Но какие бы проблемы ни анализировал Рендулич, он вновь и вновь обращается к своей idee fixe — атомной войне. Он в принципе не возражает против тезиса о том, что война является продолжением политики иными средствами, но, во–первых, отрицает классовый характер политики и, во–вторых, считает, что ядерное оружие значительно сузило значение известного тезиса Клаузевица. Такое определение свидетельствует о том, что Рендулич, видимо, отказался от своей прежней категорической точки зрения, изложенной им десять лет назад в статье «Вооружение меняет политику». Тогда он писал: «…атомное оружие внесло радикальные изменения в формы войны и ее [12] взаимоотношение с политикой… Атомная война как средство политики потеряла свое значение» [3].
Марксистско–ленинская, то есть подлинно научная, точка зрения на этот счет неоднократно освещалась в советской военно–теоретической литературе и на страницах печати. Она состоит в признании того непреложного факта, что сущность войны как продолжения политики не меняется и не может меняться в зависимости от изменения техники, вооружения или способов и форм ведения войны. Политика, являясь концентрированным выражением экономики и выражением борьбы классов, всегда оказывала решающее влияние не только на общий характер стратегии государства и на ведение войны, но и на решение многих конкретных вопросов стратегии. История войн изобилует многими примерами, подтверждающими это положение. Ракетно–ядерная война не является исключением.
Однако вывод о примате политики над военной стратегией нельзя понимать упрощенно, как отрицание всякой взаимосвязи и взаимозависимости между ними, то есть возможности обратного воздействия стратегии на политику. Еще Ф. Энгельс отмечал относительную автономность стратегии в ходе войны, считая, что война имеет свои собственные законы, которые политика не вправе игнорировать [4].
Ясно, что Рендулич, как и другие военные идеологи современного империализма, не согласен с такой трактовкой вопроса о взаимосвязи политики и стратегии, ибо она мешает милитаристам, во–первых, пропагандировать идею, будто причины войн кроются не в политике классов и государств, проводимой ими до и в ходе войны, а в психологических, расовых и других факторах, и, во–вторых, претендовать на подчинение политики требованиям военщины.
В последующем изложении взглядов Рендулича на характер будущей войны наблюдается смесь отдельных правильных положений с метафизическим, антинаучным подходом к такому сложному общественному явлению, как война. Так, рассматривая различные варианты начала [13] ракетно–ядерной войны, он приходит к выводу, что решающее значение для ее исхода будут иметь внезапность нападения и инициатива нападающего. По длительности будущая атомная война, по мнению Рендулича, будет короткой, а по пространственному размаху охватит всю планету. Вместе с тем Рендулич полемизирует с советскими военными теоретиками относительно содержания, роли и места военной стратегии в войнах, в том числе и в ракетно–ядерной войне. Поскольку, по его мнению, содержанием военной стратегии являются определенные принципы, касающиеся достижения целей войны, и их применение в руководстве вооруженными силами, а цель состоит в уничтожении вооруженных сил противника, то военная стратегия якобы никогда не подвергалась изменению, она останется такой же и в ракетно–ядерной войне.
Следует подчеркнуть, что мы принципиально расходимся с Рендуличем, как и с другими представителями буржуазной военной науки, в трактовке этих важных вопросов. Рендулич сам признает, что его определение стратегии как совокупности «определенных принципов» понимается в узком смысле. Но такой ограниченный подход неприемлем в научном исследовании. Советская военная наука понимает военную стратегию как систему научных взглядов на характер войны, организацию, подготовку и применение в ней вооруженных сил, теорию и практику деятельности высшего командования.
Не выдерживает критики и утверждение Рендулича о «неизменности стратегических принципов». История войн подтверждает, что содержание стратегии изменялось в зависимости от того, какие задачи ставила перед военной стратегией политика, отражавшая соотношение классовых сил на данное время, и какими силами и средствами по количеству и качеству располагала стратегия на данное время. Но содержание и характер стратегии и в ракетно–ядерной войне, вопреки утверждению Рендулича, существенное влияние окажет не только политика, но и новые технические средства вооруженной борьбы, особенно ракетно–ядерное оружие. Уже сейчас они заставляют коренным образом пересмотреть ряд таких принципов и норм, которые даже в годы второй мировой войны считались незыблемыми.
Читателю небесполезно будет познакомиться со взглядами Рендулича на характер боевых действий в условиях [14] применения ядерного оружия, изложенными им в специальной главе. Надо сказать, что эти взгляды не являются чем‑то новым и уже давно обсуждаются в буржуазной военной науке.
Завершается книга главой, в которой автор обещает осветить извечные вопросы: о причинах войн и можно ли вообще предотвратить войну. Конечно, было бы странным ожидать от реакционного буржуазного военного теоретика, бывшего генерала фашистского вермахта, что он ответит на эти вопросы, ссылаясь на выводы науки.
Рендулич не отрицает того, что для предотвращения войн необходимо вскрыть причины их возникновения, включая причины экономического и политического характера, и что до сих пор всякие попытки в этом направлении кончались неудачей, ибо люди, вместо того чтобы устранять причины, создавали различные международные организации, призванные исключить войну из жизни народов. Теперь Рендуличу осталось сделать еще один шаг и указать пути устранения этих причин. Однако он не делает такого шага, демонстрируя тем самым всю ограниченность буржуазной идеологии. Последняя, являясь служанкой своего класса, вовсе не заинтересована в правильном освещении этого вопроса. Рендулич, как и следовало ожидать, называет решение задачи бесперспективным.
Итак, кредо Рендулича сформулировано: война неизбежна, и поэтому вооруженные силы НАТО должны готовиться к ней, используя опыт второй мировой войны и знания таких боевых командиров, как он — генерал–полковник в отставке Лотар Рендулич.
Наряду с главной, теоретической линией в книге Рендулича имеется и служебная, побочная линия. Ее содержание составляют примеры из боевой деятельности тех войск, которыми автор командовал в годы второй мировой войны. Они не заслуживали бы внимания советского читателя, если бы это были просто мемуары бывшего гитлеровского генерала, составленные в духе восхваления немецко–фашистского вермахта. Нас интересует прежде всего то, какие оценки дает автор действиям советских войск.
В таких рассказах Рендулича бросается в глаза одна странная особенность: на боевом пути тех соединений и объединений, которыми он командовал на советско–германском фронте, никогда не было равенства в силах или [15] превосходства немецко–фашистских войск, а встречались только превосходящие силы советских войск, причем не только в 1944 и 1945 годах, но и в 1941 и 1942 годах. Несмотря на подобное невыгодное соотношение сил, по утверждению автора, как правило, побеждал вермахт. Так, если верить Рендуличу, на одном лишь небольшом участке орловского выступа в районе Новосиля к 10 июля 1943 года против одного немецкого корпуса действовала 21 советская дивизия при поддержке 1460 танков. В частности, против одного 432–го немецкого пехотного полка наступали 5 советских стрелковых дивизий и 3 тяжелые танковые бригады, в каждой из которых имелось по 60 танков КВ-1.
Здесь Рендулич допускает ряд извращений. Во–первых, к указанному автором времени его корпусу противостояли 3–я армия, имевшая семь стрелковых дивизий, и правый фланг 63–й армии (три дивизии). Таким образом, на этом участке действовало вдвое меньше советских стрелковых дивизий, чем указывает Рендулич. Во–вторых, в полосе его корпуса из советских танковых сил действовали один танковый и один механизированный корпуса, имевшие 200 танков. Что касается 3–й гв. ТА, имевшей 800 танков и САУ, то она вступила в сражение 19 июля. В–третьих, в полосе обороны немецкого пехотного полка, который по фронту занимал не более 5 км, были весьма затруднительны наступательные действия пяти советских стрелковых дивизий, да еще поддержанных тремя танковыми бригадами. Речь может идти лишь не более чем о двух дивизиях. Кроме того, следует иметь в виду, что численный и боевой состав немецкой пехотной дивизии к тому времени был почти вдвое больше состава советской стрелковой дивизии. Наконец, упоминаемых Рендуличем тяжелых танковых бригад, да еще полностью вооруженных 60 тяжелыми танками KB, в 1943 году еще не было. Такие танковые бригады впервые появились в 1944 году.
