Ждать пришлось недолго, Владимир действительно был крайне зол на жену и решил казнить ее прямо на ложе. Но навстречу ему вдруг шагнул Изяслав. Голос мальчика дрожал, а ручки едва удерживали даже небольшой меч, но он смог заслонить мать от отцовского гнева, дрожащим голоском произнес что велела Рогнеда. Владимир замер, потом с досадой отшвырнул в сторону свое оружие:

– Да кто ж думал, что ты здесь?!

Рогнеда смотрела на мужа широко раскрытыми сухими глазами. Так и врезалось ему в память – красивая, но точно каменная жена и сын, поднявший меч против отца.

Князь выскочил из ложницы и больше туда не возвращался. Всю ночь он прометался по одинокому ложу, скрипя зубами и разрывая на части одежду, попавшую под руку. Что теперь делать с Рогнедой – не мог придумать. Оставлять в Киеве княгиню, поднявшую руку на мужа, да еще и привлекшую к своей мести маленького сына, князь не мог. И он впервые поведал о своих бедах боярам. Никогда прежде не делал этого, но сейчас Добрыни рядом не было, вот Владимир и решился. Пусть, как скажут бояре, так и будет.

Жизнь княгини спас Блуд: это он доказал, что убивать Рогнеду несправедливо, она хорошая мать. Но и держать в Киеве тоже нельзя. Блуд предложил выделить Рогнеде ее удел и отправить туда вместе с сыном, вставшим против отца.

Рогнеде передали волю мужа на следующий день, она выслушала молча, даже не удивляясь, что не казнили. Но когда Блуд сообщил, что княгиня поедет в новый град Изяславль только со старшим сыном Изяславом, мать не удержалась и даже вскочила:

– А Ярослав?! А Всеволод?!

Блуд сокрушенно покачал головой:

– Они, княгиня, останутся здесь, у отца.

– Не-ет… нет, я заберу их с собой!

– Княгиня, не спорь с волей князя, можешь и этого дитя лишиться.

Рогнеда схватила Блуда за руку, умоляюще заглянула в глаза:

– Помоги! Помоги взять детей!

Кормилец Ярослава снова сокрушенно покачал головой:

– Не навлекай на себя новой беды, княгиня, и так едва отстояли… Езжай с одним Изяславом, там видно будет…

Глаза Рогнеды заблестели ненавистью, губы сжались:

– Хочет меня сыновей лишить?! Не выйдет, я его самого их лишу!

Блуд вдруг погладил ее по плечу:

– Смирись пока, Рогнеда, смирись… – Он впервые назвал ее по имени, это было необычно, но княгиня в запале даже не заметила. Однако у нее хватило ума все же прислушаться к словам кормильца, уехала только с Изяславом. Владимира до отъезда так и не увидела. Князь поспешил куда-то отбыть, видно тоже не желал даже ненароком встречаться с опальной женой.

Пока в далекой полоцкой земле для них с Изяславом строили жилье, сама Рогнеда жила в Вышгороде. Бродя по терему, она думала о судьбе княгини Ольги, столько лет просидевшей там в ожидании своего часа. В душе крепла обида на мужа, на того же Блуда, не сумевшего выговорить, чтобы детей отправили с ней. Одновременно с каждым днем уменьшалась уверенность, что князь не позволит уехать так далеко, все же вернет в Киев, к себе, что не сможет вынести без нее и седмицы.

Шли день за днем, а от Владимира не было известий. Только Блуд при любой возможности присылал кого-нибудь с сообщением о том, что мальчики здоровы. Сначала Рогнеда не сомневалась, что муж быстро раскается в своем решении, потом принялась строить планы, как бы выкрасть сыновей, потом просто придумывала, как съездить, хотя бы повидаться с детьми, потом… потом Вышгород засыпало снегом по самые стрехи, а она родила дочку. Но, видно, мать слишком много пережила, девочка не прожила долго. Рогнеда злорадно думала, что даже не сообщит отцу о смерти дочери, если он совсем не интересуется ее матерью! Но у Владимира в Вышгороде свои глаза и уши, князь прислал сказать Рогнеде, что скорбит о смерти дочери и что в новом городе Изяславле для нее с сыном готов терем.

Сотник Вышан, приехавший с таким сообщением, выглядел вполне довольным, он чувствовал себя значительной фигурой: как же, едет во главе дружины охранять княгиню с княжичем! И его мало волновало, что княгиня опальная, а княжич совсем мал. Вышан торопил Рогнеду, надо успеть до ледохода, иначе потом будут ждать, пока не подсохнут пути. До Турова можно пройти рекой, а потом только через лес. Далече решила забраться княгиня!

Но Рогнеда была еще слаба, вернее, не столько была, сколько прикидывалась, все втайне надеясь, что муж передумает. Не передумал, больше никто из Киева не появился, и однажды ночью, сильно разозлившись на саму себя за вот такое глупое безнадежное ожидание, княгиня вдруг решила ехать! Сотник ужаснулся: лед пошел, сейчас нельзя. Подождали конца ледохода, потом пока чуть подсохнут дороги. В Туров Рогнеда решила не заезжать, совсем не хотелось никого видеть, никому объяснять, почему муж вдруг отправил так далеко. Хотя место себе выбрала сама, Владимиру все равно.

В Вышгороде Рогнеда очень пожалела, что не попросила остаться там: и от Киева недалеко, и терем неплохой. Кое-что подновить, и можно жить. Но Вышан напомнил, что Изяслав едет княжить в выделенный ему удел. Верно, значит, о Вышгороде речи идти не могло, только Полоцк или вот этот Изяславль…

Но не одна Рогнеда с сыном уехала из Киева – и Олав отправился в Новгород. Это был удар для Владимира, князю казалось, что его предали все. Злые языки давно уже наушничали против Олава, подговаривая, что тот, мол, собирается переходить в дружину княгини. А после случая с Рогнедой Владимир даже засомневался, что Олав с ней в сговоре. Прямо никто ничего сказать не мог, но подозрения разъедали душу князя, он все больше распалял себя сам, потому был даже рад, когда и приемный сын решил покинуть Киев.

Олав, которого умершая Аллогия точно по наследству передала Рогнеде, относился к княгине как к матери, покидать которую очень тяжело, но необходимо. Он успел попрощаться с опальной Рогнедой еще до ее отъезда в Изяславль. Полочанка смотрела на красивого юношу и думала о том, какая судьба его ждет. Жизнь и так преподнесла тому много уроков, теперь вот будет самостоятельным… Рогнеда чуть старше самого Олава, но относилась к нему даже не как к младшему брату, а действительно по-матерински. Пройдет не так много лет, и ее собственные сыновья должны будут выбирать свой путь. Но у Ярослава и Всеволода есть отец, у Изяслава теперь только она, мать. У Олава же нет никого: старый Сигурд не так давно умер, Торгильс мотается по морям неизвестно где, матери, видно, тоже нет на свете, некому на судьбу посетовать, не к кому голову приклонить. Рогнеда вспомнила о том, что и сама осталась одинешенька: муж отправляет далеко от себя, младших детей не дает, остается только Изяслав. Стало очень горько на душе.

Ее раздумья понял Олав, всегда отличавшийся чуткостью, пожалел:

– Княгиня, ты сыну нужна….

Верно сказал, не сыновьям – сыну. Только Изяславу и нужна…

А норвежец вдруг добавил:

– И мне… Буду знать, что ты меня ждешь, как мать ждет сына из дальней дороги.

На глазах гордой Рогнеды выступили слезы, она кивнула, стараясь, чтобы Олав их не заметил, но тот посоветовал:

– Не прячь слез, они чисты. Поплачешь, легче станет.

Княгиня разревелась, закрывая лицо руками. Олав стоял, гладя ее светлые волосы чуть дрожащей рукой, и уговаривал сам себя:

– Пойду со своей дружиной по морям, наберу еще к себе желающих… Стану самым сильным конунгом в Варяжском море, вернусь в Киев с большой дружиной. Вот тогда спрошу князя, где его княгиня с младенцем!

Рогнеда подняла голову, некоторое время недоуменно смотрела на юношу, а потом вдруг засмеялась:

– Да пока ты дружину наберешь, младенец уж взрослым станет. А у князя еще десяток новых княгинь появится! С младенцами.

Олав досадливо фыркнул:

– Я быстро настоящим конунгом стану!

Он оказался прав, действительно быстро стал грозой Варяжского моря и даже… королем Норвегии!

А тогда они прощались, сердечно и трогательно, как мать с сыном, уходящим в далекий и тяжелый путь.