– Чего же ты хочешь? – расстроенно спросила Маруся. – Если ты даже в известность не веришь…

– Я не знаю, – ответил Арсений.

Маруся переживала за него всей душой, однажды она даже тайком пошла в церковь и попросила у бога хороших ролей для Арсения: «Добрый боженька, ты же знаешь – он хороший человек, он достоин лучшего! Он достойно воспримет славу, у него не снесет голову от успеха. Я так хочу, чтобы он был счастлив! А сама я у тебя ничего не буду просить. Если надо, возьми у меня и отдай ему…»

Летом у Людмилы и Богдана была свадьба. Безумно красивая, роскошная, запоминающаяся.

– Вот видишь, Маруська, это я все своими руками сделала! – после церемонии прошептала на ухо Марусе задыхающаяся от восторга невеста. – А ты все ушами хлопаешь!

– Ну тебя! – беззлобно отмахнулась та.

– Ты все-таки дурочка!

– Да чем же это я дурочка, если люблю Сеню и никого мне больше не надо?..

– Вот именно – ты влюбилась! – сердито прошептала Людмила. – Разве ты не понимаешь, что влюбляться – нельзя! Это уже неприлично и глупо – в наше-то время! Настолько потерять голову – недопустимо! Вы вот когда поженитесь? Твой Сенечка тебе хоть предложение делал?

– Да. И много раз, – с гордостью ответила Маруся. – Вот мы с Жэ Жэ моим разведемся…

Но развестись с Жэ Жэ – Женей Журкиным – все было недосуг. То одно, то другое… Собственно, на работу Маруся тоже не устроилась, да и квартирный вопрос они с Арсением не разрешили. Так и жили в его квартире, а Марусина комната простаивала без толку, и лишь иногда Маруся заезжала к себе, чтобы прибраться да перевезти некоторые вещи.

Они с Арсением совершенно не замечали времени и жили одним днем. Все свои дела откладывали на завтра…

Больше трех лет Арсений и Маруся прожили вместе.

Говорят, что примерно уже года через два страсть немного остывает, превращается в дружескую приязнь, в привычку, но ничего подобного с Марусей и Арсением не произошло. Их чувства ни на градус не стали холоднее, долгое совместное проживание не стало привычным – каждый раз, просыпаясь вместе, они восхищались друг другом, словно при первой встрече.

Однажды осенью Арсений пришел вечером домой, притащив ящик хорошего шампанского.

– Сегодня гости будут? – с любопытством, безо всякого удивления спросила Маруся, повиснув у него на шее.

– Нет. Это для нас.

– Так много… – немного осуждающе произнесла она. – Сенька, ты и так почти каждый день пьешь!

Маруся все еще помнила слова Жэ Жэ, считавшего каждого актера алкоголиком.

– Сегодня, Марусечка, особый день, – загадочно ответил Арсений. – Его нельзя не отметить.

– Какой же? Ну, говори! – нетерпеливо затормошила Маруся его.

Он закрыл глаза и повернулся вокруг себя, словно танцуя. Тонкий, высокий, с длинными золотистыми волосами, темными у корней, со свежим розовым лицом – ни работа, ни частые вечеринки, ни бессонница, ни постоянный грим, ни возраст (к этому моменту Арсению исполнилось уже тридцать семь лет) – ничего не влияло на него. Он выглядел все еще легковесным юношей, а никак не зрелым мужчиной.

– Маруська, я прошел пробы. У Михайлова. Я боялся, что не пройду, и потому не сказал тебе об этом раньше. А теперь меня окончательно утвердили на роль.

– Погоди-погоди… – растерялась Маруся. – У какого Михайлова? – она сама боялась поверить. – У Андрея Михайлова? – едва выговорила она фамилию известного на всю страну режиссера.

– Нуда!

– Се-неч-ка… – Она прижала руки к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце. – С ума сойти!

– Если честно, он сразу сказал, что именно меня видит в этой роли, но для проформы сделал еще несколько проб с другими актерами. Нет, – говорит потом, – Арсений Владимирович, я окончательно утвердился во мнении, что именно вы должны играть Назанского!

– Кого?

– Назанского. Это мой персонаж.

– Главная роль? – едва выдохнула Маруся.

– Одна из главных, – Арсений достал из ящика бутылку шампанского, ловко откупорил ее. Маруся быстро подставила бокалы… Они чокнулись, глядя друг на друга.

– За тебя.

– За тебя, – машинально повторил за Марусей Арсений.

– Да не надо за меня, сегодня только за тебя! – рассердилась Маруся. – Это ведь ты пробы прошел, а не я! И не я у Михайлова играть буду… Слушай, а кто это такой – Назанский?

– Это из Куприна, из романа «Поединок». Время действия – конец девятнадцатого века. Там про офицеров, про дуэли, про любовь… Много всего накручено. Ты же знаешь, Михайлов помешан на этой теме. Прошлый его фильм, который он лет десять назад снимал, о юнкерах – «Оскара» не получил, но за этот фильм он точно его получит. Так, по крайней мере, все говорят! – с мягкой иронией засмеялся Арсений.

– Сенечка, это потрясающе… – от волнения Маруся расплескала бокал, но Арсений быстро налил ей еще. Они чокнулись, снова выпили. «Господи, спасибо тебе! Спасибо, что услышал меня!» От волнения ее все еще продолжала сотрясать внутренняя дрожь. Андрей Михайлов считался мэтром, гением, провокатором, скандалистом, романтиком, холодным рационалистом, злодеем, спасителем… Словом, он официально числился режиссером «номер один» в российском кино, его физиономию знал каждый. Одни проклинали его, другие превозносили. И все, практически все без исключения актеры мечтали сняться у Михайлова. О подобной удаче Маруся даже мечтать не могла.

– Съемки будут проходить в Подмосковье, в одной из усадеб. Так что надолго расставаться не придется, я буду часто приезжать… Это еще один плюс, – сказал Арсений и поцеловал ее ледяными от шампанского губами.

Они выпили еще.

Маруся вдруг полезла в книжный шкаф, достала томик Куприна, нашла роман «Поединок», быстро пролистала его, убедилась, что фамилия «Назанский» мелькает довольно часто, ощутила новый прилив восторга.

– Маруська, да сядь ты… – засмеялся Арсений.

– Вот ты послушай! – Она наугад раскрыла одну из страниц. – «Никогда еще лицо Назанского, даже в его лучшие, трезвые минуты, не казалось Ромашову таким красивым и интересным. Золотые волосы падали крупными цельными локонами вокруг его высокого, чистого лба… Ясные, чуть-чуть влажные голубые глаза смотрели оживленно, умно и кротко. Даже цвет этого красивого, правильного лица поражал своим ровным, нежным, розовым тоном…» Господи, Сенька, да это же ты, вылитый ты! – возбужденно закричала Маруся. – «…и только очень опытный взгляд различил бы в этой кажущейся свежести, вместе с некоторой опухлостью черт, результат алкогольного воспаления крови…» – закончила она уже несколько растерянно. – Ну, это уже не совсем ты… А так все очень даже совпадает! И волосы, и цвет глаз, и их выражение!

Арсений засмеялся, глядя на нее.

– Что? – сердито спросила Маруся, отведя от лица прядь волос.

– Ты такая смешная. Такая милая… – Он потянулся к ней.

– Погоди, – увернулась Маруся и перелистнула еще несколько страниц. Она не выпускала книгу из рук. – Вот они тут беседуют – этот Ромашов и Назанский… Слушай, это твой герой: «…я говорю о любви в самом прямом, телесном смысле. Но она – удел избранников. Вот вам пример: все люди обладают музыкальным слухом, но у миллионов он, как у рыбы трески или как у штабс-капитана Васильченки, а один из этого миллиона – Бетховен. Так во всем: в поэзии, в художестве, в мудрости… И любовь, говорю я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов».

– Маруська, я все это прекрасно знаю, у меня вон в портфеле сценарий лежит!

– Ты знаешь, а я не знаю, – резонно возразила она. – Погоди, а что это значит – «вершины, доступные лишь единицам из миллионов»? Больно сложно как-то…

– Наоборот, все очень просто, – усмехнулся Арсений и принялся открывать вторую бутылку. Заметив осуждающий Марусин взгляд, пожал плечами, пояснил: – Вхожу в образ! – потом, налив себе шампанского, помолчал немного. – Мы очень много говорили об этом с Михайловым, когда он объяснял мне мою задачу… Идея нашего фильма будет заключаться в том, что любовь – это чувство, доступное не всем. Эксклюзив, так сказать… – добавил со смешком.