Истинное познание добра и зла можно иметь только тогда, когда подвижник благочестия придет в сочувствие будущего осуждения и предвкушение вечного блаженства, что совершается в душе благочестивой еще в здешней, земной жизни таинственным и духовным образом.
Прежде рассуждения добра и зла человек не способен пасти словесных овец, но разве бессловесных; потому что без познания добра и зла мы действий лукавого постигать не можем.
А потому настоятель, яко пастырь словесных овец, и должен иметь дар рассуждения, дабы во всяком случае мог подавать полезные советы каждому требующему его наставления; ибо, как говорит Петр Дамаскин (в Добротолюбии, о назидании души добродетелями. Часть 3, лист 52), несть всякий человек верен дати совет ищущим; но кто от Бога приял дар рассуждения и от многого пребывания в подвижничестве стяжа ум прозрителен.
Настоятелю должно иметь также дар проницательности, дабы из соображения вещей настоящих и прошедших мог он предусматривать и будущие и проразумевать козни вражий.
Отличительным характером настоятеля должна быть любовь его к подчиненным: истинного бо пастыря, по словам Иоанна Лествичника, показует любовь его к своему стаду. Ибо любовь принудила распяться на кресте Верховного Пастыря (в книге к Пастырю, гл. 5, лист. 178 на об.)».
Другие из настоятелей, заботясь о спасении порученных их руководству братии, спрашивали о. Серафима о том, как управлять братией. На такой вопрос одного из них о. Серафим дал следующее наставление:
«Всякий настоятель да сделается и да пребудет всегда в отношении к подчиненным благоразумной матерью.
Чадолюбивая матерь не в свое угождение живет, но в угождение детей. Немощи немощных чад сносит с любовью; в нечистоту впадших очищает, омывает тихо, мирно, облачает в ризы белые и новые, обувает, согревает, питает, промышляет, утешает и со всех сторон старается дух их покоить так, чтоб никогда не слышать ей малейшего их вопля, и таковые чада бывают благорасположены к матери своей. Так всякий настоятель должен жить не в свое угождение, но во угождение подчиненных: должен к слабостям их быть снисходителен, немощи немощных несть с любовью, болезни греховные врачевать пластырем милосердия, падших преступлениями подымать с кротостью, замаравшихся скверною какого-либо порока очищать тихо и омывать возложением на них поста и молитв, сверх определенных обще для всех; одевать учением и примерной жизнью своей в одежды добродетелей; непрестанно бдеть о них, всеми способами утешать их и со всех сторон ограждать мир их и покой так, чтобы никогда не было слышно ни малейшего их вопля, ниже ропота — и тогда они с ревностью будут стремиться, чтобы доставить мир и покой настоятелю».
В 1830 году один иеромонах, вызываемый из Саровской пустыни настоятелем в Казанскую епархию, пришел к о. Серафиму принять благословение. Он нашел старца в лесу в трудах над грядами и подошел к нему молча, не говоря ни слова. Отец Серафим, увидев издали идущего к себе брата, запел и довел до конца светилен св. Кресту: Крест хранитель…Потом о. Серафим спросил пришедшего: «Ты куда едешь, брат?» «В Казань вызывают», — отвечал пришедший.
«С тобою обман, батюшка, идет, — сказал о. Серафим и прибавил: — Не ходи в Макарьевскую пустынь». А Макарьевская пустынь лежит в полугоре близ города Свияжска и называется Подгорной.
«Меня, батюшка о. Серафим, вызывают не в Макарьевскую, а в Раифскую пустынь игуменом», — сказал пришедший брат, имея в виду поправить ошибку старца.
А о. Серафим продолжал свое: «Я тебе говорю, не ходи в Макарьевскую». Подумавши же еще немного, примолвил: «Ну, поживи вне Сарова несколько… Опять к нам приедешь, и умрем здесь в богоспасаемой Саровской пустыни». Потом, благословив брата, старец отпустил его с миром.
Брат отправился. Прибывши в Казань, он узнал, что действительно был определен указом не в Раифскую, а в Макарьевскую пустынь. Вспомнив слова о. Серафима, убедительно говорившего: «не ходи в Макарьевскую», он отказался от этого назначения и был послан строителем в Цивильский Тихвинский монастырь.
Г-жа П. И. Шкарина, пользовавшаяся с 1827 года особенным доверием о. Серафима, свидетельствует, что он еще за год до первой холеры, что была в 1830 и 1831 годах, говорил: «Грядет гнев Божий на Россию, приближается смертоносная холера. Бодрствуйте, — говорил он ей, — бодрствуйте и молитесь, да не найдет на вы внезапно час смертный».
Холера, открывшись в России, посетила монастырь Тихвинский, в котором строительствовал Саровский брат. Болезнь заставила его выпросить у начальства увольнение от монастыря. Он возвратился опять в Саровскую пустынь.
Немало являлось в это время к о. Серафиму и таких людей, которые, желая поступить в монастырь, спрашивали у него советов и наставлений. Старец, по своей прозорливости, дарованной от Господа, делал полезные советы и нередко предуказывал будущее.
Так, в 1830 году один послушник Глинской пустыни, нарочно прибыв в Саровскую обитель, спросил у о. Серафима, есть ли ему благословение Божие поступить в монашество. Молодой человек, не зная еще хорошо себя самого, не усвоивши мысли о своем призвании, колебался между миром и монастырем; некому было поверить ему своих дум; не было вблизи человека, который решил бы его пожизненный вопрос. Вот приходит глинский послушник к о. Серафиму, падает ему в ноги, просит развязать душу от вихря сомнений. Спрашивает, есть ли воля Божия поступить ему и брату его Николаю в монастырь. Не так ли и сам о. Серафим, за несколько лет назад, являлся в Киев к затворнику Досифею? Ответил же он послушнику так:
«Сам спасайся и брата своего (родного) спасай». Потом, подумавши немного, сказал: «Помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно уронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезла нельзя было достать, а без него святой не мог идти далее. В глубокой скорби он возопил к Господу Богу — и Ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл».
Сказав это, о. Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и произнес:
«Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братии Ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей».
После этого послушник решился поступить в монашество. При пострижении ему дали имя Паисия, и в 1856 году он был произведен во игумена к Астраханскому Чуркинскому Николаевскому общежительному монастырю, а через шесть лет возведен в архимандрита той же обители, сделавшись таким образом, как предвидел старец Серафим, пастырем душ человеческих. Родной же брат его, о котором о. Серафим говорил: «спасай брата»,поступил в монашество под именем Назария и окончил жизнь свою в Козелецком Георгиевском монастыре, в звании иеромонаха.
Давая наставления начальствующим из монастырской братии, о. Серафим излагал и подчиненным обязанности их в отношении к начальникам.
«Стяжи смирение, послушание, повиновение — и спасешься, — говорил он словами преподобного Варсонофия. — И отнюдь не говори вопреки: что это? Но будь благопокорлив наипаче авве твоему, который ради Бога печется о тебе и которому вверена душа твоя (Варе. Отв. 242).
Кто поистине хочет быть учеником Христовым, тот никакой не имеет власти над собою, чтобы делать что-нибудь самому по себе, говорит тот же учитель. Ибо что делается по своему помыслу, то не угодно Богу, хотя бы казалось и хорошо. Если кто лучше знает полезное для себя, нежели авва, то зачем и называть себя учеником его?
Повинующийся повинуется во всем и не печется о спасении своем, потому что печется о нем другой, кому он подчинился и вверился. Кто в одном отсек волю свою, а в другом не отсек, тот имел свою волю и в том, в чем отсек.
Кто хочет узнать путь совершенно и нейдет со знающим сей путь совершенно, никогда не достигнет града (совершенного безмолвия).
Отвергни волю свою назад и блюди смирение во всем житии твоем — и тогда спасешься. Смирение и послушание суть искоренители всех страстей и насадители всех добродетелей (Варе. Отв. 309, 357, 551-618, 68, 226).
