Литмир - Электронная Библиотека

– Что «того»? – раздраженно не поняла дама.

Медников многозначительно крякнул и эдак страшно глаза выпучил, наподобие раздавленной лягушки. Он старался не нарушить дружескую просьбу пристава: «чтоб ни одна живая душа не узнала, иначе тебе, Мишка, лично язык болтливый вырву».

Серафима Павловна проявила печальное непонимание.

– Любезный, выражайся яснее! – приказала она.

Что было делать? Серебро давило карман, а возмездие маячило где-то в неизвестности. И Медников поддался слабости.

– Нашли ее сегодня поутру, уже холодной, – зашептал он. – Полиции набежало – страшное дело. Сам пристав прибыли-с. Осматривали все, записывали. Потом какая-то важная шишка явилась, слышал: чуть не из Департамента полиции. Наши все из участка по струнке ходили. Такие вот дела творятся…

– Она что – умерла? – спросила Серафима Павловна слегка изменившимся голосом.

– А то как же… Говорят, руки на себя наложила… – Швейцар подмигнул, зачем-то обернулся, словно могли подслушать, и приблизился к даме интимно: – … но дело куда похлеще будет… Так-то вот!

– Что еще? – совсем уж растерянно спросила она.

– Это все маскировка, пристав приказал туману напустить, чтоб газетчики не пронюхали. Не желает его благородие за статейки в разделе приключений отдуваться перед начальством. Вот и подметает тщательно. А по правде сказать, убили ее жестко и беспощадно. Мучили долго, значит, а потом повесили. Такие страсти творятся, что и на улицу показаться боязно! Так-то вот, мадам.

– Как это… Не может быть… Уже… – начала Серафима Павловна, но вовремя осеклась. Достала из сумочки все, что сумела поймать, и сунула в умело подставленную ладошку. – Вот что, любезный, меня здесь не было и я ничего не спрашивала. И ты меня никогда не видел… Накрепко забудь обо мне.

Швейцар поклялся хранить ее тайну как свою, не выдав и под страшной пыткой. Даже если пристав ласково спросит.

Дама с распахнутой сумочкой нырнула в толпу, расталкивая локтем случайных прохожих. Над серыми спинами удалялось гордое перышко шляпки.

* * *

Разница между человеком и собакой заключается в том, что собака не стесняется подчиняться привычкам. Человек же делает вид, что свободен и независим, и вообще вертит хвостом, как ему вздумается. Порой незримый хозяин отпускает поводок, чтоб человек порезвился на воле. Но стоит ему дернуть, как двуногий покорно бежит за хозяином.

Аполлон Григорьевич, при всем уме и таланте, так привык, что если дело принимал чиновник полиции, ему оставалось ждать, когда принесут дичь. То есть вещественные улики для исследований. И хоть понимал он, что большой удачей будет, если Гривцов дров не наломает или шею себе не свернет, но привычка поборола гения. Отправив юного чиновника на розыски, Лебедев душевно расслабился, настроение его улучшилось и потребовало приятно провести время. Про дежурство в департаменте он честно и окончательно позабыл. Для увеселительных заведений было еще рановато. И Лебедев отправился туда, где его настроение всегда обретало зримые формы.

В тихом закутке Гагаринской улицы располагался «Салон мужских причесок Монфлери». Место это сулило мужчине скорое преображение из земного существа в воплощение мечт всех барышень. Цены здесь были бешеные. Что бы ни захотелось улучшить мужчине в своем обличье (хотя куда уж лучше, и так идеал!), скажем, усы подзавить, побриться до румяного блеска или уложить височки, да просто одеколоном побрызгать, все обходилось ни много ни мало, а в целый червонец. Сумму, за которую в любой парикмахерской за углом и брили, и стригли не покладая ножниц весь месяц. Так что случайных посетителей здесь не бывало. А если заглядывал несчастный, то бежал без оглядки. Славу Монфлери хладнокровно переводил в деньги. И никто не жаловался, хоть в салоне помещалось всего два кресла. Счастьем было стать постоянным клиентом.

Атмосфера благоухала пудрами. Простыни ломились от крахмальной чистоты, пена росла взбитыми сливками, зеркала горели, а инструменты сверкали не хуже зеркал. Главным сокровищем салона был сам Монфлери. Стриг и брил он, как виртуозный дирижер. Господин незнатного роста в черных кудрях ворковал, как голубь, погружая клиента в приятный гипноз куаферской болтовни, какая не менялась столетия, со времен Фигаро и мэтра Легро[1]. Сюда приходили, пав духом в борьбе со служебными и семейными неурядицами. А с кресла вставали отдохнувшими, с таким прекрасным настроением и отражением в зеркале, что к червонцу частенько добавляли другой. Но это позволял себе не каждый, а кто денег не считал. Чаще всего – скромные государственные чиновники.

Криминалист открыл дверь салона и вошел как к себе домой. С должным грохотом стекол под визг дверного колокольчика. Снеся ледяной порыв, опрокинувший вазочку с гвоздичкой, маэстро охнул от восторга:

– Мой бог! Кого я вижу! Восторг и упоение! Месье Лебедефф!

Восторгался он по-русски на удивление чисто, словно с детства обучен кричать не «Вив ля Франс!», а все больше «Боже, царя храни!».

– Вот думаю, дай загляну в ваш милый уголок, давненько что-то не заглядывал, – сказал Лебедев, метким броском отправляя пальто на вешалку, желтый чемоданчик – аккуратно под нее, после чего задумчиво погладил щеку. – Пора уж побриться, наверное.

Со вчерашнего утра щетина не успела окрепнуть. Но правила салонного этикета следовало блюсти. Визит клиента для Монфлери всегда был долгожданным счастьем. Полагалось подыгрывать. Нет, никто не заставлял и не приказывал, как-то само собой выходило, что клиенты делали то, что приятно хозяину.

– Но каков ужас! – Монфлери буквально схватился за сердце. – Григорий Иванович вот уже ожидает, а в руки Анри я вас ни за что не доверю. Нет, не просите меня, Анри, я слишком дорожу месье Лебедефф. Да вы и так изрядно заняты Иваном Васильевичем. Нет, не просите меня, Анри!

Второй мастер – существо с внешностью рисованного мужчины из журнала мод – и не думал просить такой чести. Он поклонился, не отрываясь от лысеющего затылка, над которым бабочкой порхали его ножницы. Владелец затылка, тот самый Иван Васильевич, с трудом повернул шею, стянутую простыней, поздоровался и сказал, что очень рад. Лебедев ответил тем же.

Монфлери буквально зашелся от страданий, не зная, как справиться с таким горем: долгожданный гость пришел, а очередь занята. Криминалист, приятно убаюканный напором, уже хотел успокоить, что обождет, но тут газета, висевшая над креслом, пала, открыв господина в строгом костюме.

– Здравствуйте, Аполлон Григорьевич, доставьте удовольствие вас пропустить. Мне совершенно не к спеху. Располагайтесь… – И господин вернулся к депешам «Санкт-Петербургских ведомостей».

– Благодарю, Григорий Иванович, – просто ответил Лебедев, усаживаясь в кресло.

Источая любезность, Монфлери затянул клиента в белый кокон. Голова криминалиста превратилась в вишенку над горой сахара. Не прошло мгновения, как вокруг нее распушилась белая пена. Удовольствия начались.

Монфлери взмахнул узкой молнией и нанес нежный удар по облакам, легким дуновением коснувшись щек.

– Что у вас слышно новенького? – Опытный куафер не лез со своими разговорами, а галантно предлагал клиенту излить душу. А для чего еще нужны постоянные парикмахеры! Не стричься же, в самом деле.

– У нас одни новости: яды, улики, трупы, – сказал Лебедев, чувствуя, как блаженство растекается от щек к телу.

– Какой кошмар! Невероятно! – так искренно ужаснулся Монфлери, будто и вправду слышал это впервые. – Какая тяжкая у вас служба! Неужели опять что-то случилось?

– У нас всегда что-то случается.

– Это ужасно. Как пали нравы. Люди готовы убивать друг друга за такие пустяки, как деньги или месть. Разве деньги могут сделать нас счастливее? Я вот, например, искренно презираю деньги, это так, бумага и металл. Но разве и месть не есть самое тяжкое наказание мстителю? Не правда ли?

– Бывает всякое… – Лебедев погружался в теплый сон, ласкающий и нежный. Не поддержать воркование куафера было в высшей степени не комильфо. – Вот, например, сегодня…

вернуться

1

Придворный куафер Людовика XV, основатель Академии парикмахерского искусства.

9
{"b":"152674","o":1}