Адвокат надеялся, что три эти примера произведут должное воздействие. Но то ли оттого, что судьи не приняли их во внимание, то ли оттого, что, кроме исповеди, у них были другие достаточные доказательства, но вскоре процесс принял такой оборот, что всем стало ясно: маркиза будет осуждена. И действительно, утром 16 июля 1676 г., то есть еще до вынесения приговора, к ней в камеру вошел г-н Пиро, доктор Сорбонны, которого прислал первый президент парламента [35]. Этот достойный судья, предвидя заранее приговор и понимая, что для такой преступницы помощь и утешение лишь в предсмертный час может оказаться запоздалой, попросил г-на Пиро прийти к ней, и хотя тот заметил, что в Консьержери имеются два постоянных священника и что он считает себя неспособным на подобный подвиг, поскольку при виде чужой крови неизменно чувствует дурноту, г-н первый президент весьма настаивал, говоря, что в данном случае нужен человек, которому можно всецело довериться, и тогда г-н Пиро взял на себя эту тяжелейшую миссию.

И правду сказать, г-н первый президент признался, что, как он ни привычен общаться с преступниками, г-жа де Бренвилье ужасает его, поскольку наделена потрясающей силой. Накануне того дня, когда был приглашен г-н Пиро, президент с утра до ночи занимался этим делом, и у обвиняемой была тринадцатичасовая очная ставка с Брианкуром, свидетелем, чьи показания более всего уличают ее. В тот же день у нее была еще одна очная ставка, продолжавшаяся пять часов, и маркиза выдержала обе, выказав столько же почтительности к судьям, сколько высокомерия к свидетелю, отводя его на том основании, что он был негодный слуга, приверженный к пьянству, которого она прогнала из своего дома за безнравственность, и потому его показания против нее не должны иметь силы. Смягчить эту окаменевшую душу, полагал г-н первый президент, способен лишь служитель церкви; главное ведь не в том, чтобы казнить маркизу на Гревской площади; необходимо, чтобы ее яды погибли вместе с ней, иначе общество не получит облегчения от ее смерти.

Доктор Пиро явился к маркизе с письмом от ее сестры, которая, как мы уже упоминали, под именем сестры Марии была монахиней в монастыре Сен-Жак; в письме та в самых трогательных и нежных словах умоляла г-жу де Бренвилье вполне довериться достойнейшему священнослужителю и видеть в нем не только опору, но и друга.

Когда г-н Пиро представился обвиняемой, та только что вернулась с допроса, продолжавшегося три часа, где она все отрицала и, похоже, ничуть не была тронута тем, что говорил ей г-н первый президент, хотя, покончив со своими судейскими обязанностями, он обратился к ней как христианин и попытался заставить ее осознать, в сколь плачевном положении она находится, поскольку в последний раз предстает перед людьми, а вскоре предстанет перед Богом; желая смягчить ее, он говорил настолько прочувствованно, что даже несколько раз вынужден был останавливаться, так как у него самого от слез сжималось горло, а судьи, даже самые старые и очерствевшие, слушая его, плакали. Увидев доктора и сразу поняв, что процесс завершится смертным приговором, маркиза пошла к нему со словами:

— Значит, сударь, вы пришли, чтобы…

Но тут отец Шавиньи, сопровождавший доктора Пиро, прервал ее.

— Сударыня, — предложил он, — давайте прежде всего помолимся.

Все трое опустились на колени и обратились с молитвой к Святому Духу; затем г-жа де Бренвилье попросила присутствующих прочесть молитву Пресвятой Деве, а закончив ее, вновь подошла к доктору и продолжила:

— Сударь, вас, конечно, прислал г-н первый президент, чтобы утешить меня, и с вами я должна буду провести те немногие часы, что мне осталось жить. Я давно уже с нетерпением ожидаю вас.

— Сударыня, — отвечал доктор Пиро, — я пришел оказать вам духовную поддержку во всем, в чем смогу, но предпочел бы, чтобы тому была другая причина.

— Сударь, — улыбнулась маркиза, — надо быть готовым ко всему.

Затем она обратилась к Шавиньи:

— Святой отец, я безмерно признательна за то, что вы привели ко мне господина доктора и за все посещения, какими вы удостаивали меня. Прошу вас, молитесь за меня. Отныне я буду говорить только с доктором, поскольку мне нужно обсудить с ним вопросы, которые обсуждаются только наедине. Прощайте же. Да вознаградит вас Бог за ваши заботы обо мне.

После этих слов отец Шавиньи удалился, оставив ее с доктором Пиро, а также с двумя мужчинами и женщиной, которые постоянно сторожили ее. Она содержалась в большой камере в башне Монтгомери [36], занимавшей весь этаж. В глубине стояла кровать с серым пологом для маркизы и складная койка для охраны. В этой же камере, говорят, когда-то был заключен поэт Теофиль [37], и возле двери в ту пору еще сохранились собственноручно написанные им стихи в его манере.

Едва надзиратели поняли, зачем пришел доктор, как тут же удалились в глубь камеры, оставив маркизу наедине с доктором, дабы она могла задавать вопросы и получить утешение, с которым явился к ней служитель Бога. Маркиза и г-н Пиро сели за стол друг напротив друга. Маркиза решила, что она уже осуждена, и соответственным образом начала разговор, но доктор ей сказал, что суда еще не было, точно неизвестно, когда будет вынесен приговор, а еще менее, каков он будет, и тут маркиза прервала его.

Сударь, — промолвила она, — у меня нет никаких сомнений насчет того, что меня ждет. Если приговор еще не вынесен, значит, его вот-вот вынесут. Я ждала, что мне сообщат о нем сегодня утром, и не сомневаюсь, что буду осуждена на смерть; единственная милость, которой я жду от господина первого президента, — небольшая отсрочка между вынесением приговора и исполнением; ведь если меня казнят сегодня же, у меня будет очень мало времени, чтобы приготовиться, а мне его нужно, я чувствую, побольше.

Доктор Пиро не ожидал от нее подобных речей и был весьма обрадован, видя такие ее чувства. Ведь кроме того, что говорил г-н первый президент, отец Шавиньи рассказал ему, что в воскресенье он дал ей понять, что у нее крайне мало шансов избегнуть смертной казни, и ежели судить по разговорам, что ходят в городе, ей следует быть к этому готовой. Сперва после этих его слов у нее был весьма озадаченный вид, потом она со страхом спросила:

— Так что же, я из-за этого дела умру?

Отец Шавиньи собрался было утешить ее, но она тут же вскочила и, тряхнув головой, надменно произнесла:

— Нет, нет, преподобный отец, не надо меня успокаивать, я примирилась с судьбой и, когда придет срок, сумею умереть достойно.

Отец Шавиньи заметил ей, что к смерти нельзя так быстро и легко приготовиться, что ей, напротив, нужно многое предусмотреть, чтобы не быть захваченной врасплох, но она ответила, что хватит четверти часа, чтобы исповедаться, и секунды, чтобы умереть. Доктор Пиро был счастлив, обнаружив, что с воскресенья до четверга чувства ее настолько переменились.

— Да, — продолжала маркиза после недолгого молчания, — чем больше я задумываюсь, тем лучше понимаю, что одного дня после людского суда мне будет мало, чтобы подготовиться предстать перед Богом и быть судимой им.

— Сударыня, — отвечал доктор, — я не знаю, каков будет приговор и когда он будет вынесен, но, даже если он будет смертный и вынесут его сегодня, я заранее смею вас уверить, что в исполнение он будет приведен только завтра. И все же, хотя неизвестно, приговорят ли вас к смерти, я вполне согласен, что нужно подготовиться к любому исходу.

О, в том, что меня казнят, я совершенно уверена, — заметила она, — и не стоит мне обольщаться несбыточной надеждой. Я намерена с полной откровенностью рассказать вам всю свою жизнь, но прежде чем раскрыть перед вами сердце, позвольте мне узнать, какое мнение вы составили обо мне и что, по-вашему, я должна делать в нынешнем своем положении.

— Вы предупредили мое намерение, — сказал доктор, — и опередили меня: именно об этом я и хотел говорить. Прежде чем вы откроете передо мной душу и мы начнем разговор о ваших отношениях с Богом, я считаю необходимым, сударыня, сообщить вам несколько основных принципов, на которые вы сможете опираться. Я пока не знаю, виновны ли вы, и воздерживаюсь выносить суждение о преступлениях, в которых вас обвиняют, поскольку смогу узнать о них только из вашей исповеди. Итак, я пока обязан сомневаться в вашей виновности, но тем не менее не могу не знать, в чем вас обвиняют: обвинения получили огласку и дошли до меня; вы, надеюсь, понимаете, что о вашем деле идет много толков и вряд ли есть люди, которые хоть что-нибудь да не слышали о нем.