Майринг появился только вечером следующего дня. Именно от него она ждала новостей.

– Новости тебя, пожалуй, удивят. Софья поработала на славу. – Он расположился в просторном кресле.

За окном сгущались сумерки, но Аида не стала включать свет. Полумрак гостиной наполнился ароматом сандала.

– Извини, но без тибетских палочек я не могу себя чувствовать по-настоящему отдохнувшей.

– А курить-то можно?

– Какой ты темный, Марик. Ну, конечно, нет.

– Черт! – Он с досадой ударил себя по колену. – Ладно, к делу. Твое вчерашнее шоу в «Амбассадоре» кое-кого повергло в ужас, а кто-то, наоборот, пришел в восторг. Главные действующие лица поспешили убраться из ресторана, куда прибыла милиция, журналисты и телевизионщики. Они скрылись в доме нотариуса. Им предстояло многое обсудить, и они просовещались до вечера. А ночью Борзой улетел в Екатеринбург, а Гедиминас – в Каунас. Некоторые вопросы остались открытыми, но самый жаркий спор разгорелся из-за тебя. Борзой потребовал немедленной ликвидации, но коллеги его не поддержали. Напуганный до смерти Нечаев предложил дать тебе денег, чтобы ты уматывала на все четыре стороны, однако требовал запретить тебе проживание в Екатеринбурге, Питере и Литве. Удивил всех Гедиминас. Он заявил, что, если хоть один волос упадет с головы Инги, все договоры, подписанные им, будут аннулированы. Кажется, горячий литовский парень влюбился. Он назвал Донатаса идиотом, не сумевшим оценить сокровище, которым обладал. Короче, насчет тебя так и не договорились. Но сегодня утром последовала неожиданная реакция со стороны нотариуса. Он составил завещание, а состояние у него нешуточное. Небольшую часть денег он отписал своим мальчикам, а все остальное достанется Софье. Насколько я понимаю, в ближайшие дни тебе ничто не угрожает. Нечаев попробует связаться с тобой. Он обещал Гедиминасу держать его в курсе событий. Что предпримет Борзой – загадка.

Во всяком случае, ему невыгодно портить отношения с литовцем. Как видишь, все складывается в твою пользу.

Аида неподвижно лежала на диване, вдыхая аромат тибетских благовоний.

Ему показалось, что она сейчас где-то далеко и он зря распинался перед ней.

– Я была предельно внимательна, – успокоила его Аида, будто подслушав мысли Марка. – С Питером рано или поздно придется расстаться. Я поняла это еще месяц назад, когда ты только начал свое дурацкое расследование.

И вот уже целый месяц я прощаюсь с ним, и ты не представляешь, как это тяжело. Словно с ребенком, который вот-вот должен умереть, и ты наслаждаешься каждым мигом его жизни. Питер скоро станет для меня миражом. И я постараюсь никогда не приезжать в этот город, чтобы больше не испытывать ничего подобного.

Поэтому предложение Нечаева убраться на все четыре стороны, да еще с премиальными, меня вполне бы устроило, если бы… я не могу уехать, не отомстив за Веру и еще за одного хорошего парня. Убийство произошло на даче нотариуса, а значит, не без его ведома.

– Но если ты не согласишься на его предложение и не возьмешь денег, то на тебя снова начнется охота.

– А кто тебе сказал, что я не соглашусь на его предложение и не возьму денег? Я отправлюсь скорее всего в Москву, а Нечаев – на тот свет.

Майринг до сих пор не нашел ответа на вопрос, почему он ей помогает?

Почему становится соучастником преступлений, которые совершает эта юная особа?

Почему не пытается ее остановить или как-то образумить? Вопреки своей жизненной философии, которая выработалась с годами, он искал оправдания и себе, и ей. И легко находил их, следуя старой мудрой поговорке: «С волками жить – по-волчьи выть».

Родион, исхудавший от страданий, вновь отпустил фараонскую бородку. В один прекрасный день он протрезвел и сказал себе: «Хватит!» Надел свой лучший костюм, который ему подарила на день рождения Аида, завязал галстук и отправился в свою больницу. Оказывается, его никто и не думал увольнять, а, учитывая несчастье, случившееся с доктором, задним числом оформили отпуск за свой счет.

«Слава Аллаху, опять похож на человека!» – твердила каждый вечер Патимат, когда сын возвращался с работы.

Он снова стал веселым и общительным, а на получку за май месяц, выданную только сейчас, купил «Ледяной дом» Лажечникова, изданный в прошлом веке. И две ночи провел за чтением, с трепетом перелистывая пожелтевшие страницы.

Аида не могла нарадоваться на дело своих рук, она вновь обрела брата, прежнего Родьку. И на радостях сообщила ему, что они в скором времени переедут в Москву и там он сможет заниматься частной практикой. Она сама профинансирует аренду и ремонт помещения и купит брату лицензию.

Родион холодно поблагодарил сестру, но она не обиделась, ведь Родька любил Питер не меньше, чем она, и его прежде всего огорчил грядущий переезд.

Они сидели в ее комнате под массивным распятием с позолотой, сделанным в Германии в восемнадцатом столетии, и у Христа было суровое арийское выражение лица.

– На днях мне приснился сон, и он никак не выходит из головы, – поделилась она с братом. – Дело было зимой. Мы шли по Невскому с Иваном.

Вьюжило. Довольно сильная метель, а проспект абсолютно пустой. Я сказала, что хочу помолиться, а мы как раз дошли до храма Святой Екатерины. Иван ответил, что подождет меня на улице. Мне нужно было войти в храм во что бы то ни стало, и я совсем не подумала о том, что ему придется ждать меня на холоде. В костеле оказалось несколько прихожан, хотя месса не служилась. По всей видимости, они просто грелись. И тут я заметила на себе их взгляды. Люди смотрели на меня с осуждением и даже с ненавистью. Я не могла понять, в чем дело, пока не обратила внимание на свои ноги. Я была в белых валенках ив огромных галошах. Они были настолько велики, что в них я передвигалась, как на лыжах. Мне стало невыносимо стыдно. Не знаю, испытывала ли я когда-нибудь что-то подобное… Стыд причинял физическую боль. Священник указал мне пальцем на дверь. Он тоже меня презирал и ненавидел. А вот статуя Мадонны за его спиной… Лицо Девы Марии вдруг ожило.

Она улыбнулась мне и даже подмигнула. Ведь я пришла не к нему, а к Ней. Пришла помолиться… – В этом месте Аида умолкла. Она опустила одну несущественную деталь. Во сне у Девы Марии было лицо погибшей барменши.

– Это все? – поинтересовался Родион.

– Пожалуй.

– Тогда нет ничего проще. Галоши – это ключ к разгадке сна. Как известно, галоши делаются из резины, и их надевают на валенки. В твоем сне галоши – это только символ. Наш мозг любит подбрасывать нам символы, заменители подлинных предметов, вызывающих у нас тревогу. В данном случае галоши – это презервативы. Они тоже резиновые и тоже надеваются. По всей видимости вы с Иваном пользовались презервативами, а католическая церковь осуждает подобные вещи. Поэтому прихожане и священник в костеле смотрели на тебя с осуждением, а ты испытывала стыд именно из-за галош. Сон вызван страхом. Страх не иметь детей. И вот ты уже пожалела об Иване, оставшемся на холоде. И не случайно ты идешь молиться Мадонне. У кого еще просить о ребенке? Дева Мария часто изображается с младенцем на руках.

– В моем сне она была без младенца…

– Не важно. Вот, собственно, и все. Наверно, пора уже подумать о потомстве… – Он вдруг сделался грустным и очень уставшим.

– Родька, ты прямо как Фрейд! Тебе действительно надо кончать бороться с наркоманами и браться за психоанализ. Это твое призвание. Конечно, бабушка растолковала бы все по-своему, но ты, как никогда, оказался близок к истине.

– Наверное, ты делала аборт, – произнес он в задумчивости, но тут же спохватился:

– Извини! Просто психоанализ очень похож на детектив, ужасно увлекателен и требует дальнейшего расследования. Я пойду к себе, ладно?

Она пожелала брату счастливых сновидений и поцеловала его в лоб.

В своей комнате Родион первым делом поставил кассету с «Нирваной». Сел за круглый письменный стол из дуба, купленный Аидой на Рождество для любимого брата. Попробовал начеркать на листе бумаги несколько слов по-немецки, но оказалось, что язык, который он учил в школе ив институте, напрочь забыт. Полез в шкаф за русско-немецким словарем.