— С тобой этот номер не проходит! — выпалила она прежде, чем поняла смысл своих слов.

— Да, прелесть моя, со мной этот номер не проходит. — Слова «прелесть моя» он произнес с неожиданной нежностью, хотя глаза были так же презрительно сужены. — А теперь давай пообедаем. По-моему, тебе пора начать помогать мне по хозяйству.

Как будто она все предыдущие дни только и делала, что валялась на диване и играла в игрушки. Она послушно выполняла его приказания и следила за тем, чтобы ванная оставалась после нее чистой, чтобы в сливе не было длинных рыжих волос, которые ему так не нравятся. В ее спальне не было ни пятнышка, несмотря на то что застилать постель с больной ногой до сих пор было трудновато.

— А мне казалось, ты любишь готовить, — поддела его Джинджер. — Сам же говорил, что не выносишь рядом женщин, которые суетятся и полагают, будто путь к сердцу мужчины лежит через желудок. — Странно, подумала она, что они вообще могут разговаривать, ведь большую часть времени он ее откровенно третирует. Однако по вечерам они мирно беседовали, если других занятий не было. Мэтт даже начал учить ее играть в шахматы, хотя, разумеется, отказывался поддаваться ей, чтобы не опускаться до ее уровня начинающей.

— Неужели я так говорил?

— Да, — в глазах Джинджер заплясали веселые огоньки, — ты заявил так после того, как осушил бутылку вина.

— Придется тебе что-то сделать со своей гривой, если ты собираешься мне помогать, — оборвал он ее. — На кухне длинным волосам не место!

— Я прикажу им убраться прочь! — Джинджер задорно откинула прядь волос со лба.

— Я сам. Сядь-ка.

Джинджер послушно повиновалась. Он порылся в ящике стола и встал у нее за спиной. Она хотела повернуть голову и посмотреть, что он делает, но он обхватил ее лицо ладонями и заставил сидеть прямо. Девушка почувствовала, как напряглось в ожидании ее тело. За окном в бешеном вихре кружил снег, а в хижине царила полная тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем настенных часов.

Он начал причесывать ее. Его действия казались вызывающе эротичными. Когда он рукой откинул волосы у нее со лба, ей с трудом удалось заставить себя успокоиться, потому что сердце у нее билось как барабан, а кровь побежала по жилам с угрожающей скоростью. Джинджер закрыла глаза и, учащенно дыша, откинула голову назад.

— Ну как, миледи, вам нравится? — Одной рукой он собрал ее волосы в хвост, в другой руке была расческа. Кажется, ему самому работа парикмахера пришлась по вкусу.

Джинджер что-то промурлыкала в знак одобрения. Ее тело расслабилось, руки бессильно упали вдоль тела, ноги вытянулись, как у тряпичной куклы.

— Наверное, к тебе каждое утро приходит юная девица и причесывает тебя? — проворковал прямо над ухом его низкий голос.

Джинджер не открывала глаз, но уголки ее губ изогнулись в улыбке.

— Не юная девица, а юнец. Вернее, огромный и сильный горбун. Он дважды в день по сто раз расчесывает мои волосы щеткой.

— Огромный и сильный горбун! Хм! Тебе такие нравятся?

Может, потому, что они в это время не смотрели друг на друга и ей не приходилось заставлять себя смотреть в его светло-голубые ледяные глаза, она легко уступила его беззаботному тону. Разговор почему-то забавлял ее. Она потянулась как кошка, которая укладывается спать, и сложила руки на животе. Спортивные штаны, которые он дал ей, были слишком длинны, ей пришлось несколько раз закатать их на талии. Она рассеянно играла с эластичной материей; на лице ее блуждала довольная улыбка.

— Чем больше горб, тем лучше! — Она засмеялась. — Как ни грустно, пока я не встретила никого, кто соответствовал бы моему идеалу.

— То есть Колин не был ни огромным, ни сильным, ни горбатым? — В его скучающем голосе послышался лишь отдаленный намек на любопытство.

— Во всяком случае, он высокий. — И хорошо сложен, добавила про себя Джинджер, но слабый и изнеженный. Как ребенок!

— Если хочешь, расскажи, что между вами произошло.

— О, ничего особенного. Я застала его, когда он дал волю рукам. С другой. С пышной итальяночкой, которой на вид не больше восемнадцати. Ей полагалось убираться у нас в домике, а не демонстрировать свои прелести моему бывшему дружку. — Джинджер презрительно усмехнулась. — Я пробила крышу и вылетела на метле… Остальное ты знаешь.

— Ты что, ревновала?

— Я разозлилась, но ревновать и не думала… нет. Я вообще не ревнивая.

Он начал массировать ей кожу головы, и Джинджер, вмиг позабыв о Колине, тихо застонала от удовольствия. Пышная грива огненно-рыжих волос чутко откликалась на движения его пальцев: ритмично вздымалась, а потом водопадом падала вниз.

— Судя по твоему виду, ты уже оправилась от разбитого сердца?

Где-то внутри нее зазвенел тревожный колокольчик. На первый взгляд ни к чему не обязывающий разговор становился опасным.

— Я еще ни разу в жизни не страдала от разбитого сердца, — задумчиво сообщила Джинджер. — Я все равно собиралась порвать с Колином. С ним была скука смертная! Уму непостижимо, сколько он выливал на себя лосьона после бритья! А раз в месяц — представляешь? — делал себе массаж лица.

— Значит, сердце миледи еще никто не разбивал? — Его вкрадчивый голос словно проникал прямо в мозг, а нежные пальцы тем временем массировали ей голову.

— Нет. А тебе?

— Когда мне было тринадцать лет, мне с большим трудом удалось смириться с тем, что учительница французского меня не любит.

— Это было твое самое сильное любовное потрясение?

— Потрясающе, правда? Теперь, когда я стал дряхлым тридцатилетним старикашкой — ты скажешь, что столько не живут, — мне бы следовало три или четыре раза умереть от разбитого сердца.

— Наверное, из-за того, что ты ведешь кочевую жизнь, женщинам нелегко надолго оставаться рядом с тобой.

— Думаю, дело совсем не в этом. — Он хохотнул.

Она внезапно представила его с другими женщинами и ощутила неожиданный укол ревности. Всех этих женщин, с горечью подумала она, его образ жизни не смущал. Возможно, они готовы были пойти за ним хоть на край света. Джинджер уже успела убедиться: когда Мэтту хочется, он способен очаровать кого угодно. Вот как сейчас, когда они понарошку поверяют друг другу свои секреты. Ей ведь пришлось признать, что в ее личной жизни царит полный хаос и по-другому никогда не было. Она наклонила голову вперед и собрала волосы в хвост.

— У тебя не найдется ленты или чего-нибудь в этом роде?

— Резиновая лента подойдет?

— Резинки портят волосы. — Джинджер досадливо вздохнула. — Но за неимением лучшего… Она стянула волосы протянутой им резинкой. Почему-то это простое действие заставило ее спуститься с небес на землю. Ей пришлось напомнить себе, что ее всегда отличало здравомыслие. Не годится давать волю фантазии. Неужели ему удалось так убаюкать ее сознание, что ей померещилось, будто это странное, случайное знакомство и есть то настоящее, к чему она невольно стремилась всю жизнь? Ничего подобного! — Ты собираешься учить меня готовить? Не то чтобы я совсем не умею…

— Кажется, ты говорила, будто у вас всю скучную работу выполняет преданная домоправительница.

— Я никогда не называла готовку скучным занятием, — возразила Джинджер. Слава Богу, они вернулись к прежнему саркастическому тону. Однако она с удивлением обнаружила, что больше не считает его выходки вызывающими и враждебными. Даже когда он шутливо величал ее «миледи» или «ваша светлость», тон его голоса слегка изменился. Больше в нем не было слышно той агрессивной враждебности, которая столь явственно проявлялась, когда она объявилась у него в доме. Интересно, когда произошла перемена? Она сама тоже перестала обороняться. Раздражалась на некоторые сказанные им слова больше по привычке.

— О, я только подумал…

— Ты, кажется, слишком много думаешь! — огрызнулась она.

— Джинджер, к чему такая язвительность? Разве тебе не нравилось беседовать со мной, пока я тебя причесывал? Или, может, ты решила, что я слишком близко подобрался к тебе? К тебе настоящей.