Однако стоило лишь появиться в Вискосе приезжему, как все местные наперебой и с таким жаром, будто старались убедить не только его, но и самих себя, принимались благословлять свою судьбу за то, что им выпало счастье проживать в настоящем раю, за чудо родиться здесь. Они словно бы и не помнили, что ни один из постояльцев гостиницы до сей поры почему-то не решил, бросив все, обосноваться в Вискосе.
Текла оживленная и приятная беседа, и все шло гладко, покуда чужеземец не отпустил реплику, которую не должен был отпускать:
– Какие у вас в Вискосе воспитанные дети! Они никогда не вопят под окнами по утрам – не то что в других городах, где мне приходилось бывать.
Поскольку в Вискосе вообще не было детей, на мгновение воцарилось неловкое и напряженное молчание, но тут кто-то находчиво поинтересовался у чужеземца, как ему понравилось очередное блюдо местной кухни, поданное ему на ужин, – и разговор покатился дальше, вертясь по обыкновению вокруг прелестей сельской жизни и недостатков – городской.
Время шло, и Шанталь все сильней тревожилась о том, не попросит ли ее чужеземец рассказать об их встрече в лесу. Однако он и не смотрел в ее сторону, а обратился к ней лишь раз: когда заказал – и сейчас же оплатил – выпивку для всех присутствующих.
Когда же посетители разошлись, а чужеземец поднялся к себе в номер, девушка сняла передник, вытащила сигарету из забытой кем-то на столе пачки и сказала хозяйке, что, мол, очень скверно спала ночью и потому приберет в баре утром. Та согласилась, и Шанталь, схватив свое пальто, выскочила на улицу, глотнув студеного ночного воздуха.
До дому ей было две минуты ходьбы, и девушка, чувствуя, как ползут по щекам капли дождя, думала, что, быть может, все это – лишь сумасбродная и мрачная шутка и чужеземец таким неудачным и зловещим способом хотел просто привлечь ее внимание.
Но тут она вспомнила о золоте: ведь она собственными глазами видела слитки.
А вдруг это не золото? Но Шанталь была слишком измучена, чтобы размышлять, и потому, добравшись до дому, поспешно разделась и юркнула под одеяло.
На вторую ночь Шанталь оказалась перед лицом Добра и Зла. Она заснула глубоко и крепко, будто провалилась, и ничего ей не снилось, однако не прошло и часа, как девушка проснулась. Снаружи не доносилось ни звука – даже ветер не брякал металлическими ставнями, даже ночные птицы смолкли. Ничто, абсолютно ничто не указывало, что Шанталь пока еще пребывает в мире живых.
Подойдя к окну, она поглядела на пустынную улицу, на моросящий дождь и туман, сквозь который еле пробивался неоновый свет гостиничной вывески, и в этом слабом свете Вискос выглядел еще более уныло. Шанталь хорошо знала это безмолвие, царящее в маленьких провинциальных городках и означающее вовсе не мир и спокойствие, а полнейшее отсутствие новостей, которые заслуживали бы упоминания.
Шанталь перевела взгляд на горы; видеть их она не могла из-за низко нависших туч, но знала, что где-то там припрятан слиток золота. Точней сказать – кирпичик желтого цвета, оставленный там чужестранцем, который указал ей точное местонахождение клада, словно прося, чтобы девушка выкопала золото и взяла его себе.
Она вернулась в постель, стала ворочаться с боку на бок, снова поднялась и пошла в ванную, стала разглядывать себя в зеркале, подумала, что скоро уже потеряет свою привлекательность, снова легла. Пожалела, что не взяла с собой пачку сигарет, позабытую на столе в баре кем-то из посетителей, впрочем, оно и хорошо, что не захватила: тот наверняка вернется за ней, а Шанталь не хотелось бы, чтобы ей перестали доверять. Таковы уж были нравы в Вискосе: у полупустой пачки сигарет имелся владелец; оторвавшуюся от пальто пуговицу принято было хранить до тех пор, пока кто-нибудь не хватится ее и не спросит, не находили ли; сдачу полагалось отсчитывать до последней медной монетки, и округлять счет не разрешалось. Проклятое место – все здесь устроено прочно, надежно и предсказуемо.
Убедившись, что заснуть ей не удастся, она попробовала было молиться и вспоминать бабушку, но перед глазами неотступно стояло одно и то же – ямка в земле, желтый брусок с налипшими на него комьями, обломок ветки, зажатый у нее в руке, как посох паломника, готового пуститься в путь. Шанталь несколько раз засыпала и тотчас просыпалась, а за окнами было все так же мертвенно тихо, и все та же картина беспрестанно прокручивалась у нее перед глазами.
Когда же Шанталь заметила, что за окном забрезжил первый свет зари, она оделась и вышла из дому.
Хотя люди в Вискосе привыкли вставать на рассвете, было так рано, что городок еще спал. Шанталь прошла по пустынной улице, несколько раз обернувшись, чтобы удостовериться, что чужестранец не идет следом. Впрочем, из-за тумана в двух шагах ничего не было видно. Шанталь время от времени останавливалась, пытаясь различить звук шагов, но слышала только, как колотится у нее сердце.
Девушка углубилась в лес, дошла до валуна, формой похожего на букву «Y», – камень всегда вселял в нее тревогу: казалось, что он вот-вот может опрокинуться, – взяла ту же ветку, что оставила на земле накануне, принялась копать землю точно в том месте, которое указал ей чужестранец, потом сунула руку в образовавшееся отверстие и достала слиток. Тут она заметила нечто странное – в чаще леса по-прежнему было так тихо, что казалось, будто от чьего-то присутствия звери и птицы затаились и замерла листва на деревьях.
Шанталь взяла брусок в руки, удивившись его тяжести, обтерла и заметила на одной из его граней два клейма и еще какие-то цифры, значения которых понять не могла, как ни старалась.
Сколько же стоит этот слиток? Точная сумма неизвестна, но – как говорил тогда чужестранец – достаточно, чтобы до конца жизни не заботиться о заработке. Шанталь держала в руках сбывшееся воплощение своей мечты, которое каким-то чудом оказалось перед ней. Это был шанс избавиться от дней и ночей Вискоса, неотличимо схожих между собой; от гостиницы, где она работала с тех самых пор, как стала совершеннолетней; от ежегодных встреч с друзьями и подругами, давно покинувшими Вискос, потому что родители сумели отправить их в большие города – учиться и преуспеть в жизни, – от разлуки со всеми, к кому она уже успела привыкнуть и привязаться; от мужчин, которые сперва сулили ей золотые горы, а на следующий день уезжали, даже не попрощавшись; от всего, с чем она успела и не успела расстаться. Здесь, в лесу, наступила самая важная минута ее бытия.
Жизнь всегда была несправедлива к Шанталь: отца она не знала, мать умерла в родах, взвалив ей на плечи бремя вины; бабушка зарабатывала на жизнь шитьем, экономя каждый грош, чтобы внучка могла выучиться по крайней мере читать и писать. Шанталь была мечтательна – ей казалось, она преодолеет препятствия, выйдет замуж, устроится на службу в большом городе, или, может быть, какой-нибудь охотник за талантами приедет в их медвежий угол, чтобы отдохнуть немного, и увидит ее. Может быть, она станет знаменитой актрисой, напишет книгу, которая стяжает ей громкую славу. Может быть, она услышит умоляющие крики фоторепортеров. Может быть, жизнь красной ковровой дорожкой расстелется у нее под ногами.
Каждый день был днем ожидания. Каждый вечер мог появиться в Вискосе тот, кто оценил бы ее по достоинству. Каждая ночь приносила надежду на то, что мужчина, проведя ночь в ее постели, наутро увезет ее с собой и она никогда больше не увидит три улочки, каменные домишки под черепичными крышами, кладбище и церковь, гостиницу и магазин, где можно купить натуральные продукты, которые, впрочем, залеживаются там месяцами и в конце концов распродаются как самые обыкновенные, фабричные.
Иногда ей приходило в голову, что кельты, в древности населявшие этот край, спрятали здесь свои сокровища и она отыщет их. Впрочем, из всех мечтаний Шанталь эта была самой неосуществимой, самой несбыточной.
И вот теперь у Шанталь в руках – слиток золота, то самое сокровище, в существование которого она никогда, по правде говоря, не верила, то самое полное и окончательное освобождение.
