– Все сгрузили? – спрашивает она меня.

– Все, – печально отвечаю я, ожидая предложения начать командовать.

Она неожиданно улыбается и говорит очень знакомую откуда-то фразу:

– Не печалься, ступай себе с Богом, утро вечера мудренее!

Вроде как из какой-то сказки, что ли?

– Надя, а документация ко всему этому есть? – тем временем задает вопрос Буратино-переросток.

– Боюсь, что не вся. Вот это было в кабинете у директора, это – в шкафчике в самой лаборатории, – отвечает Надежда, доставая из своей сумки какие-то проспекты и явно техническую документацию.

– О! Так еще и оборудование для постановки ПЦР[13] в классическом формате. Реагенты и тест-системы для ПЦР и мультиплексного ПЦР тоже есть? И боксы?

– Конечно.

– Умничка. Так, «Биотестсистемс», это знакомо, «Санта Круз Биотехнолоджи», «Премьерлаб», тоже видали, ага.

Он продолжает бубнить, разбирая листы и проспекты.

Надя тихо говорит мне:

– Вы не волнуйтесь. Дядя Костя не то что голова или две головы, как вы любите говорить, а три или даже четыре, что касается медтехники, особенно лабораторной. Расположение агрегатов я сняла на свою мыльницу, компы тут уже есть, так что разберемся. А через полчаса морячки прибудут – таскать и ставить. В общем, ничего особо сложного нет, я на таком же работала три года.

– Отлично, – оживаю я. И быстро сматываю удочки.

Впрочем, очень скоро останавливаюсь. После такого подарка вопрос угощения Надежды встает ребром – я же сам сегодня обещал устроить пирушку. Надо бы разжиться чем-нибудь этаким. Чтобы не было мучительно стыдно за выставленное угощение. Можно зайти на барахолку. Но сначала загляну-ка я в больницу, может, коллеги что сосватают, тем более что тут совсем рядом.

Из коллег – лишь пара реаниматоров свободны. Только что закончили операцию, клиента вывели, есть время передохнуть. Сидят, передыхают.

– О, здравствуйте, как ваше ничего? – приветствует меня один из них, полноватый усач.

– Мое ничего в основном, – ответствую так же чопорно, после чего меня усаживают и предлагают рассказать что-нибудь интересное.

Глаза у обоих красные, видно, что недоспали, а подремать сейчас нельзя – развезет. Судя по тому, как они поглядывают на часы, перерыв минут пятнадцать. За это время не отдохнешь, если задремлешь, а только еще больше рассолодишься.

– С чем пожаловали?

– С гнусным эгоистичным интересом.

Они оживляются. Гнусный интерес – это что-то стоящее внимания.

– И?

– Я в разумении покушать. Обещал сегодня Наде что-нито сготовить к тому вину, которое у вас тут на премии раздавали. Есть у вас что подходящее по сусекам? Чтобы такое, экзотичное.

– Можем дать кило апельсинов.

– Ишь ты, богато живете! Давно апельсинов не видел.

– Да пришло тут судно очередное. Перепало чуток из грузов. И еще на стадионе сегодня пионеров дрессируют – вы скажите однорукому вожатому, что я вас прислал. Думаю, у них найдется для вас пара копченых сигов, а вы отработаете потом.

– Это что, пионеры рыбу коптят?

– Ага. У них как полевое занятие, так они отрабатывают готовку на воздухе. Да сами увидите. К слову, ручонку ему после укуса оттяпали. Так что однорукий про вас наслышан.

– Драться не полезет?

– Вряд ли. Он нормальный человек.

– Редкость, однако.

– А как же. Стал бы я вас к кому другому посылать. Но прежде чем уйдете, скажите: что нового слышно? Нам тут не разогнуться, а вы все же вольный казак.

– Сейчас приволокли лабораторию целиком, для диагностирования ЗППП[14].

– Это здорово. Если главной удастся все провернуть, как она рассчитывает, глядишь, и справимся с этой эпидемией. Стрелять много пришлось?

– Да знаете, не так чтоб очень. Рутинный выезд. Один морф, сотни две обычных зомби. Несерьезно.

– Это радует. Этак, глядишь, и нам работы уменьшится, а то все тащат и тащат. Я бы с удовольствием сходил в отпуск.

Я удивленно смотрю на усача. Нет, он совершенно серьезен.

Усач хмыкает в свои усы.

– Вы вот на тему чего поразмыслите – я когда в Лос-Анджелосе у своего однокашника гостил, сам удивился. Однокашник у меня из врачей в сценаристы переметнулся. Невысокого полета птица, на хлеб с маслом хватало, хотя полагаю, что скорее как литературный негр подмолачивал у более матерых. Не в этом соль. Я как-то его спросил, почему в фильмах пендосы такие тупые – обязательно им разделиться, обязательно вести себя по-идиотски, обязательно глупостей наделать. Зачем вы такие дурацкие сценарии пишете? А он мне и отвечает: «Да все просто, иначе не получится приключений. Когда все идет как надо и разумно, то вместо приключений производственный репортаж выходит, без кишок и мозгов на стенке. Незрелищно ни разу. А вот как все разделились и пошли поодиночке силам зла противостоять, тут тебе и визг, и кишки, и мозги». Конечно, когда вы всей командой этого морфа проутюжили, так и рассказать вроде не о чем. А вот в одиночку если бы вам пришлось это делать?

– Сомневаюсь, что мне удалось бы потом это описать, – самокритично оцениваю я свои шансы при встрече даже с прыгуном. Я по летящим объектам стреляю неважно.

– Вот о том и речь.

– Ребята. Пора, готово уже, – всовывается в дверь медсестра.

– Ну пошли страждущее население спасать, – иронично говорит усачу его молчавший до того коллега.

Так, кило апельсинов у меня есть.

Пионерскую группу нахожу практически сразу – достаточно пройти в ворота на стадион – он как раз рядом с больницей. Детишки уже большие, лет по четырнадцать-пятнадцать.

Человек двадцать, один взрослый, который практически не выделяется из этой толпы ни габаритами (некоторые подростки еще и повыше будут), ни одеждой – они тут все в одинаковом камуфляже. Разве что он единственный вооружен, да еще у него нет левой руки. По возрасту он тоже ненамного старше своих подопечных, лет двадцать пять – двадцать восемь, есть морщинки на лбу и в уголках глаз.

Заняты детишки приготовлением пищи. Стоит пара десятков жестяных сборных ящичков, из них валит дымок, и когда ветерком дымок доносит до моего носа, понимаю, что это они коптят рыбу. Запах вкусный.

Подхожу, представляюсь. Вожатый неожиданно для меня собирает в кучу своих подопечных и говорит:

– Вот, ребята, я про него рассказывал. Это их охотничья команда отработала ампутацию, спасающую от укуса зомби.

Мне становится сильно неловко – так внимательно они на меня смотрят. А тут еще чертов однорукий начинает жать мне руку и говорить прочувствованно:

– Спасибо, доктор!

Нелепое ощущение. Да и спрашивать в такой патетический момент пару копченых рыбин как-то неловко. Поломаю я им патетический воспитательный момент, как Гаврила Державин, столп и Великий Поэт, оконфузил встречавших его с трепетным почтением лицеистов вопросом: «А где тут, братец, отлить можно?»

Отвечаю на всякие вопросы, страстно желая свалить побыстрее, тем более что сегодня мы щенка с собой не брали, ждет уже небось, прогуливать ее надо и дрессировать опять же. Впрочем, приходит в голову умная мысль.

– Мне интересно стало пионеров посмотреть. А тут еще смотрю, что вы вкуснятину готовите. Я так не умею, что считаю прорехой в образовании. Вот и хотел уточнить, учите ли кого со стороны или нет.

– Учим. Тем более что это несложно. Хиросима, угости доктора сигами.

Белобрысая круглолицая девчонка фыркает презрительно носом, но распоряжение выполняет быстро, замотав трех обалденно пахнущих сигов в коричневую крафт-бумагу.

Черт, жжется. Приходится натягивать перчатку.

– А почему Хиросима?

– Серафима меня зовут, – мрачно косясь на вожатого, бурчит девчонка.

– Ага. Понял. Спасибо, Хирос… То есть извини, Серафима, оговорился, – отвечаю я не очень удачно под хохот ее приятелей.

– Не за что, – бурчит девчонка, сердито глядя на вожатого.