– Добрый вечер, мадемуазель, позвольте сказать, что голубой цвет вам удивительно идёт, вы просто неотразимы, – маркиз взял руку девушки в теплые ладони и, поцеловав, заботливо спросил: Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, сегодня уже хорошо, я надеюсь быстро восстановить силы, – ответила Елена и улыбнулась галантности своего кавалера. Он вел себя так, как будто они встретились на балу в свете. – Садитесь, пожалуйста, вы можете называть меня Елена. Ситуация, в которую мы оба попали, достаточно сложная, чтобы её ещё усложнять, переводя на официальный уровень.
– Благодарю вас, для меня это честь. Можно вас попросить тоже называть меня по имени, мне будет очень приятно. – Арман поклонился и сел на стул около кровати.
– Хорошо, Арман, расскажите мне о себе. Кем вы были до того, как стали полковником гвардии императора Наполеона?
Арман посмотрел на прелестное лицо русской княжны, и ему захотелось рассказать этой замечательной девушке всё, что он столько лет мучительно скрывал в своем сердце. Он помолчал и начал свой рассказ.
Елена слушала полковника, и перед её глазами вставали виноградники солнечной Бургундии, роскошь дворца в Фонтенбло, она представляла прекрасное лицо итальянской принцессы, обнимающей своего единственного маленького сына и передающей его на руки царственной крестной Марии-Антуанетты. Видела веселые лица мальчиков и девочек, играющих в парке, принадлежащем их роду на протяжении столетий. А потом она представляла зарево пожаров над Парижем и телегу, груженную сеном, под которым верный слуга вывез Армана в монастырь в Бургундии, и представила ужас, пережитый пятнадцатилетним юношей, на глазах которого убили старого священника, заменившего ему отца.
Услышав о генерале Бонапарте, подобравшем отчаявшегося мальчика и отправившем его учиться в офицерскую школу, Елена поняла, почему Арман не только служит императору, но и предан ему. Она посмотрела в глаза маркиза и вдруг поняла, что невзгоды, испытанные этим человеком, выковали очень цельный характер, основными чертами которого были честь и верность. И девушка, измученная своими бедами, потянулась ему навстречу и, сама не заметив как, тоже начала рассказывать Арману о своей семье. Когда поздно вечером маркиз прощался с Еленой, она уже считала его своим другом, и девушке казалось, что он думает точно так же. Но как бы она была удивлена, если бы могла прочесть его мысли! Он не считал себя ее другом, он любил ее.
Неделя понадобилась Елене, чтобы окончательно встать на ноги. Она уже ела не только каши, но и маленькими порциями мясо и рыбу, даже попробовала пирожки, испеченные для нее Павлой. Набравшись сил для того, чтобы самостоятельно передвигаться по дому, девушка ходила по второму и третьему этажам, не спускаясь на первый, так как не желала встречаться с французскими офицерами. И каждый вечер её навещал Арман, они вместе пили чай, разговаривали, и постепенно Елена начала считать его не просто другом, а почти родным человеком, такой схожей казались ей их судьбы. В его присутствии она чувствовала себя спокойной и защищенной, и уже задолго до вечера начинала ждать прихода маркиза.
«Боже мой, как я могу стремиться к обществу Армана, если я невеста Александра? – мучительно думала девушка, – ведь я должна любить Александра и думать только о нем!..».
Но смертельная болезнь, пережитая ею, хотя не оставила следов в ее памяти, отрезала еще один кусок от ее жизни, и чувство долга, к которому она обращалась, не могло заглушить в ней первобытного инстинкта выживания. Она как будто родилась заново, и всё, что с ней было в прошлом, было далеко и уже не имело такого влияния на её чувства и поступки, как раньше. Постепенно образ графа Василевского затягивался в воспоминаниях девушки легкой дымкой, а живой, нежный, преданный и такой красивый маркиз де Сент-Этьен был рядом, поддерживал, утешал, вселял надежду и сочувствовал её горестям, а самое главное, он знал обо всех несчастьях, выпавших на её долю, и об ужасном унижении, которое ей пришлось перенести, и за них уважал её еще больше. Наконец, Елена решила, что пусть всё идет так, как угодно судьбе, а она будет со смирением принимать всё, что пошлет Бог, и положится во всём на его волю.
Сегодня княжна набралась мужества и зашла в спальню родителей, где провела самые тяжелые часы в своей жизни, сидя у постели умирающей матери, но теперь она почувствовала только легкую грусть, всё уже давно переболело. Девушка подошла к портрету молодой бабушки с годовалым князем Николаем на руках, висевшему над камином, и тихо обратилась к Анастасии Илларионовне:
– Бабушка, помоги мне и сестрам, попроси за нас, пусть беда обойдет нас стороной, пусть девочки и тетя спокойно переживут это тяжелое время, и князь Василий не сможет их найти. И подскажи мне решение. Что же мне делать дальше, как мне выполнить свою миссию, если всё против меня? – Елена прижалась лбом к руке бабушки на портрете и закрыла глаза.
Как будто отвечая на её просьбу, из глубины памяти начали всплывать дорогие образы. Вот бабушка в день приезда в Марфино после смерти отца обнимает сразу всех внучек, вот гуляет с девочками в саду, рассказывая о своих любимых розах, вот она целует Елену, прося не сердиться на Лисичку, стащившую любимое голубое платье сестры.
Бабушка любила внучек, каждой она приходила на помощь, угадывая, в чем нуждается девочка: помогала маленькой Ольге, которая хотела рисовать не хуже старших, тайком от сестер заканчивая с ней рисунки, пока девочка не научилась рисовать, а с тонкой и меланхоличной Лизой она подолгу сидела, о чем-то разговаривая и держа ее руки в своих, пока на бледном личике девочки не появлялась улыбка и она не начинала светиться радостью. Значит, и теперь бабушка тоже не оставит её, даст знак.
Шум открывающейся двери потревожил княжну, она отступила от портрета и, повернувшись к двери, увидела Машу.
– Барышня, я вас ищу, Павла сказала, что обед готов, куда его нести, в спальню?
– Нет, неси его в матушкину гостиную, – велела Елена и, выйдя из спальни родителей, открыла соседнюю дверь.
В этой комнате был чайный столик, за которым вполне могли расположиться три человека, и девушка второй день обедала в этой прелестной гостиной. Здесь всё было так же, как шесть лет назад. Уютная небольшая комната с резными деревянными панелями на стенах, с большим обюссонским ковром нежного абрикосового цвета была обставлена изящной французской мебелью розового дерева с инкрустациями. Это было царство матушки, здесь всё напоминало о ней: миниатюрные портреты всех детей Черкасских стояли на бюро, портрет родителей княгини Ольги, висевший над диваном, был окружен акварельными портретами четырех её сестер. А над камином висел большой портрет самой Ольги Петровны, написанный по заказу князя Николая в Австрии в имении его сестры графини Штройберг, куда родители заезжали во время своего свадебного путешествия. Матушка была изображена сидящей в белом кружевном платье на скамейке около пруда рядом со своей невесткой Елизаветой.
Три окна комнаты образовывали эркер, где стояла уютная оттоманка, и уставшая Елена прилегла на нее, подложив под спину и голову подушки. Девушка уже забыла, какой красивый вид открывается из этих окон. Летом под окном бушевали яркими красками знаменитые цветники Марфино, террасами спускающиеся к пруду, сейчас цветов уже не было, но по-прежнему в гладкой воде пруда отражался дом, и казалось непонятным, где земля, а где – небо. Маша отвлекла княжну, принеся обед, но в это время по подъездной аллее зацокали копыта, французы возвращались сегодня в имение слишком рано.
– Что-то они сегодня рано, – забеспокоилась Елена, – Маша, сходи вниз, постарайся узнать, в чем дело.
Но Маша не успела выйти, как, постучав в дверь, в комнату вошел Арман.
– Добрый день, Элен. Как вы себя сегодня чувствуете? – поинтересовался полковник, его красивое лицо было озабоченным, и княжна сразу поняла, что что-то случилось.
– Спасибо, я думаю, что уже здорова. А что случилось, вы чем-то озабочены?
