«Убежать‑то она убежала, но этого мало. Если никто не пострадал, это прозвучит неубедительно и пресно».
«Мы же не можем присочинить, что ее за это посадили, – возразил я. – Это был бы известный факт ее биографии».
Редактор опять сморщился.
«Присочините о ее спутнице, которую посадили, – раздраженно сказал он. – Добавьте в комментариях, что ваша звезда пришла на просмотр со спутницей, к которой тоже приставали, которая не стала сопротивляться, но ее все равно посадили».
«И кого мы в ее спутницы запишем?»
«Назовите ее без фамилии. Малоизвестная актриса и все! Никто ничего не раскопает. В том, что в те годы кого‑нибудь из них могли засунуть в лагеря, никто уже сомневаться не станет».
Башковитый у нас редактор. Действительно, лет пятнадцать назад еще могли поинтересоваться, о какой актрисе было сказано в сюжете. Но за эти годы наша пресса столько «пересажала» артистов и неартистов советских времен, что теперь арест любого из них воспринимается обывателем как нечто само собой разумеющееся.
– Кажется, это та самая фраза, – прервал мои мысли старик‑«путешественник во времени», – которую мы сказали красноармейцам сороковых…
Я с головой ушел в воспоминания и не сразу сообразил, что он говорит о названии фильма «Мы из будущего».
– Нам, по‑моему, никто не поверил… – продолжил дед. – И хорошо, что не поверили… Не дай бог, чтобы бойцы поверили в это… Каким бы им тогда увиделось будущее!.. Стоило ли ради такого будущего отдавать свои жизни?! Для них мы были не будущим, а прошлым, от которого они ушли, и которое германцы вновь несли на нашу землю…
Я уже не слушал старика. Он мне стал неинтересен. Мне уже вспомнилось другое интервью (не мое) – с артистом Ульяновым, который рассказывал, как он ходил по Москве и опасался, что его в любую минуту могли схватить и посадить.
– Нет, неправильное название у фильма… – продолжал свое старик. – «Мы из прошлого»! Так будет точнее и справедливее по отношению к тем девяти из десяти… Так будет правильнее и для новых поколений… на их долю выпадает новая Отечественная – им снова предстоит биться.
А я продолжал думать об артисте Ульянове. Опасался он, что его посадят, или не опасался, этого никто никогда не узнает. И не важно, что его не арестовали и, быть может, даже не собирались сажать. Главное – опасался. Точнее сказать, главное, что в эфир запущено: «опасался». А, значит, еще один черный шар советскому строю. И так в каждом интервью, как учил нас редактор: шар за шаром, капля за каплей («от деревушки к деревушке» – я покосился на деда и невольно усмехнулся: у него своя победа, а у нас своя).
Когда я выключил диктофон, мой старик вдруг разразился еще одной длинной тирадой.
– Меня не оставляет мысль о машине времени. Точнее говоря о том, как однобоко и целенаправленно она работает. Власовцы, инженер на шахте… и мы сами (гробокопатели). Наверное, не случайно после всех мытарств мы оказались именно по ту сторону линии фронта. Нас будто специально подвели к диверсионной деятельности. И как знать, что бы с нами случилось, не окажись мы сначала в наших окопах? Это зарядило меня иммунитетом от большой жизненной ошибки. Быть может, именно в этом машина времени совершила прокол. Вместо того, чтобы стать врагом своим прадедам, я полюбил страну Советов. А сколько еще таких путешественников во времени было десантировано туда? Еще раз говорю, не хотелось бы думать, что это какой‑то зловещий заговор, но шквал грязи, который теперь льется на те годы, наводит и на такие мысли. Ведь, по сути, это тот же разрушительный десант в прошлое, но в прошлое, которое хранится в наших головах. Не дай бог, повторись та война в наши дни, мы бы оказались без этого прошлого абсолютно недееспособными одолеть новую беду. Не хочется верить в заговор, но страшно было бы снова ошибиться… теперь уже в третий раз.
– Найдите эту машину… – добавил он, – остановите ее…
?!!!..
Ага! Щасс…
Конец
