Последнее, что услышал Бессмертнов, было нечто совсем невнятное, словно намеренно оборванное ведущим на полуслове.

«Ему бы с Данистом поменяться местами! С приходом нового президента была маленькая, но надежда, от которой не осталось и следа…»

Это кому Климкин предлагает поменяться местами? Хватит! Эту шайку-лейку пора приструнить. Может, самого Климкина поменять местами с кем-нибудь?!

Бессмертнов схватил папку с бумагами, словно в ней содержалось спасение от дурных мыслей. Затем передумал и вновь бросил на бежевую кожу сиденья, подальше к боковой дверце. Что это он себе стал позволять? Разнервничался как пацан. Было бы из-за чего и кого нервничать…

Откинувшись на спинку просторного дивана, он почувствовал, что губы опять пересохли. В последнее время это случалось все чаще и чаще. Надо бы провериться. Говорят, верный признак начинающегося диабета. Тьфу. Тьфу. Только этого еще не хватало. Все на нервах. А куда деваться? Не могу сейчас, как оставить страну на юриста? Таких дров наломают.

Нет, не о том он сейчас думает. Какие-то непонятные болезни лезут в голову. Может, старость приближается?

Стало себя жалко. Он не был по природе ни трусливым, ни слабым человеком, но старости почему-то боялся. Не физического ее проявлении, а политической немощи, момента, когда станет одним «из бывших». Когда не сможет жить по принципу «око за око». Когда его имя начнут полоскать не то что на этой неуправляемой радиостанции, а на каждом углу. Бессмертнов всегда искренне удивлялся выдержке экс-президента страны Холмова, особенно первых его пенсионных деньков. Столько помоев на него вылили… А он держится. Достойно уважения.

Интересно, сам бы он столько вынес? А с этого как с гуся вода. Может, не считает себя виноватым? Ни в чем? Ну, так же не бывает. Даже на коммунальной кухне случайно может обнаружиться ангел. Но только не в политике. Тут действительно око за око.

Бессмертнов не к месту засмеялся. Начальник охраны недоуменно уставился на шефа.

– Да это я так, вспомнил, Иван Макарыч. Как однажды в Израиле меня спросили, уж, часом, не еврей ли я?

– Они что там, белены объелись? – возмутился Макарыч.

– Знаешь, как бывает, глядишь, и вправду бабка согрешила. Говорят, фамилия моя похожа. – Увидев, что охранник не приемлет подобных объяснений, Бессмертнов незамедлительно его успокоил: – Шучу. Это совсем другая история. Мол, не исповедую ли я иудейские принципы. Если христианина стукнули по одной щеке – надо подставить другую щеку. А у них мораль – око за око. Не прощать никому и ничего.

– Хорошая мораль. Я тоже не прощаю.

– То ты, а то – я. Может, это в коммуналке принято. Сегодня тебе в суп бросили клок собачьей шерсти, завтра – ты в их суп нагадил. Око за око! Но в моем статусе это непростительно. Хотя раньше я так не думал.

– Почему же допускали подобные вольности? – строго спросил у генерала, но тут же резко осекся. – Простите, глупость сболтнул.

– То-то! – Любимец народа лениво отмахнулся. Мол, хватит об этом. А сам продолжал блуждать в своих мыслях. От них не отмахнешься.

Может, действительно, зря пять лет назад он заварил всю эту кашу? Как говорится, спустил всех собак на Даниста. Ведь олигарх ему тогда явно импонировал. Олигарх и не олигарх одновременно. Интеллигентный, в золотых очках и роста подходящего… Чего он тогда закусил удила? Мало ли кто что говорит. Всех советчиков слушать, можно сразу хоть в петлю. Кругом враги, завистники, агенты…

Был момент, когда он вообще искренне не понимал, за что народ так ополчился на олигархов. Разномастный, конечно, народ, но в целом?! Если не считать мерзавца Дубовского, который с самого начала ему не понравился, но приходилось терпеть, тот же Данист, Никелев, другие вели себя вполне достойно.

Только все как один больно уж какие-то подозрительные, обидчивые, слова плохого не скажи, против шерсти не погладь. Что правда, то правда. Данист, поди, до сей поры пребывает в уверенности, что у него просто захотели отнять бизнес. Лучше б про свой поганый язык вспомнил. Никто точно не знает, что именно этот богатенький слизняк позволил себе сказать первому лицу государства. Жаль, что на дуэль сейчас не вызывают. Надо же? Позволить себе та-а-кое: вы, мол, на кухне женой командуйте, а не российским бизнесом. Мол, мы вас привели, мы и уберем.

Бессмертнов поморщился, как от зубной боли. Да ни в одной стране мира…

– Приехали, товарищ начальник, – распахнул дверцу охранник.

– Смотри, как незаметно доехали, – удивился Бессмертнов и юркнул под предупредительно раскрытый зонтик. Конец августа, а гляди, как зарядило. Ранняя осень.

3

Небо в таежном Приамурье вот уже несколько дней плакало, так нахален был стремительностью поворот лета в глубокую осень. Быстро пожелтевшие листья наперегонки стремились к земле, словно желая занять в ковровой мозаике самое почетное место. Днем душу травил непроглядный туман, а ночи становились чернее, чем квадрат Малевича под пристальным взором его почитателей.

Денис стоял на цыпочках у зарешеченного окна и упорно всматривался в краешек низкого, холодного, хмурого неба, напоминающего экран испорченного телевизора. Откуда-то издалека в камеру долетали тоскливые завывания собак, а может – кто знает? – и таежных волков. Одно грело душу – вся эта безысходная тоска уже ненадолго. Скорее бы зима. Скорее бы снег.

Каждой клеточкой усталого тела он ощущал приближение своего часа.

Когда же вновь вызовет начальник колонии?

Его взгляд при объявлении решения суда говорил красноречивее самых убедительных слов. Мол, твердил же тебе, что надеяться нечего. Словно в ускоренной киносъемке, Данист отматывал назад «кадры» из своего безрадостного, полного издевательств и злоключений лагерного бытия.

Надежда, как ни странно, забрезжила, когда колонию покинул ее бывший начальник. Вот уж с кем нельзя было найти общий язык. Дьявол во плоти. Корявый, гнилой сучок на древе развития человечества. Чего он только не придумывал, чтобы размазать зэка 1313 по бетону.

Лютую ненависть к его персоне хозяин колонии, казалось, внушил всем слоям этого своеобразного, иерархически строго выстроенного лагерного сообщества: «пацанам», «шестеркам», «козлам», «блатным» и даже ворам в законе.

Денис, конечно, понимал, что этот тип просто-напросто поставил перед собой цель ежедневно унижать именитого заключенного, дабы задушить в нем даже малый намек на человеческое достоинство. Только ошибочка вышла, гражданин начальник! Человека убить, оказывается, легче, чем растоптать личность. Не приведи господь сломаться! Тогда все! Опустят, и ты уже никогда не сможешь посмотреть в зеркало без омерзения.

Начальник. Начальник. Что же ты со мной сделал?

Хотя, понятное дело, он всего лишь попка. Москве – вот кому «спасибо» говорить надо. Местные – лишь рады стараться. Их хлебом не корми, только бы макнуть. Допустим, можно еще стерпеть, когда плановый или авральный обыск «выявлял» под матрасом неизвестно откуда взявшиеся игральные карты, пикантные журнальчики, бутыли с самогоном. Кто и когда успевал подсовывать это, Денис засечь не мог.

Куда более унизительным испытанием было для него мытье напрочь уделанных сортиров и бесконечное – «от забора и до утра» – подметание территории зоны. Но и это он, стиснув зубы, терпел. Так начальство мстило за то, что еще держался. Но даже заключение в «каменный мешок», называемый штрафным изолятором, было для опального олигарха далеко не самой изнурительной пыткой. Потому что случалось и такое, чего Данист век не забудет и, уж точно, не простит.

Началось все с того, что после очередной подставы с обыском к нему подвалил крутой, по здешним меркам, авторитет по кличке Варяг:

– Послушай, олигарх долбаный, я тебе по нашим понятиям прямым текстом выдам: братва желает знать, где твой кошель с бабками? Иначе тебе век воли не видать! Общак уважать надо! Это тебе братаны советуют.

– Ты кому советуешь, гиббон?! – неожиданно взорвался Денис, обычно с братвой державший себя осторожно. – Свою страшилку прибереги для кого другого. Привет хлопцам.