— Это аквамарин. Точная копия твоих глаз. Теперь ты видишь, что твои глаза — драгоценные камни.

Невидимая рука схватила ее за горло, и доступ воздуха прекратился.

— Зачем? — просипела она, не отрывая глаз от камня.

— Затем.

— А подробнее?

— Затем. Затем. Затем.

— Убедил.

«Сказка продолжается. Лягушонка в коробчонке марки „Мерседес“ прибыла на пир (читай — презентацию). — Радмила бросила взгляд на свои оголенные руки. — Интересно, а как я буду в рукава кости бросать и вино наливать? Рукавов-то у меня нет».

Она тихонько рассмеялась. Феликс покосился на ее смеющийся рот, и губы у него дрогнули. Он слегка сжал руку. А после смазал ее помаду. Поцелуем.

— Никакой совести, — пробормотала Радмила, заново подкрашиваясь.

— Никакой, — согласился Феликс.

Двери ресторана, в котором должна была состояться презентация, были распахнуты.

— Папочка уже тут. — Феликс заметил припаркованный отцовский вишневый «Мерседес». — Он никогда не опаздывает.

И Ипатов-старший был первым, кто им встретился, едва они переступили порог и вручили приглашения мрачному типу на входе, которого можно было легко перепутать со шкафом.

Виталий Викторович будто ждал их. Правда, не один. Рука его покоилась на неправдоподобно осиной талии незнакомой рыжеволосой нимфы, затянутой в сапфировый атлас, с распущенными волосами и распутными кобальтовыми глазами. От вида этой нимфы захватывало дух.

Радмила дернулась и окаменела, не решаясь поверить в столь фантастическую красоту женщины. Таким место лишь в японских мультфильмах. Они не имеют права находиться в реальной жизни, так как ее искажают.

— Радмилочка, — Виталий Викторович блеснул улыбкой и немедленно с чувством приложился к ее задрожавшей руке. — Я же говорил, что мы с вами еще встретимся. Очень рад этой встрече.

— Я тоже, — промямлила она, таращась на черную фрачную бабочку на белоснежной рубашке Ипатова-старшего.

Кобальтовые глаза рыжей были устремлены на Феликса. Ипатов-младший тоже глаз не отводил. Воздух уплотнился и грозил стать углекислотой.

Виталий Викторович продолжал говорить, делая вид, что не замечает смертельной опасности удушья.

— Сегодняшний вечер, Радмилочка, это вечер ваших глаз. Вы ничего не заметили?

Она, кроме распутной рыжей стервы, ничего не замечала.

— Смотрите. — Ипатов-старший повел рукой.

Радмила проследила за ней и ахнула. Обитые золотистыми китайскими гобеленами стены ресторана были украшены рекламными плакатами. И на каждом — ее глаза. Они смотрели со всех сторон. Прекрасные, чарующие и как будто не имеющие к Радмиле Тумановой никакого отношения.

Радмила покачала головой:

— Мир смотрит в твои глаза. А я смотрю в свои собственные.

— Этим не каждый может похвастаться, — усмехнулся Виталий Викторович.

Его распутная спутница и Феликс уже разговаривали. Кажется, рыжая давно знала Феликса и активно интересовалась его планами как фотографа. Феликс ей улыбался.

— Хотите выпить, Радмилочка? — Ипатов-старший взял Радмилу за руку, и она мгновенно попала в поле его чудодейственного магнетизма. — Не шампанского, разумеется.

Виталий Викторович заговорщицки подмигнул. Нет, Ипатову-старшему нельзя было противостоять. Ему можно только подчиняться. Радмила покосилась на Феликса. Нимфа его уже почти касалась.

— Хочу, — яростно кивнула она. В висках некто начал бодро выстукивать дробь.

— Тогда пойдемте к бару. Я вас угощу мартини.

Ипатов-старший, полуобняв, повлек ее в глубь ресторана. Феликс не смотрел в их сторону, продолжая улыбаться рыжей.

Народу собралось прилично. Толпа. Цветная, шумящая, веселая и незнакомая. Радмила никогда не бывала на подобных сборищах. Она ощутила себя речным камешком-голышом, по недоразумению попавшим в россыпь драгоценностей. Было неуютно и холодно. Тело взмокло, а руки леденели.

По дороге они столкнулись с Леночкой, директором имидж-студии. Радмила ей искренне обрадовалась. Женщина-кошка сегодня изображала из себя белую и пушистую. Она была с ног до головы обернута в белый бархат и лебяжий пух. Рядом с ней находился высоченный спутник — негр в черном смокинге. Радмила подозревала, что Леночка воспользовалась им исключительно для контраста. Леночка знала в них толк.

У нее в руке очутился квадратный стакан. Радмила пригубила и улыбнулась Виталию Викторовичу, тот внимательно изучал камень на ее груди, примостившийся в мягкой ложбинке. От его взгляда сердце расслабилось.

— Обожаю голубые камешки, — проговорил Ипатов-старший и коснулся пальцем аквамарина.

Радмила не шелохнулась. Ей стало любопытно.

— Он не голубой. Это аквамарин. И цвет у него — морской волны.

— Гм, возможно.

Глаза у Виталия Викторовича вспыхнули, как у вампира, почуявшего кровь. Радмиле стало еще любопытнее.

— Как зовут вашу спутницу? — невзначай поинтересовалась она, искоса наблюдая, как рыжая погладила руку Ипатова-младшего-подлеца.

— Медея, — мурлыкнул Виталий Викторович, коснувшись ее бедром.

— Боже мой. Это псевдоним?

— Может статься. Никто не знает ее настоящего имени. Она — фотомодель.

Последняя фраза, разумеется, все объясняла.

Радмила глянула на Виталия Викторовича. Лучше бы она не смотрела! Он слишком хорош, чтобы на него безнаказанно смотреть.

— А вам известно, что в одном греческом мифе говорилась, что Медея убила собственных детей, чтобы досадить Ясону?

Виталий Викторович секунду внимательно смотрел на грациозно льнувшую к сыну Медею.

— Эта — тоже может, — согласился он. — Медеи они все такие. А вот вы, Радмилочка, другая.

— Да что вы! И какая же я? — Радмила изогнула губы.

Ипатов-старший уставился на них.

— Просто другая. Разрешите вас поцеловать?

Радмила посмотрела на Феликса. Тот не искал ее глазами.

— Разрешаю.

Виталий Викторович склонился и с чувством приложился к ее оголенному плечу. Радмила изумилась. Она ждала жаркого поцелуя в губы. И разочаровалась.

— Вы промахнулись?

— Намеренно.

— Вторая попытка будет?

— Несомненно.

И он поцеловал в другое плечо. Для симметрии. Радмила вздохнула. Виталий Викторович тоже.

— Женские плечики сделаны из сахара. Они такие сладкие.

— Да вы гурман, Виталий Викторович.

— О да.

Тут неожиданно объявились Феликс с Медеей. Медея змеей скользнула к Виталию Викторовичу, и тот с готовностью сжал ее гибкую талию. Медея склонила головку ему на плечо. Радмила жалела, что у нее нет с собой зажигалки, чтобы подпалить развратнице платье. В ней вдруг проснулся воинствующий пуританский дух, которому требовались кровавые жертвы.

Феликс взял ее за руку.

— Извини, задержался, — шепнул он, и теплое дыхание всколыхнуло мягкие волоски, вившиеся у виска.

Виталий Викторович взглянул на них по-отечески, то есть по-иезутски. От этого пронзительного взгляда у Радмилы проснулись мурашки и стали шустро расползаться по телу. Ипатов-старший мог быть весьма опасным типом.

Но Виталий Викторович, раскланявшись, стремительно направился с Медеей к своему знакомому, которого якобы только что заприметил. Рыжеволосая бестия, увлекаемая им, успела лишь бросить в сторону Феликса быстрый голодный взгляд. Ее обжигающая грива взвилась за спиной, как победный флаг.

Радмила выпятила губу.

— Когда построишь корабль, обязательно назови его «Арго».

— Я пока не собираюсь в плавание. — Феликс многозначительно приподнял брови.

— Это тебе так кажется. Но кое-кто уже взял курс на…

— …на фиг.

Презентация была в самом разгаре. Что-то говорили в микрофон, шутили и пели. Пили, ели и разрывали друг друга на части глазами. Шепотки ползли по залу, как крохотные юркие змейки, кусали и отравляли. Тела потели, мозги растапливались.

Радмила поняла, что ненавидит презентации.

И эту — особенно.

Ее первую и последнюю презентацию, где помимо всего прочего на нее таращились ее собственные глаза. Со всех стен. Даже с потолка.