Горячие струи бьют по телу, но я чувствую только жжение и боль, а хочется тепла, и только через пару минут тело начинает согреваться, и противная мелкая дрожь начинает проходить.
"Так, сейчас выпью две чашки кофе, а потом пойду к Хану" - вытираясь полотенцем, я пытаюсь стряхнуть с себя остатки сна и настроиться на реальность.
Обернувшись полотенцем, я вышла на кухню и, включив кофемашину, подошла к окну. Дом располагался в долине и из окна открывался потрясающий вид на окружающие горы, и текущую недалеко речку. Проснувшись после своего кошмара и глядя на спокойствие, которое царит вокруг, я хоть чуть-чуть расслаблялась, хотя с каждым днём всё труднее было это сделать. "Сколько можно меня мучить? Ведь, по идее, чем чаще видишь один и тот же кошмар, чем меньше страха он должен вызывать, почему же у меня всё наоборот? Почему с каждым днём становится только хуже и такое ощущение, что произойдёт что-то ужасное... Или не ужасное?" - я прислушалась к себе, пытаясь понять свои ощущения.
С каждым днём в душе росла уверенность, что впереди меня ждёт что-то, что перевернёт мою жизнь. "Тоже мне ведьма, пишущая судьбы других! В своей сначала надо было разобраться, а потом лезть в другие жизни! Говорила же бабушка, что надо научиться управлять своей жизнью, а потом только пользоваться даром и вершить судьбы других".
Раздался сигнал кофемашины, что кофе готово и я, взяв чашку, вернулась к окну. Сделав первый глоток, и почувствовав, как оно начало согревать меня изнутри, я начала расслабляться.
"Но, что сделано, уже не переделаешь! Теперь мне всю жизнь придётся жить со своими ошибками!" - в очередной раз сказала я себе.
Выпив первую чашку, я сделала себе вторую и, выпив её, пошла в спальню. Был только один способ побороть отвратительное настроение после кошмара и каждое утро я свято придерживалась этого ритуала - душ, кофе, а потом бешеная скачка на Хане, а если была зима - то езда на снегоходе.
Но я больше любила лето, потому что снегоход бездушная железяка, а мой Хан - великолепный чёрный конь, и когда мы неслись по долине, я чувствовала себя частью этого потрясающего животного и все мысли и угрызения совести меня покидали.
Подойдя к зеркалу, я посмотрела на себя и поморщилась. Мне был двадцать один год, но чем дальше, тем больше я чувствовала себя дряхлой старухой. На внешности это никак не отражалось, если не считать того, что в волосах всё больше появлялось седины, но от природы я была блондинкой с волосами цвета спелой пшеницы и седина не бросалась в глаза, если не присматриваться. В остальном же я была, наверное, классической красавицей. Правильные черты лица, густые ресницы, серые глаза, чуть припухлые губы, загоревшая кожа, в общем, внешность куклы Барби. С фигурой тоже всё было в порядке, и когда-то я очень кичилась своей внешностью, но год назад я очнулась и теперь видела в зеркале не внешнюю красоту, а внутренне уродство. "Ирония судьбы - блондинки всегда вызывают ассоциации с чистыми и наивными существами, и природа меня сделала именно такой, но ведь внутри душа у меня чернее сажи" - думала я, расчёсывая волосы.
Теперь я стала ненавидеть зеркала, а вернее боятся их, поэтому в доме у меня было только одно зеркало и, расчесавшись, и сделав пробор, я отошла от него. Заплетая сначала одну косичку, а потом вторую, я скользила взглядом по своей комнате.
Этот дом я нашла случайно и, приехав сюда поняла, что это именно то, что я ищу. Он, конечно, сильно отличался от моей московской квартиры, но это наоборот радовало. В Москве у меня были роскошные апартаменты с евро ремонтом и всевозможными удобствами, этот же дом был небольшим - всего две комнаты. Основное пространство занимала комната, которая совмещала в себе и холл, и зал и кухню, а второй комнатой была моя спальня. Основная комната была просторной, потому что из мебели там стоял только письменный стол, диван, два кресла, а в углу телевизор, который я редко смотрела. Во второй половине комнаты отделённая стойкой, была кухня, оснащённая по последнему слову техники. Но это скорее была не дань моде, а необходимость, потому что за тем же хлебом не хотелось ездить в посёлок, да и ручками я не любила делать себе салаты, или варить самостоятельно кофе. В спальни же стояла большая кровать, шкаф с одеждой, небольшой журнальный столик и книжный шкаф. Всё было отделано деревом, и за счёт этого дом давал ощущение уюта и тепла. Несмотря на то, что он располагался далеко от посёлков, предыдущий хозяин позаботился и об электричестве, и о подаче воды, поэтому основные удобства, в виде туалета и душа у меня были, а большего мне уже не надо было. Единственное, что я ещё поставила себе - это ветряк и купила генератор, потому что пару раз оставшись зимой без света, я поняла, что совсем отрываться от цивилизации не хочу.
Прожив здесь уже почти год, я иногда вспоминала свою московскую жизнь, и каждый раз морщилась.
В отличие от моей бабушки, которая тоже обладала даром писать судьбы, я, после её смерти, из своего дара сделала бизнес. Бабуля всегда очень осторожно выбирала людей, которым помогала, я же никогда особо над этим не задумывалась и главным показателем для меня были деньги. Моими услугами пользовались только очень богатые люди, и я брала с них немало денег, за счёт чего уже к двадцати годам имела очень солидные денежные накопления.
Моя мама умерла, рожая меня, и я росла окружённая любовью своей бабули. Она же и рассказала мне про дар, которым владели все женщины в нашей семье. Она была мягкой, доброй женщиной, и пока она была жива, я ещё хоть как-то сдерживала свои наклонности, но когда в восемнадцать лет я осталась одна, пустилась во все тяжкие.
Бросив институт, я сосредоточилась на своём даре и уже через полтора года купила себе шикарную квартиру. Деньги лились рекой, потому что мои услуги стоили очень дорого, а где есть деньги, есть куча друзей-прилипал, которые готовы с тобой дружить и петь тебе дифирамбы, за то, что ты оплачиваешь походы в клубы и всевозможные развлечения.
Сейчас меня пробирала дрожь, когда я вспоминала, как вела себя. Чем богаче я становилась, и чем больше понимала, что имею власть над людьми, тем высокомернее вела себя. Единственное на что у меня хватило ума - это не рассказывать своим дражайшим друзьям, откуда у меня такие деньги, и не показываться на глаза своим клиентам. В лицо меня знал только один человек, мой посредник, но и перед ним я всегда появлялась в чёрном парике, и однажды встретившись со мной в клубе, он даже не узнал меня без него.
Два года я жила во всей этой грязи - вечеринки, дискотеки, клубы, меняющие партнёры, готовые угождать во всём псевдо друзья. Но, однажды, проснувшись в обед после очередной вечеринки, на которой я отмечала ещё одну успешно прописанную судьбу и, увидев по телевизору результаты своего труда, я возненавидела себя, за то, что сделала.
Что конкретно заставило меня реально посмотреть на плоды своего труда, я до сих пор не понимала, но отчётливо запомнила момент, с которого всё началось - одна женщина, сломленная горем потери, тихо осела перед камерой, и врачи не смогли её спасти. Тогда я прозрела.
Закрывшись в квартире, я пила девять дней, пытаясь заглушить голос совести, но всё вокруг напоминало мне о том, что именно так, принося горе и боль, я зарабатывала свои деньги.
В конце концов, я и приняла решение бросить всё и уехать туда, где меня никто не знает, и где я смогу начать свою жизнь с чистого листа, не пользуясь больше своим даром.
Правда, мой посредник мне всё же навязал ещё одного клиента полгода назад, и я пошла мужчине навстречу, когда убедилась, что никто от этого не пострадает, но сразу после этого сменила номер телефона, чтобы больше меня не беспокоили.
Но, одно дело оборвать все связи, и совсем другое дело попытаться забыть о том, что сделала. Память страшная вещь и от неё никуда не деться. Мой кошмар не давал мне ни на секунду забыть о том, что я сделала. По телу прошла дрожь, и я одёрнула себя: "Хватит воспоминаний! Быстро одевайся!".
