Данилов и Старчинский вышли на улицу. Эдик посмотрел на солнце, подвешенное в чистом, без единого облачка, небе и блаженно сощурил глаза:

– Хорошо!

– Пешком? – предложил Данилов. – Или проедем две остановки?

– Погода хорошая – можно и пешком, – ответил Эдик. – Две остановки – это не расстояние и даже не дистанция.

– Тогда шагай помедленнее, а то я за тобой не успеваю. Года берут свое.

– Да ладно ва… тебе! – засмеялся Эдик. – Не надо косить под аксакала! Особенно – без седой бороды!

Данилов шел по утренней улице и пытался, как Эдик, радоваться жизни. Получалось не очень хорошо. Данилову стало завидно.

– Знаешь, что самое приятное в нашей работе? – спросил он.

– Помогать людям! – уверенно ответил Эдик.

– Нет, помогать людям – это суть нашей работы, а не самое приятное, – Данилов покачал головой. – Самое приятное – это идти утром после смены домой или еще куда, и снисходительно смотреть на тех, кто спешит на работу, немного сочувствуя всем этим бедолагам, которым еще так далеко до свободы…

– Тогда самое худшее, – Эдик, что называется, с лету подхватил мысль и развил ее, – это вечером завистливо смотреть на тех, кто спешит домой, зная, что до окончания твоей смены еще четырнадцать часов.

– Ты не прав, это не самое худшее. Самое худшее – это чувствовать свою беспомощность. А самое противное – подчиняться дуракам!

– При прежнем заведующем было лучше? – предположил догадливый Эдик. – Я-то при нем всего трое суток отработал, так что сравнивать мне не с чем.

– Я говорил не о заведующем, я говорил о тех, кто придумывает дурацкие правила, по которым мы должны жить. Все эти условности, понятия, обычаи, согласно которым… Да что там говорить! Давай лучше помолчим.

– Хорошо, давай помолчим, – согласился Эдик и до самого кафе не проронил ни слова…

– Хаша нет, – искренне огорчилась толстая официантка, как и все сотрудники кафе, приходившаяся родственницей хозяину. – Летом мы его не готовим. Жарко. Не сезон. Возьмите сациви и чанахи.

Что такое сациви, Данилов знал – холодная курица в соусе из грецких орехов. Чанахи было ему неведомо.

– Хорошо, – переглянувшись с Эдиком, согласился он. – Несите. И пол-литра водки, какая получше.

– Зелень, брынза, лаваш? – напомнила официантка.

– Естественно, – спохватился Данилов. – Без этого никуда.

– Здесь вкусно пахнет, – принюхался Эдик, оглядывая уютный, отделанный «под дерево» зал.

Данилов рассмеялся.

– Что такое? – покрасневшие уши выдали смущение Эдика.

– Ты также двигаешь носом, как и Лжедмитрий, – объяснил Данилов. – Хищно! Вы с ним не родственники?

– Я его внебрачный сын, только это строго между нами, – шепотом «признался» Эдик. – В папочке проснулись родительские чувства, и он пристроил меня под свое крылышко.

– Ты умеешь шутить с серьезным видом. Это опасно.

– Почему?

– Наши сплетники не поймут, что ты шутишь. Вот сиди на моем месте Лена Котик, назавтра вся «скорая» знала бы о ваших отношениях с Кочергиным.

– Я столько не выпью, чтобы пойти в кафе с Леной Котик, – ответил Эдик.

– Симпатичная ведь девица, – прикинулся непонимающим Данилов.

– Змея, – поморщился Эдик. – Не люблю таких.

Официантка принесла на подносе тарелки с лавашом, сыром и зеленью.

– «Парламент» вас устроит? – уточнила она насчет водки.

– Вполне, – ответил Данилов. – Лишь бы холодная была.

– Лед, а не водка, – улыбнулась официантка и исчезла, чтобы минутой позже принести запотевший графин (Вазген держал марку заведения!) с водкой, рюмки и глиняные миски с сациви.

– Запивать чем будете?

– Мы водку обычно закусываем, – отшутился Данилов.

– Тогда ешьте. Чанахи еще не скоро будет…

– Ты знаешь, что такое чанахи? – спросил Данилов, когда официантка ушла.

– Мясо с овощами в горшочке, – ответил Эдик. – Самое то после смены.

– Ну и славно! – Данилов откупорил графин, ощущая приятную прохладу, исходящую от него и наполнил рюмки.

– Ну что – в добрый, как говорится, путь! – Данилов хотел пожелать Эдику чего-то особенного, но ничего особенного ему в голову не пришло.

– Спасибо! – Эдик поднял свою рюмку. – И за доброе слово, и за стажировку!

Они выпили.

– Нет, не смей! – Данилов перехватил руку Эдика, приготовившегося подцепить на вилку кусок коричневой от орехового соуса курицы. – Первую закусываем исключительно зеленью и брынзой!

И первым подал пример.

– Здорово! – с набитым ртом промычал Эдик, одобряя даниловский метод.

– Я плохого не посоветую! – хмыкнул Данилов, снова берясь за графин. – А вторую мы пустим под курицу.

– Извините. – К их столу подошел бармен, профилем и кудрями сильно смахивающий на Пушкина. – У нас есть урц. Вчера привезли. Вам заварить?

– Конечно!

Данилов в первое посещение кафе по рекомендации Саркисяна попробовал этот душистый «чай» из травы, отдаленно напоминавшей мяту, и остался доволен…

– Ты считаешь меня алкашом? – спросил Данилов, попросив официантку, подавшую им чанахи, обновить графин.

– Ну что ты, Вова! – Эдик расплылся в улыбке. – Откуда такие подозрения?

– Ну то на подстанции напился, то вот… – Данилов указал рукой на стол.

– Если хочешь знать, что после того дежурства я сам не мог дома заснуть, пока не опрокинул стакан, – признался Эдик. – Ужасно тягостный осадок на душе остался. Так что я тебя понимаю. И выговор тебе дали не по делу…

– Это с какой стороны посмотреть, – прищурился Данилов. – За то, что выпил после смены – не по делу, а вот если принять во внимание другие обстоятельства…

– Вова! – Эдик предостерегающе поднял вверх руку. – Я не люблю обсуждать личную жизнь своих друзей. Даже с ними. Это очень тонкая сфера, в которую посторонним лучше не лезть!

– Боишься, что опрокину на тебя чайник? – Данилов покосился на полупустой чайничек с заваренной барменом травой.

– Нет, просто следую своим принципам, – твердо ответил Эдик. – Могут у меня быть принципы?

Официантка принесла новый графин.

– Спасибо, – поблагодарил Данилов, принимая графин у нее из рук.

Наполнив рюмки, он поставил графин в центр стола, словно проводя границу между собой и собеседником и ответил:

– Не могут, а должны. Без принципов человеку нельзя! За принципы!

– За принципы! – поддержал Эдик.

– Собственно говоря, я не собирался обсуждать с тобой свою личную жизнь, – сказал Данилов. – Мне просто хочется поговорить с тобой о чем-то хорошем, только я сам не знаю, как начать этот разговор…

Эдик внимательно слушал его, позабыв про чанахи.

– Бывает так – встретишь человека и сразу понимаешь, что это хороший человек. Понимающий, думающий. А бывает и наоборот. Вот когда я впервые увидел на подстанции Бондаря, то у меня не было сомнений, что он – козел! И я не ошибся.

– Ты классно его ошпарил, поделом.

– Это я так, спонтанно. Почувствовал вдруг, что если никак не отреагирую, то никогда не прощу себе этого. С другой стороны, понял, что если отреагирую, то буду выглядеть… мягко выражаясь – забавно. Вот и пришлось разыграть случайную оплошность. Опять же – и душу потешил, и от выговора уберегся. А то и от тюрьмы. Бондарь – гнилушка, выбей я ему пару зубов, он тут же бы в милицию с заявлением побежал.

– Такой может, – подтвердил Эдик. – Ты все сделал правильно.

– Вот! – Данилов повысил голос. – Вот о чем я хочу поговорить. О том, что правильно и что неправильно. Но не глобально – абстрактно, а применительно к моей жизни. Это не противоречит твоим принципам?

– Нет.

– Прекрасно! Тогда слушай… Когда-то, в далекие студенческие годы, когда жизнь казалась сплошным праздником, у меня была девушка… Есть варианты ее имени?

– Гюльчатай Абдурахмановна ибн Хоттаб? – не раздумывая, сказал Эдик.

– Допустим, – согласился Данилов. – Хотя для удобства можно назвать ее… ну хотя бы Еленой. Так вот, мы с Еленой любили друг друга и все у нас было хорошо. Ты ешь, ешь, а то остынет. Я долго говорить буду.