Старица Матрена Петровна передала также несколько рассказов о батюшке о. Серафиме (тетрадь № 1). Она поступила в Дивеевскую обитель 16 лет и ходила к о. Серафиму еще ребенком. Имея в обители тетку (впоследствии монахиню Алевтину), она бывала с ней с Сарове. Однажды батюшка ее облил всю святой водой с церковным вином и приказал идти к своим девушкам в обитель. Матрена Петровна желала поступить к Ксении Михайловне, а не на мельницу, так как, будучи бедная, она ходила в лохмотьях и скорее соответствовала убогим сестрам Ксении Михайловны, чем хорошо одетым сестрам мельничной обители. Но этого она не сказала батюшке и просто не пошла к Прасковье Степановне. Отец Серафим провидел поступок девочки и сказал Прасковье Степановне: «Скажи, радость моя, красненькой (она была румяная) девушке Матрене Вертьяновской, что ей нет дороги идти к Ксении Михайловне, а возьми ее к себе». Прасковья Степановна пришла сама к Матрене и передала слова батюшки, но девочка опять не исполнила приказания. Тогда батюшка послал к ней Елену Васильевну Мантурову, которая сделала выговор Матрене за ослушание. Не решаясь, по застенчивости, поступить в мельничную обитель, она уговорила своего отца пойти с ней в Саров. Батюшка спросил отца: «Вручаешь ли мне свою дочь?» «Я не препятствую ей идти в монастырь, поручаю ее вам, батюшка», — ответил отец. Тогда о. Серафим взял ее за руку, положил в руку отца и сказал: «Ей нет дороги к Ксении Михайловне, а к моим девушкам пусть идет». «Я уже этого не знаю, а как она сама хочет…» — ответил отец по своему непониманию. С этого дня Матрена поступила к Прасковье Степановне, и батюшка сказал старшей сестре: «Приставь ее к лошадкам, она нам годится; как собор-то будут класть, она нужна будет, при работах». (Пророчество это сбылось, так как Матрена принимала и отмечала кирпич при постройке собора в шестидесятых годах.) Как только поступила Матрена Вертьяновская в обитель, то вскоре захворала лихорадкой. Пять месяцев она била ее и наконец совершенно изнурила. Батюшка Серафим приказал ее отвезти к родителям и там выкупать в реке, что и сделали. После этого лихорадка била ее три дня без отдыха и сразу пропала. Через некоторое время, однако, лихорадка вернулась, батюшка приказал тогда привезти ее, как ни была она слаба, в телеге в Саров и выкупать на источнике. Здесь уже она окончательно выздоровела.
Болящая монахиня Мелетина свидетельствовала, что, посылая ее в обитель, о. Серафим говорил (тетрадь № 1): «Знаешь оржаное зерно? Будем по зернышку учиться, а там, матушка, всему научимся и спасемся; земля же под нами вся святая, и все живущие на ней и по окрестностям все спасутся, а кто мое имя будет поминать, не оставлю и я в молитвах моих. Ты не жалуйся на меня, убогого Серафима, за то, что против твоего желания призвал в мою обитель; не я, а Сам Господь и Божия Матерь тебя привели, а я только постарался о тебе. Вы знаете, какое здесь было вражье жилище, но милосердый Господь по Своему человеколюбию и благости дозволил мне прогнать все сатанинское полчище!»
Мы упоминали о том раньше, что местность деревень Дивеева и Вертьянова была полна заводского населения, разврата, пьянства и, как принадлежавшая множеству помещиков черезполосно, отличалась трудностью для управления. Теперь из вышеприведенных слов о. Серафима еще яснее обрисовывается бывшее духовное состояние в сей местности.
Насколько часто сестры дивеевские должны были первое время ходить к о. Серафиму работать и за продовольствием, которое он посылал им от себя из Сарова, видно, например, из повествования сестры Прасковьи Ивановны, впоследствии монахини Серафимы (тетрадь № 1). Вновь поступающих он еще заставлял чаще приходить других, чтобы преподать им духовное назидание. В праздник Сретения 1828-1829 годов он приказал сестре Прасковье Ивановне, как только что поступившей в обитель, дважды успеть прийти к нему и возвратиться. Следовательно, ей надо было пройти 50 верст и еще провести время в Сарове. Она смутилась и сказала: «Не успею так, батюшка!» «Что ты, что ты, матушка, — ответил о. Серафим, — ведь день теперь продолжается 10 часов». «Хорошо, батюшка», — сказала Прасковья с любовью. Первый раз она пришла в келью к батюшке в монастырь, когда шла ранняя обедня. Батюшка отворил дверь и весело встретил ее, назвав: радость моя! Посадил отдохнуть, накормил частичками просфоры со святой водой и потом дал нести в обитель к себе большой мешок с толокном и сухарями. В Дивееве она немного отдохнула и опять пошла в Саров. Служили вечерню, когда она вошла к батюшке, который в восторге приветствовал ее, говоря: «Гряди, гряди, радость моя! Вот я накормлю тебя своею пищею». Посадил Прасковью и поставил перед ней большое блюдо пареной капусты с соком. «Это все твое», — сказал батюшка. Она начала есть и ощутила такой вкус, который ее несказанно удивил. Потом из расспросов она узнала, что за трапезой не бывает этой пищи, и она была хороша, потому что батюшка сам по молитве своей приготовил такую необыкновенную пищу. Однажды батюшка ей приказал работать в лесу, собирать дрова и припас ей пищи. Часу в третьем дня он сам захотел поесть и говорит: «Поди-ка, матушка, в пустынку, там у меня на веревочке висит кусочек хлеба, принеси его». Сестра Прасковья принесла. Батюшка посолил черствый хлеб, помочил его в холодной воде и начал кушать. Частицу он отделил Прасковье, но она не могла даже разжевать, так засох хлеб, и подумала: вот какое терпит лишение батюшка. Отвечая ей на мысль, о. Серафим сказал: «Это, матушка, еще хлеб насущный! А когда я был в затворе, то питался зелием, траву снить обливал горячею водою, так и вкушал; это пустынная пища, и вы ее вкушайте». В другой раз сестра Прасковья Ивановна впала в искушение, начала малодушествовать, скучать, тосковать и задумала уйти из обители, но не знала, открыться ли батюшке? Вдруг он присылает за ней. Она входит, смущенная и робкая. Батюшка начал рассказывать о себе и о своей жизни в монастыре, а затем прибавил: «Я, матушка, всю монастырскую жизнь прошел и никогда ниже мыслию не выходил из монастыря». Повторяя еще несколько раз это и приводя примеры из своего прошлого, он совершенно исцелил ее, так что Прасковья Ивановна свидетельствует в своем повествовании, что в продолжение рассказа «все мои мысли понемногу успокоились, а когда кончил батюшка, так я почувствовала такое утешение, как будто больной член отрезан прочь ножом». В бытность Прасковьи Ивановны при батюшке в ближней пустынке к нему подошли курские купцы, заехавшие в Саров с Нижегородской ярмарки. Перед прощанием они спросили батюшку: «Что прикажете сказать вашему братцу?» Отец Серафим ответил: «Скажите ему, что я молю о нем Господа и Пречистую Его Матерь и день и ночь». Они отошли, а батюшка, воздевши руки, с восторгом несколько раз повторил: «Нет лучше монашеского житья, нет лучше!» Однажды, когда Прасковья Ивановна работала у источника, к ней батюшка вышел со светлым сияющим лицом и в новом, белом балахончике. Еще издали воскликнул он: «Что я тебе, матушка, принес!» — и подошел к ней, держа в руках зеленую веточку с фруктами. Сорвав один, он вложил ей в уста, и вкус его был невыразимо приятен и сладок. Затем, вкладывая в уста еще такой же фрукт, он произнес: «Вкуси, матушка, это райская пища!» В то время года еще не могли созреть никакие фрукты.
Старшая сестра в мельничной обители о. Серафима Прасковья Семеновна свидетельствовала много о батюшкиных милостях к сестрам и между прочим рассказала, как страшно было ослушаться его (тетрадь № 1). Однажды батюшка приказал ей, чтобы она приехала с отроковицей Марьей Семеновной на двух лошадях за бревнами. Они поехали прямо к батюшке в лес, где он их уже дожидался и приготовил на каждую лошадь по два тоненьких бревнышка. Думая, что все четыре бревна может свезти одна лошадь, сестры переложили дорогою эти бревнышки на одну, а на другую лошадь взвалили большое, толстое бревно. Но лишь тронулись они с места, как лошадь эта упала, захрипела, начала околевать. Сознавая себя виновными, что они поступили против благословения батюшки, они, упав на колени тут же, в слезах заочно начали просить прощения, а затем скинули толстое бревно и разложили бревнышки по-прежнему. Лошадь сама вскочила и так скоро побежала, что они едва-едва могли догнать ее.
