– В любом случае спасибо за помощь. Вы здесь с деловым визитом?
Он протягивает мне руку.
– Прошу извинить меня, но вынужден вас оставить: меня ждут. Кевин Уильямс.
– Натали Кренц.
– Приятного пребывания в Мексике, – произносит он соболезнующим тоном, сдавливая мне пальцы.
И удаляется со своим кейсом в руке по направлению к стеклянным дверям выхода, где шофер держит табличку с его именем. Мое сердце вдруг щемит странная тоска. Я на мгновение замираю, брошенная на произвол судьбы посреди этого зала с грязно-желтыми стенами. Потом спохватываюсь, иду забирать чемодан с одеждой. Через пять минут получаю и свое оборудование, для большей безопасности переложенное пенопластом в маленьком стальном чемоданчике с противоударным покрытием, который мой отец преподнес мне на восемнадцатилетие. С ним он прошел дюжину войн, в нем таскал свои фотоаппараты и камеры по всем горячим точкам планеты. Мое совершеннолетие совпало с его выходом на пенсию. С тех пор как он сделал мне этот подарок, мы стали друг другу чужими людьми, чьи отношения сводятся к вежливым разговорам о дайвинге и здоровье. Эффектной блондинке, рядом с которой он пытается забыть о своих годах, не составило труда отдалить нас друг от друга, он перенес четвертый инфаркт и хвастает этим как залогом долголетия. Когда я позвонила ему, чтобы сообщить о смерти мамы, он, вздыхая, ответил мне: «Что же я-то могу поделать?» Слегка задетая, я спросила: поскольку мама не оставила никаких указаний на этот счет, что он предпочитает: кремировать ее или же предать земле? Он ответил, что его это не касается. Иными словами: она и так при жизни успела обобрать меня своими алиментами, так что посмертно я не дам ей ни единого сантима. Я взвалила все хлопоты на себя. Он даже не удосужился прийти на кладбище. Взамен себя он прислал букет цветов со своей визитной карточкой, чтобы люди не судачили. А потом, став свободным пред лицом Господа, он своеобразным образом справил поминки, сочетавшись в церкви законным браком со своей белобрысой потаскухой, с которой уже пятнадцать лет жил в гражданском браке. И они еще хотят, чтобы католики внушали мне доверие.
Я укладываю свои вещи на тележку, колесики которой, вывернутые в разные стороны, придают траектории ее движения совершенно немыслимые зигзаги, в примирительном молчании прохожу таможенный контроль и ищу свою фамилию на табличках встречающих. В противоположность тому, что было указано туристическим агентством Ватикана в программе увеселительных мероприятий, меня никто не ждет. Внезапно разгоряченная свора футбольных болельщиков, потрясающих мексиканскими флагами и футболками с номерами игроков, чуть не сбивает меня с ног и с истерическими воплями бросается на усача в очках с дымчатыми стеклами, который с утомленным видом подписывает несколько футболок и, ограждаемый от толпы своими телохранителями, опустив голову, удаляется под разочарованные возгласы болельщиков.
После нескончаемого коридора, духота в котором время от времени разбавляется свежим воздухом, нагоняемым пропеллером винтового кондиционера, я выхожу к тентам паркинга, забитого туристическими автобусами и такси. У пандуса я узнаю своего недавнего миротворца, влезающего в микроавтобус в сопровождении немногочисленной делегации. Он оборачивается в мою сторону, но не замечает меня. Я на минутку останавливаю тележку, чтобы отдохнуть от скрипа колесиков. Из представленных такси я пока что вижу только «фольксвагенов-жуков». Не выходящие из моды «фольксвагены», до сих пор производимые в Мексике, как гласила статья в журнале «Аэромексико», – но эти как минимум шестидесятых годов, ржавые, помятые, подлатанные небрежными мазками яблочно-зеленого и канареечно-желтого. Впереди всех стоит до блеска напомаженный красавчик с волосатой грудью и с многообещающим видом приглашает меня взглядом в свою развалюху. Толкая тележку по разбитому асфальту, я поднимаюсь вдоль вереницы мускулистых обладателей желто-зеленых древностей, отмахиваясь от их предложений, до полной дамы в очках с толстыми стеклами, с понимающим видом открывающей мне дверцу изнутри. Ко всему прочему, она говорит по-английски. Я ставлю свой чемодан на рельсы соседнего с водительским кресла, снятого, дабы освободить дополнительное пространство, и, извиваясь, доползаю до заднего сиденья. Издавая шум старой центрифуги, машина трогается.
– Добро пожаловать в Мексику, – говорит она, опуская кнопки дверец.
Я замечаю вслух, что двухдверное такси не очень-то удобно.
– Зато безопасно, пассажир на заднем сиденье может не опасаться, что во время остановки на светофоре похитители выволокут его из машины.
Замученная пружиной, продырявившей обивку покрытого зеленым пледом сиденья, я скатываюсь влево и оказываюсь втиснутой под спинку водительского кресла, провисшего до предела под солидным весом шофера. Называю адрес гостиницы. Она отвечает, что ее зовут Сильвия и что у меня красивые волосы. Я благодарю ее. Продолжая улыбаться мне в зеркало заднего обзора, она ожидает, что и я, в свою очередь, представлюсь. Чтобы она не отвлекалась от дороги, я сообщаю, что меня зовут Натали и что волосы всегда отрастают очень густыми после курса химиотерапии. Как видно, ее познания в английском не заходят так далеко, поэтому она восклицает:
– Какое красивое имя – Натали!
В прилегающих к территории аэропорта бидонвиллях с разноцветными крышами все автомобили стоят с поднятыми капотами, и развалившиеся возле них на раскладных стульях мужчины дружески приветствуют моего водителя поднятием бутылок с пивом. Я же в качестве приветствия удостаиваюсь лишь движений бровью, языком или мизинцем.
– А вот случаев изнасилования у нас как раз не так много, как говорят, – успокаивающе продолжает Сильвия, после того как пару километров мы проезжаем в гробовом молчании.
На каждом перекрестке она меняет очки, чтобы свериться с увесистым, как ежегодник, планом городских улиц. После плутаний по переулкам и объездным путям мы выезжаем на городскую магистраль, с обеих сторон обрамленную домишками, увенчанными необъятными рекламными щитами; хищные улыбки, честные лица при галстуках и сплоченные в предвыборном блаженстве семьи с развевающимися по ветру волосами. Единственной женщине-кандидату не повезло с клеем: она болтается на ветру, со скомканным лицом и разорванными в клочья лозунгами. Строительные краны без строек чередуются посреди общипанных кустов акации и вяло цветущих катальп с заброшенными зданиями. У меня щиплет глаза, и из носа начинает идти кровь. Сильвия успокаивает меня, ведь мы на высоте двух тысяч трехсот метров над уровнем моря: туристам всегда требуется около недели, чтобы привыкнуть. Я поддакиваю. Журнал «Аэромексико» уже предупредил меня: в самой загрязненной столице мира следует говорить не о загрязнении, а о высоте.
При каждом толчке побрякивают три ожерелья четок, прикрепленных к зеркалу заднего вида. На крышке бардачка налеплена выцветшая наклейка, изображающая Хуана Диего, разворачивающего свою расписную тильму перед стоящим на коленях епископом в слезах. Чтобы узнать настроения самих мексиканцев, я спрашиваю у Сильвии, что это за человечек. Она отвечает мне крестным знамением, включает поворотник, потом перечисляет молебны, божественные явления и чудеса, отметившие путь того, кого она, предвосхищая события, уже называет «Сан-Диегито». Внимательно наблюдая за ней в зеркало заднего обзора, я интересуюсь, не слышала ли она о маленьком мальчике с проткнутым рыболовным крючком глазом, чье выздоровление приписывается потенциальному святому. Сильвия не знает его; зато одна ее очень близкая подруга, Никита Гонсалес, полностью излечилась от желудочной язвы благодаря образку Диегито. Уж не говоря об их коллеге, Антонио Партугасе, который по дороге в Оризабу повстречался с НЛО и так горячо молился Диегито, что пришельцы не стали его похищать.
Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки притворства. После всего того, что в течение последних четырех дней я прочитала о Мексике, я ожидала столкнуться с религиозным фанатизмом, но уж никак не с такой бескрайней суеверностью. Чтобы угодить ей, я, придавая своему голосу приличествующую в таких ситуациях набожность, вкрадчиво спрашиваю:
