, бросив меня, предал нашу любовь единожды, а я, как видишь, предала ее трижды! И нет мне прощения. Потому и ухожу…

Лидия.

Закончив читать, Андрей Андреевич никак не мог успокоиться. Правда, непонятно отчего. От естественной душевной боли, вызванной письмом? Или от вполне естественной злости, вызванной тем же документальным раздражителем? Казалось, он уже давно забыл, что такое естественное выражение естественных человеческих эмоций. Так нет. Видимо, мозг, душа моментами живут автономной жизнью, и с этим вряд ли что можно поделать.

Бессмертнов с явной неохотой взял в руки другие бумаги из папки. Ему не стоило труда быстро убедиться, что в чужих руках она могла бы стать бомбой – хоть замедленного, хоть мгновенного действия, – смотря как ею распорядиться.

Лидия постаралась на славу. Такие бумаги могли не только скомпрометировать его самого, но и серьезно сказаться на престиже всего государства. Помимо ксерокопии секретной переписки, фотографий, явно не для всеобщего обозрения, он нашел компьютерные диски с личными финансовыми документами. Но и это еще не все. Несколько страниц содержали подробное перечисление его неблаговидных, по мнению Лидии, грехов, которые якобы Господь ему никогда не отпустит…

Бессмертнов пробежал их, как говорится, «по диагонали». Бред Лидочки никогда особо не интересовал его. А вот все остальное?

Аа-а-а! – Он чуть не закричал во весь голос.

Вольно или невольно «бывшая» напоминала Бессмертнову, где и когда он допускал непростительные промахи, ошибки, шел на позорные сделки с собственной совестью. Такой «букет» легко мог начисто стереть его почти безупречный облик в чьих угодно глазах. И народа – прежде всего. Того самого народа, чья молва еще не так давно присвоила ему простой, но, пожалуй, самый значительный титул в жизни – «наше все!». Андрей Андреевич относился к нему абсолютно без самоиронии. Хорош он будет, если все выплеснется наружу.

По спине Бессмертнова вновь забегали мурашки.

«Удалось или не удалось? – только и свербело в мозгу. – Вопрос один, но принципиальнейший: скопировал „художник“ досье или нет? И вообще, что это за персонаж? Случайный жиголо, позарившийся на богатую женщину? Сумасшедший типа какого-то Ивана, несколько лет назад пожелавшего ни с того ни с сего отрезать ему голову? Или и вправду участник заговора? А может, все это проделки преемника или его окружения? Давненько я не сталкивался с заговорами», – совершенно не к месту улыбнулся он.