Арман молчал, зная, что своим ответом он подписывает себе смертный приговор.

– Не забывай, что я родом с Корсики, а прекрасную Марию-Симонетту на этом острове все знали так же хорошо, как в королевстве ее отца. А ты очень на нее похож.

Генерал улыбнулся, и его худое с резкими чертами лицо разительно изменилось, став красивым и обаятельным.

– Да, это правда, – признал Арман, гордо вскинув голову. – Я маркиз де Сент-Этьен, и принцесса Мария-Симонетта – моя матушка.

– И что делает сын прекрасной Марии-Симонетты в итальянском лесу? – Бонапарт говорил дружелюбно, и юноша потянулся к нему, попав под обаяние молодого генерала.

– У меня больше нет никого из родных, я хотел дойти до владений моего деда, может быть, там я кому-то буду нужен.

– Француз должен служить своей стране! – заявил Бонапарт, взял перо и, написав несколько строк на листе бумаги, запечатал письмо и протянул Арману.

– За героический поступок капрал французской армии Арман Сент-Этьен отправляется на обучение за казенный счет в Национальное военное училище в Ла-Флеше! Вы всё поняли, капрал?

Впервые за долгие годы полного одиночества и беспросветной нужды человек посмотрел на Армана с уважением и добротой и принял участие в судьбе никому не нужного гонимого сироты. Истосковавшееся по любви сердце юноши распахнулось навстречу генералу Бонапарту, приняв его навсегда и не рассуждая.

– Благодарю вас, мой генерал! Если будет нужно, я отдам за вас жизнь, только скажите! – воскликнул юноша, прижимая конверт к груди.

Бонапарт вызвал адъютанта и, велев ему проследить, чтобы Армана обмундировали и отправили во Францию на учебу, отпустил обоих.

Спустя четыре года молодой лейтенант Сент-Этьен был зачислен в полк конных егерей французской гвардии, и который через восемь лет возглавил в чине полковника. Бонапарт не забывал своего протеже, и, убедившись в его личной храбрости и благородстве, приблизил к себе.

Став императором, Наполеон предложил всем аристократам, желающим служить новой династии, возвращаться во Францию. В обмен на верность они могли получить имущество своей семьи, при условии, что оно не было приобретено новыми владельцами с торгов во времена якобинцев и директории.

Арману повезло, его многочисленные имения в Бургундии соседствовали с монастырскими землями. Монастыри разгромили, и их земли продавались первыми. Но не нашлось достаточного количества желающих выкупить эти участки, они так и остались наполовину нераспроданными, так что земли Армана местная префектура даже не стала выставлять на торги. Дома его разграбили, виноградники были заброшены, но других хозяев у имущества не было. Поэтому первым, кому император возвратил всё его имущество в Бургундии, был воспитанник императора маркиз де Сент-Этьен. После победы под Аустерлицем, где Арман проявил чудеса храбрости и блестяще провел атаку своих егерей на позиции русско-австрийской армии, смяв каре противника, в награду от императора Наполеона он получил дворец своего отца в Фонтенбло и дом их семьи в Париже на улице Гренель.

Тогда же император, обожавший устраивать выгодные браки, начал искать маркизу невесту, но все предлагаемые девушки Арману не нравились, и император оставил своего воспитанника в покое. Перед началом русской кампании он вызвал молодого человека к себе и показал ему несколько донесений из Лондона, написанных министру внешних сношений Франции Талейрану агентом по имени Виларден. Наполеон сообщил маркизу, что его двоюродный брат барон де Виларден, много лет считающийся другом графа Прованского, на самом деле шпион Талейрана. Талейран держит его за горло тем, что хранит доносы барона на всех его многочисленных родственников, которых тот выдавал, чтобы со временем остаться единственным наследником в роду и получить имущество всех семи детей своего покойного деда.

– Смотри, Арман, погибнешь бездетным – исполнишь мечту этого мерзавца, он заберет все твои виноградники и дворцы! Обещай мне, что после этой кампании ты выберешь себе невесту или согласишься жениться на той, что для тебя подберу я, – потребовал император.

– Обещаю, ваше императорское величество, – согласился Арман, которому стало противно, что он долгие годы служил мишенью для козней мерзавца.

Сейчас, подъехав к широким мраморным ступеням загородного русского дома, больше похожего на дворец, очаровавшего его красотой и величием, он снова вспомнил свой дом в Париже, дворец в Фонтенбло и свою истребленную семью.

Приказав занять под штаб главный дом имения, полковник разместил эскадроны в служебных помещениях поместья и в большом селе, расположенном за парком. Седому управляющему, с горестным лицом смотревшему на колонну верховых, въезжающих на подъездную аллею главного дома, он сказал, что усадьба останется целой, если его солдат будут исправно обеспечивать едой и фуражом для лошадей. Управляющий развел руками, показывая, что он не понимает по-французски, тогда маркиз выхватил саблю из ножен, приставил к шее управляющего и знаком указал ему на себя, на стоящих рядом офицеров и на лошадей, привязанных к кольцам коновязи. Старик закивал головой, показывая, что он понял полковника, и на шатающихся ногах пошел в сторону кухни. Скоро он вернулся в сопровождении дворовых слуг, несущих на спинах мешки с запасами из кладовых. Арман кивнул, показывая, что его поняли правильно, что он доволен, и пошел в сопровождении двух своих ординарцев осматривать главный дом.

Изнутри дом был еще великолепнее, чем снаружи. Широкая мраморная лестница с резными перилами плавной спиралью поднималась в высоком вестибюле с куполообразным потолком, с которого свисала огромная люстра из позолоченной бронзы. На первом этаже маркиз нашел большую гостиную, две столовые, зеркальный бальный зал с белыми колоннами, множество проходных комнат, значения которых он не знал, и кабинет хозяина дома. Здесь же были переходы в боковые флигели, соединенные галереями с главным домом. В одном флигеле располагалась кухня и подсобные помещения, а другой, видимо, был гостевым, поскольку все три этажа в нем занимали спальни: на первых двух – роскошные, для знатных гостей, а на третьем – простые, для прислуги и сопровождающих лиц.

Всё убранство комнат – мебель, ковры, зеркала, люстры – говорило опытному глазу, что хозяева имения были очень богаты, а хозяйки дома в нескольких поколениях отличались отменным вкусом. Поскольку мебель, украшавшая дом, была, в основном, французской, Арман отметил отлично подобранные отделанные золотом драгоценные гарнитуры времен регентства и Людовика XV, великолепно сохраненные, с новой обивкой, повторявшей подлинные рисунки. Их оттеняла своей обманчивой простотой более массивная и строгая мебель в стиле классицизма, украшенная темной бронзой. Гардины, ковры, лежащие на узорном паркете, зеркала в позолоченных рамах и, конечно, роскошные хрустальные люстры и светильники – всё в интерьерах было подобрано с изящной гармонией.

Но больше всего его заинтересовали портреты хозяев. В гостиной над камином висел большой портрет голубоглазой красавицы в белоснежном парике, одетой в вишневое платье, расшитое серебром, бывшее в моде лет шестьдесят назад. За спиной дамы стоял очень высокий красивый мужчина в красном с золотом камзоле и с лентой через плечо. Красавица смотрела гордым взглядом победительницы, приподняв одной тонкой белой рукой пышную юбку, а другой изящно указывая на приколотый к груди усыпанный бриллиантами маленький женский портрет. Арман решил, что дама, скорее всего, была фрейлиной русской императрицы и давно умерла, это – бабушка или прабабушка нынешних хозяев.

В столовых он нашел портреты хозяев дома еще более ранней поры – такие наряды носили почти век назад. Но в кабинете он увидел большой портрет одетой в современное платье хрупкой молодой женщины с большими чуть раскосыми серыми глазами, которая в окружении четырех девочек разного возраста стояла на фоне дома, по которому он сейчас ходил. Только портрет был сделан летом, и цветники на террасах, сейчас зияющие черными квадратами вскопанной земли, буйно цвели, переливаясь яркими красками. Девочки, все совершенно очаровательные, были одеты в разноцветные платья, оттеняя простое белое одеяние своей матери. Портрет производил потрясающее впечатление, видимо, художник сам попал под обаяние этой чудесной женщины с красивыми дочками, и написал их с нежностью и восхищением.