Сюда пускали только матерей, детей и адвокатов.
А все равно облажались. Наркоты на зоне не было… при прежнем начальнике. Ныне же пакеты с травой застреливали через забор. Дочки передавали папашам рисунки — на самом деле марки, обильно пропитанные кислотой. Дурь прятали в общих помещениях между крышей и подвесным потолком, подальше от собак, или зарывали в газон на тюремном дворе. А там ищи-свищи крайнего.
Многие курили каждый день. Выдували по пятнадцать литров воды в сутки, чтобы не спалиться на анализе мочи. Кто-то смолил шнягу. Потом приходилось по двое суток сказываться больным, покуда героин оставался в моче.
Народ на Эстерокере чалился подолгу. Кучковался. Кумы изо всех сил старались сеять раздор между разными бригадами: «Прирожденными гангстерами», «Ангелами ада», «Бандидос», югославами, «Волчьим братством», «Фитья-бойз». You name it!
Многие охранники боялись. Помогали. Если кто-то в очереди за баландой, на футбольном поле, в слесарке совал им штукарь — не отказывались. Начальство пыталось контролировать ситуацию. Сталкивать лбами. Переводить авторитетов на другие крытки. Что толку?! Банды-то во всех тюрьмах были одни и те же. Разделялись по определенным признакам: национальности, району, характеру преступления. Расисты были не в авторитете. Самые крутые — «Ангелы ада», «Бандидос», юги и «ПГ». С крепким центром на воле. Проходили по тяжким. Характер деятельности понятен: любыми незаконными путями ковать кровавый лавандос — со всеми вытекающими… методами.
Та же мафия заправляла в городе. Слава богу, с появлением миниатюрных мобильников делать это стало чуть труднее, чем переключать телеканалы ленивчиком. Общество только беспомощно разводило руками.
Хорхе бандитов сторонился. Правда, в итоге все равно закорешился кое с кем. Освоился. Нашел общие темы. Прокатила чилийская. Соллентунский район тоже. Сработало большинство общих завязок на кокаине.
Хорхелито сошелся со старым приятелем из Мерсты — латиносом Роландо. Чувак прибыл в Швецию в восемьдесят четвертом из Сантьяго. О кокосе знал больше, чем гаучо о навозе, притом что сам не успел подсесть слишком плотно. Мотать ему оставалось два года — за провоз кокаиновой пасты в таре из-под шампуня. Но друган надежный. Хорхе слыхал про него, еще когда жил в Соллентуне. Самое ценное: за Роландо держали мазь «гангстеры». Дружба с ним — это открытые двери. Это авторитет. Это большие привилегии. Мобильник, план, кокс (если есть бабосы), бухло, веселые картинки и прочий марафет. Больше курева.
Соблазн лечь под бандюков был велик. Но Хорхе опасался. Свяжешь себя по рукам. Засветишься. Доверишься. А они тебя подставят.
Он не забыл, как его вломили. Юги сдали его. Подвели под статью. Вот чалься теперь по милости Радована, гондона штопаного.
Они частенько перетирали за обедом. Он, Роландо, еще несколько чилийцев. От испанского воздерживались. Не то свои же из бригады заподозрят неладное. Хочешь побакланить с земляками — не вопрос, но так, чтобы ЛЮДИ тебя понимали.
Сегодня: полмесяца до начала реализации плана. Главное — не суетиться. Устроить побег в одиночку нереально, а Хорхе пока ни одной душе не рассказал, даже Роландо. Сперва надо понять, можно ли на него положиться. Как-то прощупать. Проверить, чего стоит их дружба.
Роландо: пацан выбрал трудную дорогу. Чтобы стать своим среди «гангстеров», недостаточно быть мелким наркокурьером. Другое дело — начистить наглую репу, которая пришлась не по душе боссу. Роландо и начистил: на это недвусмысленно и грозно намекали сбитые костяшки пальцев с сизыми наколками.
Роландо жевал рис. Сказал с набитым ртом:
— Пафта ффто раз лучфе порошка. Это типа полуфабрикат, а не готовый продукт. Уличным толкачам он не вперфя. Жато кто повыше знает толк. Это выход на реальных людей. Их полис не пасет на каждом углу, за жопу не вожьмут. И провефти гораздо легче. Не пылит, как фука, а фпрятать профто.
И хотя Хорхе уже успел ознакомиться со всеми полудохлыми идеями Роландо, свое нынешнее положение рассматривал чем-то вроде академии коксоведения. Внимал. Слушал. Мотал на ус. Он и до зоны слыл докой. А ныне, после пятнадцати-то месяцев на Эстерокере, хоть докторскую степень присваивай.
Хорхе, малыш, я горжусь тобой, думал он. Хорхе, ты в теме кокаинового импорта от Колумбии до Лондона. Что, где, почем, как налаживать сеть сбыта, где искать посредников, где продавать. Как впарить туфту, чтоб торчки не заподозрили, как бодяжить товар, чтоб клиенты в центре, на Стуреплан, еще спасибо сказали. Как упаковывать. Кого нужно подмазать, от кого держаться подальше, с кем лучше не ссориться. Один из последних — Радован. Сучара!
За общим столом зэки часто перетирают свои частные дела. Гомон в зале мешает любопытным подслушать чужой разговор. К тому же такие беседы не считаются нарушением режима. Не втихаря же. Все на виду, чин чинарем.
Хорхе пытается направить разговор в нужное русло. Ему необходимо выяснить, как отнесется Роландо.
— Мы с тобой, походу, в тысяча и первый раз за это базарим. Я знаю, что ты на этой теме сидишь. А я, когда откинусь, толкать обожду. Я наперво свалю из этой нацистской страны. Да и сам на эту хрень подсаживаться не собираюсь.
— Сечешь фишку. Сам не хавай. Толкать, и только толкать. Афоризм дня.
Осторожно прощупывая Роландо:
— У тебя каналы на мази. За тобой крутые пацаны, походу. Тебя пальцем никто не тронет. Хоть сегодня ноги нарисуешь, дак вырулишь.
— Ноги, говоришь? Не, сейчас мне какой интерес? Кстати, о птичках. Юнас Нордбоге из наших «гангстеров», слыхал про такого? Повязали его.
Хорхе зацепился за тему:
— Слыхал, слыхал. Бывший хахаль Ханны Грааф. Сбежал из гётеборгского изолятора.
— Точняк. Как приговор зачитали в суде, в тот же день. Семь с половиной годков за два разбойных нападения и нанесение тяжких. Пацан реально бомбил инкассаторов.
— Бомбил, бомбил… Один хрен, облажался.
— Не скажи, все равно — царь! Ты слушай. Он расхуячил окошко и свинтил с восьмого этажа, метров семнадцать полз. Пять одеял распустил на веревки, нах. Песня, да?
— Да, мечта!
Про себя: «Давай, давай, Хорхелито, продолжай в том же духе. Выводи на откровенный базар, копни товарища Роландо поглубже. Выясни, что он думает о тебе, о побегах. Только деликатно».
— И как его повязали?
— Хоть я его и уважаю, но лоханулся он конкретно. Зависал в кабаке в Гётеборге. Квасил там. А может, Ханну новую себе подыскивая с подходящими буферами. Короче, понтовался. Влом было даже фасон сменить, только в блондина перекрасился и очки черные нацепил. Сам на рожон попер.
Хорхе мысленно поддакнул. Да, лоханулся, волосы перекрасить мало. Сам бы Хорхе подстраховался куда надежней. Вслух же сказал:
— А ему без разницы. Он, походу, решил: один хрен, срок не добавят даже, если загребут. К семи с половиной не добавляют.
— Самую малость не свезло ему. Накрыли его на самой границе в Хельсингборге.
— Видать, за бугор ломануться хотел?
— Походу, так. Снял гостиницу на чужое имя. Когда айна его сцапала, у него уж и паспорт на другое имя выправлен был. Могло бы выгореть. Сперва в Данию, а оттуда куда душа пожелает. Пряник, походу, припрятал кое-чего на черный-то день. Да вломил его кто-то. Сдал айне адресочек. Сто пудов, кто-то запалил его у кабака.
— Кто-нибудь из «гангстеров» знал, что он рванет когти?
— Извини, амиго, на такие темы отвечать не могу.
— Но ты бы помог свинтить корешу из «гангстеров»?
— А я вот интересуюсь: а Памелка Андерсон может спать на спине?
В яблочко. Ай молодца, Хорхелито! Так, подбивай клинья. Копни его глубже.
Хорхе знал: кореш по нарам — еще не кореш по жизни. Здесь другие расклады. Четче рамсы. Отмотанный срок — в зачет. Число ходок — в зачет. Чинарики, а еще лучше косяки — в зачет. Баш на баш — так строятся отношения. Смотрели и за что сидишь: педофилы и насильники — ноль без палочки. Чуть выше — торчки и синяки. Дальше — статьи за хулиганство и воровство. Держат шишку грабители и наркобароны. И главное: в чью группировку ты входишь. По вольной жизни Роландо — кореш, не вопрос. По местным понятиям: пацан играет лигой выше Хорхе.
