И словно в подтверждение слов Ранджита Сингха, в пятнадцати футах позади него просвистели две пули и, ударившись о стену, отскочили рикошетом. Собеседники вздрогнули. Брайони тяжело сглотнула. Ей не верилось, что форт настолько уязвим.
Они побежали в операционную. Помощника повара ранило в плечо. Брайони применила общую анестезию. Когда она извлекла пулю при помощи специального зонда, фельдшер привел работника прачечной, и вдвоем мужчины оттащили повара на носилках в соседнюю комнату, бывшую палату для больных, а теперь — палату для раненых.
Брайони тщательно вымыла руки. Пока фельдшер оттирал операционный стол, она стерилизовала резиновые перчатки и использованные хирургические инструменты, а после смешала анестезирующий раствор.
Другой помощник повара, отважно пробежав под градом пуль, принес ей тарелку с едой, которую Брайони с благодарностью приняла. Но едва она приступила к завтраку, как дверь отворилась, и в операционную ввалились двое промокших уланов. У одного из них из бедра хлестала кровь.
Брайони остановила кровотечение, извлекла пулю, отправила кавалериста в палату для раненых и вернулась к завтраку. Мгновение спустя дверь в операционную снова распахнулась, и появился офицер в мокром, как и у уланов, мундире.
— Вы хирург, мадам?
— Временно. Могу я вам чем-то помочь?
— Я капитан Норт, одиннадцатый Бенгальский уланский полк. Пришел справиться о Дебеше Сене, которого вы только что оперировали, я его командир. Хотелось бы знать, насколько утешителен прогноз.
Улан на какое-то время вышел из строя, но, учитывая, что инфекция в рану не попала, его состояние не было столь уж тяжелым. Брайони заверила капитана Норта, что все необходимые меры были приняты, осложнений не предвидится и солдат скоро поправится.
Капитан обменялся с ней рукопожатиями.
— Спасибо, мэм.
Он собирался покинуть операционную, когда Брайони, не в силах сдержать любопытство, спросила:
— Простите, капитан, почему вы и ваши люди в мокрых мундирах?
— Нам пришлось переходить вброд реку Сват, мэм.
— Переходить вброд реку? Но почему?
— Чтобы добраться сюда, мэм. Мы прибыли из Малаканда.
— О, это замечательно! — Брайони готова была плясать от радости. Кавалерия пришла на помощь. Форт Чакдарра спасен. — Как я понимаю, вы передовой отряд колонны, присланной поддержать защитников крепости?
Капитан угрюмо покачал головой:
— К несчастью, мы и есть колонна освободителей. Сорок уланов и двое офицеров. Прошлой ночью мятежники опустошили лагерь в Малаканде. Патаны ограбили один из наших складов и бежали, захватив почти все снаряжение. Сегодня утром командование решило все же послать небольшой отряд на помощь форту Чакдарра: мы опасались, что повстанцы осадили крепость. Но наша миссия оказалась верхом нелепости — все горные склоны между Малакандом и рекой битком набиты патанами. Я никогда в жизни не видел столько людей. Мы едва сумели проскочить мимо них.
У Брайони упало сердце:
— Значит, от Малаканда помощи нам ждать нечего?
— Нет, пока в Малаканд не придет подкрепление из Ноушеры. А сейчас лагерь в Ноушере скорее всего пуст: полки, отправленные в карательную экспедицию в долину Точай, еще не вернулись.
— Понимаю, — слабым голосом отозвалась Брайони.
— Мне очень жаль, мэм. Наверное, мне бы следовало сказать вам что-нибудь утешительное, ободряющее. Я не привык обсуждать подобные вещи с дамами.
— Все в порядке, капитан. Уверяю вас, дамы предпочитают знать правду, а не оставаться в неведении.
А может, и нет.
Пока оставалась надежда, что помощь вот-вот придет, Брайони еще удавалось притворяться, что ее глупая ошибка обойдется им с Лео не слишком дорого. Но теперь, когда малакандский гарнизон сам оказался в осаде, и поддержки ждать было неоткуда… «Когда я стану старым, убеленным сединами профессором в Кембридже и не смогу больше взбираться на кафедру, чтобы прочесть лекцию, я буду вспоминать пограничную провинцию Индии и странные пути, что привели меня сюда, ведь именно здесь подошли к концу мои странствия».
Лео не суждено стать старым, убеленным сединами профессором в Кембридже, он никогда не покинет пограничную провинцию Индии. А странствия его молодости, да и сама его молодость, окончатся здесь, когда форт падет. Потому что Брайони Аскуит поступила бездумно и безрассудно. Раздираемая желанием бежать от Лео как можно скорее, она пренебрегла опасностью.
Глупость и сумасбродство заставили ее поверить, что неделя сердечных терзаний в мирном, тихом уголке может быть хуже самой смерти. Это она во всем виновата.
Хотя индийские равнины с их покоем и безмятежностью казались бесконечно далекими, географически они лежали не столь уж далеко от Чакдарры. Весь день в форту царила та же иссушающая жара, защитники крепости жестоко страдали от зноя. Патаны продолжали атаковать. Казалось, повстанцы обладают безграничными людскими резервами и неистощимыми запасами храбрости. Воины падали как домино у стен форта, но на смену им вставали новые и новые ряды, словно смерть товарищей лишь укрепляла решимость мятежников биться до конца. Как только огонь стихал, сипаи бросались укреплять стены форта, чтобы защититься от обстрела со склонов гор.
В девять часов вечера капитан Бартлетт отыскал Лео.
— У меня к вам сообщение от миссис Марзден. Она заявила, что если вы, сэр, не придете сменить бинты и не поспите несколько часов, она откажется извлекать пули из моих солдат.
Лео покачал головой:
— Ох уж эти женщины с их хитростями и уловками.
— Я тоже так думаю, сэр. Но я не могу себе позволить лишиться хирурга в такую минуту, поэтому вам лучше сделать, как она говорит.
Прежде чем идти в операционную, Лео зашел помыться в апартаменты гарнизонного врача, ставшие его временным жильем. Ему не хотелось показываться Брайони на глаза грязным, издающим зловоние. Здоровой рукой он щедро натерся мылом капитана Гиббза, а потом долго ополаскивался, израсходовав куда больше воды, чем требовалось, чтобы смыть с себя мыльную пену. Лео провел весь день под палящим солнцем, обливаясь потом от жары и страха. После бесконечных изнурительных часов прохладная вода казалась блаженством. Когда он вышел из ванной, Брайони уже ждала его. Несколько мгновений они стояли молча, глядя друг на друга. Брайони, бледная и дрожащая, выглядела не лучше, чем после первого столкновения с восставшими патанами. Только теперь Лео тоже сотрясала дрожь: его страшило будущее, неизбежное скорое поражение.
— Брайони, — тихо прошептал он.
— Вы намочили бинты, — произнесла она. — Хорошо, что мы можем сменить перевязку.
Вымыв руки, она усадила Лео на край письменного стола и сняла с него повязки. Опустившись на колени, Брайони отогнула край полотенца, обернутого вокруг его бедер, и промыла рану у него на ноге. От прохладного раствора карболовой кислоты бедро обожгло огнем, Лео с шумом втянул в себя воздух.
Он смертельно устал: ему пришлось обходиться без сна более сорока часов. Действие анестезии закончилось, и раны болели так, словно стая бешеных собак вгрызалась в его плоть. Голова гудела как колокол — сказывались бесчисленные кружки кофе и недостаток пищи. Но когда Брайони опустилась перед ним на колени и ее пальцы осторожно коснулись его бедра, а легкое теплое дыхание пощекотало кожу, боль притупилась, свернувшись в тяжелый ком, и Лео вдруг пронзила острая радость. Брайони была рядом.
Он залюбовался ее черными как ночь волосами с белоснежной прожилкой, гладко уложенными в аккуратную прическу. Маленькими изящными мочками ее ушей. Воротником блузки, смявшимся из-за жары.
Брайони поднялась на ноги, чтобы перевязать ему бок, и склонила голову набок, рассматривая швы. В свете лампы ее шея, скрытая высоким воротом строгой блузки, застегнутой до самого подбородка, казалась особенно тонкой и хрупкой. Лео захотелось расстегнуть несколько пуговок, хотя бы из одного человеколюбия: в комнате стояла страшная духота. Ставни держали закрытыми, опасаясь отлетающих рикошетом пуль, а стены продолжали отдавать скопленное за день тепло.
