Впоследствии это сбылось, благодетели Дивеева и верные — слуги батюшки о. Серафима Михаил Васильевич Мантуров и Николай Александрович Мотовилов частью скупили чрезполосные владения и частью променяли их.
Великая старица Евдокия Ефремовна (монахиня Евпраксия) рассказывала (тетрадь № 1, рассказ 17), что однажды батюшка ей сказал: «Вот этот лес, что Горячев ключ-то называется, это наш лес будет, матушка (что и исполнилось в 1869 году)! Тут могут быть и пчелки у нас, потому что хороший приют тут будет, и вода близко, и всякий цвет! А воск-то занадобится нам, матушка, свечки Богу будем работать. А жители-то; жители-то, все вокруг нам служить будут, радость моя! И какая радость-то будет, но мы не доживем, и я не доживу, как собор-то у нас пятиглавый будет! Только и ты, матушка, не узришь, как это совершится! А будет-то он в средине двух церквей, против Казанской церкви, а тут напротив нее будут святые врата, и какая радость-то будет, какая радость-то будет! Казанскую церковь вам отдадут, а приходскую-то на селе поставят, где Полуешкин-то живет; и священнослужителей тут уже не будет, и пойдет ограда каменная вплоть до речки, и все наше будет! А на приходском кладбище трапеза будет и мост, с Пречистой-то туда так прямо и будут ходить, как у нас в Сарове. Во, что будет-то, матушка! Хоть ты и не доживешь, как собор-то совершится, а ведь какая радость-то тогда будет! Четверо мощей будут у нас, матушка! Вот какая радость-то будет, матушка! [16] Какая великая радость-то будет! Среди лета запоют Пасху, радость моя! Приедет к нам Царь и вся Фамилия! Дивеево-то лавра будет, Вертьяново — город, а Арзамас — губерния! Станут все приходить к нам, матушка, запираться для отдыха-то будем; станут деньги давать, только берите; в оградку станут кидать, а нам уже не нужно, много своих тогда будет, матушка!» Другая старица Евдокия Трофимовна, впоследствии монахиня Евстолия, свидетельствует, как высоко ставил батюшка о. Серафим свой Дивеев, избранный Царицей Небесной Себе в четвертый жребий на земле. «Я пришла еще мирскою с товарищами получить лишь благословение батюшкино, — говорила старица, —а вместо того, увидав меня, о. Серафим приказал мне прямо бросить все и идти к его девушкам в Дивеев. Не полюбилось мне это ужасно, но, не смея ослушаться, пошла я, и так не понравился мне Дивбев, что ушла я к себе домой, не сказавшись. Через год некоторые собирались идти на богомолье в Киев, пошла и я с ними. Прежде мы зашли в Саров к батюшке Серафиму. Я полагала, что батюшка позабыл меня совсем за год-то. Напротив, тут же, благословляя, он узнал меня, сказав: "Ступай в Дивеев, нет тебе другого пути! У меня в Дивееве, матушка, и Киев, и Лавра, и Киновия"».
Это же о. Серафим говорил многим: «Кто в Дивееве у меня живет, не для чего ему никуда ходить, ни в Иерусалим, ни в Киев, пройди по канавке-то с четочками, прочти полтораста Богородицу, — тут у меня Иерусалим и Киев!»
Та же Евдокия Трофимовна рассказывала (тетрадь № 6, рассказ № 52), что однажды она работала с сестрою Ириной Семеновной у батюшки в пустынке, и он, любя ее очень, много пророчески говорил. «Вот, матушка, — начал о. Серафим, сев у источника, — скажу вам, придет время, у нас в обители все будет устроено; какой собор будет! Какая колокольня! А кельи и ограда будут каменные, и во всем будет у нас изобилие!» После этого о. Серафим вдруг заплакал и сказал: «Но тогда жизнь будет краткая. Ангелы едва будут успевать брать души. А кто в обители моей будет жить, всех не оставлю; кто даже помогать будет ей, и те муки будут избавлены! Канавка же будет вам стеною до небес, и когда придет Антихрист, не возможет он перейти ее; она за вас возопиет ко Господу и стеною до небес станет и не впустит его! А колокол-то Московский, который стоит на земле, около колокольни Ивана Великого, он сам придет к вам по воздуху и так загудит, что вы пробудитесь и вся вселенная услышит и удивится».
«Знаешь ли ты, матушка, где Мишенька-то (Мантуров) живет?» — спросил о. Серафим сестру Акулину Ивановну Малышеву (тетрадь № 6, рассказ 61). «Знаю, кормилец!» — ответила она. «Ну, вот, — продолжал старец, — мы его снесем на угол, а тут, где он теперь-то живет, против него будет собор! Видишь ли, вот эдак будет порядок, на четыре угла, Акулинушка, а собор-то у нас в середочках! А где мирское-то кладбище, знаешь, что ли, матушка?» «Знаю», — говорит она. «Так вот это-то самое место, матушка, будет у нас коренная трапеза; а это-то, что кривая у вас, гостей принимать будет! А мы, матушка, как собор-то состроим и балясы голубые у нас будут, так прямо из собора в трапезу-то и пойдем. Вот как будет у нас, Акулинушка!»
Ничего тогда в Дивееве не было, и удивлялась старица, о какой такой трапезе говорил батюшка, указывая как бы уже на имеющуюся, называя ее «кривою», но впоследствии иеромонах Иоасаф, выдававший себя за ученика Серафимова, выстроил в Дивееве трапезу, которая по поспешности постройки вышла кривая.
Протоиерей о. Василий Садовский говорит в своих записках (тетрадь № 6, рассказ 74), как он однажды посетил батюшку Серафима, который его спросил: «Как, батюшка, думаешь, хорош ли Саров?» «Как не хорош, батюшка, — ответил о. Василий, — чего же еще лучше!» «Во, во, батюшка! — воскликнул о. Серафим в восторге. — Ведь Саров-то только рукав, а Дивеево-то — целая шуба!» И до трех раз повторил это о. Серафим, а затем спросил: «А хорош ли собор-то у нас, батюшка?» «Хорош, батюшка», — ответил о. Василий. «Хорош, батюшка, как не хорош, очень хорош! — продолжал о. Серафим. — А я тебе говорю, что у нас в Дивееве еще лучше того собор будет! И в моем-то соборе у нас-то в Дивееве все иконы, какие только ни есть на всем свете и даже на Афоне, всех явлений Матери Божией, у меня-то в соборе все они, батюшка, будут!» [17]
Но вот пришло время расстаться о. Серафиму с его любимым послушником и другом Михаилом Васильевичем Мантуровым. Началась польская война, и некий генерал Куприянов приехал в Саров испросить благословение о. Серафима на предстоящий поход. Он был очень богат, владел большими имениями и, познакомившись у о. Серафима с Михаилом Васильевичем, который, конечно, произвел сильное впечатление на генерала своей духовностью и самоотвержением, начал просить о. Серафима уступить ему на время похода Михаила Васильевича, а последнего умолял принять должность его главноуправляющего. Материальное положение Мантурова крайне тяготило его и в особенности жену, так что предложение Куприянова представилось как случай заработать деньги. Михаил Васильевич ответил Куприянову, что он ничего не может и никогда не делает без благословения батюшки. Не успел он сказать слово о. Серафиму, как старец сам произнес: «А тебя, радость моя, хотят просить у меня! Да, да; ну, что же делать, служил ты мне верно, жаль мне тебя, а отказать тоже нельзя, ведь он царю нужен. Поезжай, послужи, батюшка, человек он ратный, а мужички бедные брошены, совращены, и плохо жить им; так бросить их нельзя. Вот ты и займись ими, радость моя, обходясь кротко да хорошенько, они тебя полюбят, послушают, исправятся и возвратятся ко Христу! Для того-то больше я тебя и посылаю; ты и госпожу-то свою жену возьми с собою». Затем, обратясь к Анне Михайловне, батюшка сказал: «А ты, матушка, будь женою разумною, ведь он горяч, Мишенька-то, ты горячиться-то ему не давай, и чтобы он тебя слушался!»
Таким образом из святого послушания к святому старцу М. В. Мантуров отправился с женой в отдаленную губернию спасать заблуждающийся в расколе народ и управлять делами генерала Куприянова.
Елена Васильевна, по освящении Рождественских церквей поставленная о. Серафимом ризничей и церковницей их, продолжала свою строгую и святую жизнь. Она старалась исполнить все до наималейшего заповеданное ей о. Серафимом. Она безвыходно пребывала в церкви, читала по шести часов кряду Псалтирь, так как мало было грамотных сестер, и, понятно, поэтому ночевала в церкви, немного отдыхая на камне где-нибудь в сторонке на кирпичном полу. С нею чередовалась в чтении Псалтири послушница ее Ксения Васильевна, и когда наступала очередь Елены Васильевны, то она, боясь оставаться одна в церкви, бывало, клала у себя в ногах у аналоя Ксению, говоря ей: «Не спи, Ксеньюшка, Бога ради, а то я боюсь, уснешь ты, я одна и останусь!» «Не стану, матушка, не стану!» — отвечала ей Ксения, еще молодая, здоровая и засыпавшая очень быстро после дневного утомления. Увидя Ксению спящей, Елена Васильевна пугалась, начинала бранить ее и сердиться. «Ведь вот ты какая, — говорила Елена Васильевна, — как я тебя просила!» Боязнь возбуждалась в Елене Васильевне не без основания, так как враг человечества, не терпящий в людях добродетели, пугал ее. Так, раз она читала в церкви, а Ксения уснула, и вдруг с верхней паперти кто-то пустился бегом по лестнице, прямо в нижнюю дверь, ворвался в церковь, где она молилась, и грохнулся изо всей силы с таким шумом, громом и треском, что даже спящие сестры вскочили. Елена Васильевна помертвела и упала в обморок. Сестры кинулись к ней, еле привели бедную в чувство, а затем все-таки с ней сделался припадок. В другой раз Елена Васильевна лежала и дремала, а Ксения справляла свою череду. Когда же Ксения окончила, то, не желая ее будить, тихонько затушила свечу и прилегла возле Елены Васильевны. Была лунная ночь. Вдруг, проснувшись, Елена Васильевна видит, что кто-то вышел из алтаря, с расчесанными волосами на голове, и стал молиться у ее изголовья… «Видно, Ксения!» — подумала она, стараясь себя успокоить, но в это время слышит, что возле нее лежит Ксения, и вздохнула… Тогда Елена Васильевна вся затряслась с испуга. Видение притягивало ее взор, и луна освещала молящуюся фигуру у ее изголовья. Она хотела подняться, вскрикнуть, но не могла и замерла… Когда проснулась Ксения, никого не было, а несчастная Елена Васильевна лежала в обмороке. Однажды во время дневного чтения Псалтири Елена Васильевна увидала, как из пустого алтаря вышла девушка необыкновенной красоты с распущенными волосами, остановилась перед Царскими дверьми, помолилась неспешно и исчезла в боковую же дверь. Также днем была она раз одна в церкви, читала Псалтирь перед каким-то большим праздником, и услышала стук в запертую дверь церкви, повторившийся несколько раз. Полагая, что это стучится пришедшая ей на смену сестра, она отворила дверь и тут же упала, так как перед нею стоял кто-то в саване. Все это, часто повторявшееся, заставило Елену Васильевну нарочно сходить к батюшке Серафиму, рассказать ему и просить его указания, заступления и молитвы. Отец Серафим утешил, ободрил ее и навсегда запретил ей оставаться одной в церкви. С тех пор ничего подобного не являлось уже более.
