Андрей Андреевич испытывал тягостное чувство вины и стыда не столько перед бывшей супругой, которая упорно не желала его видеть и не покидала монастыря, сколько перед собственными детьми. В некогда дружной и счастливой семье Бессмертновых явно наметился бескомпромиссный разлад: даже любимого внука Андрюшу, который находился этажом ниже, к нему не пускали.

Может, все они правы? И истинный виновник случившегося действительно он? Может быть, Лидия своим поступком достигла некой, доселе ему непонятной, но вполне определенной цели? Например, просто отомстить? Возможно. Не случайно же Макарыч так упорно стоит на своем: мол, мелкие пакости, случившиеся с ним в последние месяцы, означают одну большую ж… И все это – месть ему! Исключительно ему одному! Ему! Ему!

Скорее бы вернулся Хитров.

Единственное, чем отчасти Бессмертнов был удовлетворен, так это тем, что, слава богу, удалось удержать прессу от очередных инсинуаций в его адрес по поводу столь странного поведения бывшей жены.

Хотя куда там, к черту, «удовлетворен»?! Какой ценой его «удовлетворение» досталось?! То ли это министр Листов, то ли костоломы из спецслужб сами перестарались в своем рвении – если не изъять, то хотя бы уничтожить оригиналы записки и письма Лидии, – но шуму наделали много. Да и жертв «накрошили» немало. Так что прессу мигом заставили забыть о добровольном уходе Лидии в монастырь. Вот кретины!

Как потом доложили из Москвы, кто-то из исполнителей ничего лучше не придумал, как пустить под откос сразу два автобуса, на которых якобы могла оказаться загадочная спутница Лидии, сопроводившая ее в монастырь.

Бессмертнов с содроганием вспомнил недавние кадры хроники. Разбившийся автобус в ущелье под Эйлатом. Искореженный и почти сгоревший дотла автобус из Шарм-Аль-Шейха… Теперь уверяют, что именно в одном из них была загадочная женщина…

Это ж надо придумать операцию! А теперь бубнят, мол, «так получилось». «Никто не ожидал». Мол, перебрали со «спецсредствами» для обоих водителей, чтобы остановить их в определенном месте, а те, наоборот, ударили по газам.

Бред, и только. Хоть бы оригиналы нашли… Куда там… Женщин много… А следов записок – никаких. Хитров тоже хорош. Как ни в чем не бывало укатил в Швейцарию. На все у него любимые отговорки типа «лес рубят, щепки летят». Еще придется разбираться… Путаные мысли никак не давали сосредоточиться.

Где-то в спальне зазвонил мобильный телефон.

«Легок на помине», – подумал президент Фонда, услышав голос Хитрова.

– Звоню из аэропорта, – радостным голосом сообщил он, будто было от чего радоваться. – Минут через сорок буду.

И действительно, вскоре в дверь номера без стука ворвался Макарыч собственной персоной.

– Ну, кажется, что-то прояснилось! – с ходу закричал он. – Тут, говорят, тебя в мое отсутствие хандра заела?

– С чего такие радости? – охладил его пыл Бессмертнов – Вместо того, чтобы скорбеть по убиенным невинным людям?

Макарыч сразу как-то разом посерел, состарился.

– Да-а, плохо все получилось. Страшная трагедия. И виноватых нет. Иван кивает на Петра…

– Вот-вот. И я о том же, – мрачно подлил масла в огонь шеф. – Так что разберись по всей строгости. Хорошо еще, что никто пока не пронюхал. Впрочем, это слабое утешение для совести. Твоей совести, дружок. Да и моей – для твоего успокоения – тоже. Ну, валяй, что скажешь, Пинкертон? С чем вернулся?

Хитров бережно положил на письменный стол синюю папку, которую все это время держал в руке. Он словно специально держал паузу, как это бывает в голливудских триллерах, когда затягиванием развязки стараются еще сильнее «напрячь» зрителя.

– Постараюсь изложить свою «одиссею» коротко и ясно… – Макарыч опять сделал паузу. – Андрей, а у тебя здесь коньячку не найдется, а то что-то голова разболелась?

– Обойдешься, давай выкладывай, на что валюту растратил, – на полном серьезе приказал Бессмертнов.

– Поскольку ты настрого запретил вести разговоры из Швейцарии, слушай, что я успел сделать здесь еще до твоего приезда. А потом уж про шоколадный рай.

– Наш пострел, как всегда, везде поспел, – то ли поощряя, то ли подкалывая охранника, заметил «наше все».

Поначалу, с помощью «подмазки» в тысячу евро, Макарычу удалось встретиться с неким господином Левитом, занимающим пост начальника полицейского участка, куда поступила первая информация о Лидии. К счастью, он неплохо говорил по-английски и еще помнил какие-то русские слова. После часа изнурительных, в смысле жары, переговоров выяснилось, что дело у Левита почти сразу же забрали израильские спецслужбы.

Но не это удивило бывалого стража порядка: женщина как-никак была персоной неординарной. Гораздо больше его заинтересовал тот факт, почему спецслужбу взволновал не столько сам факт появления бывшей жены Бессмертнова в монастыре, сколько, каким образом начальник участка узнал о ней.

– И я их понимаю, – впервые тогда перешел на русский язык, точнее на одесский, Левит. – Ибо трудно было поверить, что некая гойка, мать Феофания – настоятельница монастыря, – регулярно бегает в полицию, чтобы поставить ее в известность обо всех желающих принять постриг.

Конечно, у полиции могло возникнуть подозрение, что это наглые происки. Ха-ха! А могло ли быть иначе, господин гой?! Ответьте? Вы ведь, судя по тому, как вытаскивали из кармана тысячу долларов, далеко не простой человек…

– Я понимаю полицию. У меня тоже имеется подозрение. Поэтому, господин Левит, я тоже хочу за эти деньги быть в курсе всего, что известно полиции.

Макарыч произнес тираду почти в стиле собеседника.

– Так я вам скажу за это, – быстро успокоил его Левит. – А им не сказал. Они не платят тысячу долларов ни за правду, ни за сказки.

– Весь внимание, – собрался Хитров, мысленно готовый к некой сенсации.

– Я уже-таки вижу, что вы приготовились меня слушать. Так слушайте. Пришли ко мне двое: такой импозантный, немолодой, но еще бодрый мужчина с молодой женщиной. Вы хотите, чтобы я рассказал о женщине? Или только о мужчине? Хотя, такая женщина… Только сразу скажу, что ни их имен, ни домашних адресов я не знаю.

– Ничего страшного, узнавать – это наша работа. Так что было дальше?

– Понимаю, – со значением сказал полицейский. – Дальше они коротко сообщили мне, что должны поставить в известность местные органы о том, что только что привезли в монастырь супругу господина Бессмертнова…

Я еще удивился, зачем полиции знать, кого эти люди сдали в монастырь. Эка невидаль – жена. За стенами монастырей бывают события и важнее.

– И все? Они что-нибудь еще говорили? – остановил полицейского Макарыч.

– Со мной нет, но попросили разрешения воспользоваться телефоном, чтобы связаться с русским посольством. Так я им дал такое разрешение и даже дал номер телефона. Почему нет?! Потом женщина кому-то сообщила, что сопроводила даму, которую они привезли с собой, в монастырь и что та дама хочет стать монашкой. Вот и все…

– Немного, – выдавил из себя Хитров, весь дрожа от волнения.

– Что ж ты, Макарыч, так разволновался? – перебив его рассказ, с иронией спросил Бессмертнов.

– А ты не понимаешь? Чему я тебя только учил? Как не разволноваться, если мужчина в Иерусалиме и мужчина, отравивший вашу сучку Аську, подозрительно похожи. Это тебе что-нибудь говорит?

Уже не спрашивая позволения, Макарыч налил коньяку и лихо опрокинул его в себя.

– Молчишь? А мне представляется, дело пахнет керосином. Кто-то упорно хочет раздуть скандал вокруг имени Андрея Бессмертнова. И поэтому сочинил такую весьма странную историю с твоей бывшей.

Бессмертнову не хотелось отвечать. Отвечать – означало бы вступить в спор, выдвигать свои версии происходящего. Но делать ни то ни другое жутко как не хотелось. Тем более что сам он тоже, наконец, вошел в консенсус с самим собой: совпадения во всем происходящем вокруг него действительно присутствуют. Причем немалые. Один только «неизвестный мужчина», кочующий, как всадник без головы, из сюжета в сюжет, изложенный Макарычем еще в Сочи, а продолженный здесь, в Иерусалиме, заставляет очень серьезно задуматься.