Видя, что о. Серафим так много подвизается в научении других, один брат решился спросить его: «Что ты всех учишь?» На это достоблаженный старец ответствовал: «Я следую учению Церкви, которая поет: не скрывай словес Бога, но возвещай Его чудеса»(вторник Страстной седмицы, на вечерн. стих).
В другой раз ему послано было сказать, зачем он приходящих к нему помазывает елеем из лампады, горящей в келье его пред иконой. Отец Серафим отвечал посланному: «Мы читаем в Писании, что Апостолы мазали маслом и многие больные от сего исцелились. Кому же следовать нам, как не Апостолам?» И обычай его помазывать приходящих беспрепятственно оставался за ним, потому что помазанные получали врачевание.
Дух кротости и смиренномудрия, с которым старец относился к посещавшим его, весьма ясно отпечатлевается в следующем рассказе г-жи Елизаветы Николаевны Пазухиной, симбирской помещицы.
«С самого раннего детства наслышалась я о прозорливости и святости Саровского затворника и пустынника о. Серафима, и потому весьма хотелось мне посмотреть на него и принять от него благословение. Желание мое исполнилось, наконец, по милости Божией, в 1830 году.
В Арзамасе, на пути в Саровскую обитель, сказали мне хозяева квартиры, где я остановилась, что если я не поспею в Саров к ранней обедне в наступающее воскресенье, то не увижу уже о. Серафима, потому что он после ранней обедни обыкновенно уходит в свою пустынку и остается там до среды. Так как погода тогда была весьма тяжелая, а мое здоровье было плохо, то, чувствуя себя не в силах искать о. Серафима в его пустынке, я тотчас же, не отдыхая в Арзамасе, пустилась в путь, что было в субботу после обеда; ехала всю ночь и наутро была в Сарове. Первый вопрос мой, при входе в гостиницу, был: "Не кончилась ли ранняя обедня?" И когда монах, которому предложила я свой вопрос, объявил мне, что обедня уже окончена, я совершенно упала духом, потеряв надежду увидеть о. Серафима. Но Господу Богу угодно было утешить меня и не допустить до уныния. Я отправилась, на счастье, к его келье, вместе со множеством других посетителей Сарова, и мы нашли, что дверь его кельи заперта была изнутри. Это было знаком, что старец остался дома, и мы решились испросить у него благословение на то, чтобы видеть его и утешиться его душеспасительным словом. Но никто из нас не смел первый сотворить молитву. Пробовали некоторые, но дверь не отворялась. Наконец я обратилась к стоявшей подле меня, у самых дверей, даме с маленькой девочкой, чтобы она заставила малютку сотворить молитву, говоря, что она всех нас достойнее. И только что малютка сотворила молитву, как в ту же минуту дверь отворилась. Но каков был общий наш испуг, когда о. Серафим, отворив дверь, начал опять закрывать ее! Я стояла ближе всех к дверям и пришла в совершенное отчаяние, подумавши: "Господи! Верно, я всех недостойнее, что он, увидев меня, решился снова затвориться". Но едва подумала я это, как о. Серафим, стоя в полузакрытой двери, обратился ко мне и сказал: "Успокойтесь, матушка, успокойтесь, потерпите немного", и вслед за тем вторично отворив дверь, обратился ко мне снова и спросил: "Пожалуйте, матушка; скажите мне, какая вам нужда? Что вам угодно?" Я заплакала от радости и сказала ему, что у меня одно желание — принять его благословение и испросить его св. молитв. Тогда он тотчас благословил меня и сказал: "Господь да благословит вас, благодать Его с вами!" И в то же время он пожаловал мне три частицы просфоры. После того начал он благословлять и прочих подходивших к нему, и каждому, по благословении, говорил: "Грядите с Богом". Мне же не сказал этого, и потому я осталась на своем месте. Видя меня одну оставшуюся по уходе всех, он сказал мне милостиво: "После вечерни, матушка, пожалуйте ко мне", — и затворился снова.
По возвращении в гостиницу я прежде всего приказала своей женщине изрезать помельче частицы просфоры, данной мне о. Серафимом. Я хотела по приезде домой обделить ими всех усердствующих к старцу. Потом с величайшим нетерпением стала дожидаться вечерни, чтобы отправиться к о. Серафиму и снести ему привезенный мною гостинец: немного домашнего полотна, масла и восковых свечей. Но так как оказалось, что человек, которому поручила я купить свечи и масло, забыл исполнить мое поручение, то я решилась снести ему полотно и деньги, приготовленные на покупку масла и свечей. Меня уверяли, что о. Серафим ни у кого не берет ничего; но я не переменила своего намерения; думая, что если он откажется взять эти вещи, то я отдам полотно в монастырь, а на деньги на другой день куплю масла и свечей.
После вечерни я нашла старца в сенях его кельи, на коленях лежащего у гроба. Увидевши меня, он поспешно встал и, благословляя, сказал: "Пожалуйте, матушка, пожалуйте ко мне". При этих ласковых словах, колеблясь между страхом и надеждой, осмелилась я подать ему полотно, говоря: "Св. отец! Удостойте принять от истинного моего усердия это полотно". И какова была моя радость, когда он, взяв из рук моих полотно, сказал: "Благодарю вас, матушка, покорно; в храм Божий все годится". Тогда я осмелилась додать и деньги, сказав, что не успела купить масла и свечей. Он принял и деньги с благодарностью. Когда я рассказала потом об этой радости моей о. Дамаскину, Саровскому иноку, он не мог надивиться такой особенной милости ко мне о. Серафима.
Настоящая беседа моя со старцем внушила мне, между прочим, мысль на другой день исповедаться у него; я сообщила об этом желании о. Дамаскину. Но он сказал, что это желание решительно неудобоисполнимо. Несмотря на то, я всю ночь продумала и просила Бога о том, чтобы Он удостоил меня, грешную, исповедаться у святого старца Серафима. Утром опять я отправилась к нему, и когда слуга мой отворил дверь в сени его кельи, я увидела старца опять подле его гроба. Он ввел меня в келью, приказал перекреститься и трижды дал пить мне св. воды, сам поднося ее к губам моим; потом попросил мой платок. Я подала ему конец шали, которая была на мне, и он насыпал туда пригоршню сухарей, говоря: "Вот, матушка, не хлопочите: это на раздачу, раздавайте усердствующим". Я тотчас вспомнила о вчерашнем своем поступке с тремя частицами просфоры, данными мне старцем, и изумилась его чудной прозорливости. После того с благоговением и страхом, чтобы не оскорбить праведного старца, осмелилась я объявить ему о своем желании исповедоваться у него, говоря: "Святый отец! Позвольте мне сказать вам одно слово". Он отвечал: "Извольте, матушка", потом вдруг, к невыразимому удивлению и ужасу моему, а вместе с тем и радости, взял меня за обе руки и начал читать молитву: "Боже, ослаби, остави, прости ми согрешения моя, елика ти согреших" и т. д. Я повторила за ним эту молитву, громко рыдая, потом упала на колени, и он стал также на колени подле меня, и во все время чтения этой молитвы он держал мои руки. После отпуска, какой обыкновенно делается после исповеди, дал мне приложиться к медному кресту своему и, взяв мою правую руку, сказал: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Св. Духа буди с вами во всю жизнь вашу, во время кончины и после успения вашего". Я была вне себя от радости и целовала его руки.
После того, благословив меня в обратный путь, он сказал: "Господь вам поможет". И действительно, святыми его молитвами Господь дал мне благополучно доехать домой, тогда как кругом меня повсеместно свирепствовала сильнейшая холера.
Еще должна я сказать об одном событии, как Господь Бог услышал молитву праведного старца Серафима. У одной женщины было много детей, но все они умирали на первом году своего возраста. Бедная мать просила меня убедительно взять ее, с последней новорожденной дочерью, вместе с собой в Саровскую пустынь. Я обещала исполнить ее просьбу и в первую свою поездку в Саров взяла их с собой. Когда мать принесла девочку к о. Серафиму и стала просить его помолиться о ней, говоря, что все дети ее умирают, не дожив до года, он положил свою руку на голову дитяти и сказал: "Утешайтесь ею". Действительно, за молитвы праведника девочка эта осталась жива, а после нее рождавшиеся у этой женщины дети опять умирали».
