Тюрьма предназначалась для самых опасных преступников – предполагаемых убийц, насильников, грабителей и террористов. Отсюда либо выходили на городские улицы – если везло с адвокатом, и суд выносил оправдательный приговор; либо отправлялись на Звездные каторги – самое страшное место Вселенной, как о ней говорили.

Огромное многоэтажное пространство Биали было поделено на тесные камеры-одиночки. Решетки, замкú, глазкú и в придачу к ним – сложная магическая система слежения. Узник мог пользоваться всеми необходимыми удобствами, получать передачи и проверенные цензурой письма, читать книги, даже раз в неделю выходить на пятиминутную прогулку в тюремный садик, но все это время он оставался в одиночестве – если не считать, конечно, охранников и адвоката. Ни свиданий, ни даже возможности хотя бы украдкой взглянуть на родных и близких из окошка у него не было. Страшная тюрьма совершенно изолировала его от окружающего мира.

В главной тюрьме Асгердана Бестии понравилось – здесь терпимо и обильно кормили, через день позволяли мыться и стелили на кровать самые настоящие чистые простыни. С тех самых пор, как сотенный отряд Белокурого оказался заперт в форте, ни один из них не жил в таких роскошных условиях. Впрочем, и до того существование воина Ордена представляло собой далеко не курорт. Бестия знал, что его ждет высшая мера наказания, но это заключенного мало беспокоило – за последний десяток лет он привык чувствовать смерть за своим плечом, как-то примирился с нею. На поверку она оказалась совсем не страшной старухой.

Обидным лишь то, что судить его примутся за преступления, которых он не совершал. Просто повесят на шею первого попавшегося «яркого представителя» коромысло вины всей организации. А то, что гроссмейстеры Ордена вытворяли самые разнообразные, часто страшные, часто омерзительные вещи, пленник знал. Конечно, знал. Часть этих омерзительных вещей он испробовал на себе. А теперь за них же придется отвечать. Ирония судьбы.

Он не негодовал. Не злился. Не кусал локти. Тогда, отправляя своих ребят по подземным ходам, о существовании которых двенадцать лет даже не догадывался, он понимал, на что идет. Он знал, за кого и чем расплатиться. И теперь его грело ощущение правильности собственных действий. Бестия не знал, что это ощущение называется «чистая совесть». Он не знал, что человеку с чистой совестью и верой в лучшее даже умирать легче.

Заскрипел замок, едва слышно хрустнули петли, и в камеру вошел охранник. Против устава он дружелюбно подмигнул узнику – молодой отчаянный парень ему нравился – и осторожно поставил на столик поднос с едой.

– Твой ужин, Белобрысый. Картошка, мясо, хлеб, немного сыра.

– Спасибо… – он подсел к столику. Общительному Бестии было тяжко сидеть в одиночестве, любой ценой хотелось удержать этого пусть тюремщика, но зато настоящего, живого человека, поболтать хоть с ним. – Хорошо тут кормят. И долго собираются переводить на меня продукты?

– Наверняка, – тюремщик и сам не торопился уходить. – Суд над тобой снова немного отложили. Расследование затягивается… Да и дело нашумевшее. Сам понимаешь… Кстати, к тебе посетитель. Ты доел?

– Мм… Что за посетитель?

– Какие тут могут быть еще посетители? Адвокат.

– Это у меня-то – адвокат? – изумился Бестия. Он даже жевать перестал.

– У тебя, у тебя. У всех должóн быть адвокат. Положено. А что положено, то бери и от окошечка отходи. Ясно? Доедай давай.

Молодой парень торопливо проглотил остаток обеда, хотя обычно предпочитал наслаждаться горячей пищей неторопливо – уж больно любопытно было взглянуть на человека, решившегося защищать того, кого собирались, кажется, объявить самым главным террористом. И это в Асгердане, где закон о суде был весьма своеобразен. Проигравший дело адвокат получал отметку в личное дело, иногда штраф, а иногда и заключение. Зависело от дела, за которое он взялся. Законники Центра полагали, что юрист должен отдавать себе отчет в том, за какое дело он берется, и насколько его дело – правое.

А уж дело террориста? Кто решится такого защищать? Обвиняемым, которых считали «безнадежными», давали, как правило, либо юристов-стажеров, либо адвокатов с окончательно испорченным личным делом. Назначенные от суда защитники никакого наказания за проигрыш не несли. Бестия считал, что подобная система абсурдна, но в каждом мире – свои порядки, в каждом мире по-своему. Ему обещали, что выделят какого-нибудь стажера, который опросит его накануне суда, а тут… Охранник говорил об адвокате. Интересно, он имел в виду дипломированного специалиста? Неужели на адепта Серого Ордена не хватило стажеров?

Снова открылась дверь, и в камеру вошел хорошо одетый мужчина. На вид ему было лет тридцать, держался он уверенно, и, войдя, первым делом испытующе взглянул на заключенного. Бестия и сам не понял, почему вытянулся, как перед командиром. У посетителя были быстрые синие глаза – такие, какими они бывают у хороших психологов и просто очень проницательных людей – и коротко подстриженные белые волосы с легким оттенком седины. Рука, которую он протянул бывшему адепту Ордена, казалась слишком узкой для мужчины, но пожатие получилось сильным.

– Добрый день. Меня зовут Мэльдор Мортимер, я буду представлять ваши интересы в суде, если мы, конечно, найдем общий язык. Да вы присядьте, разговор, полагаю, будет долгим. Извините за проскальзывающий в речи официоз. Печать профессии.

– День добрый, – Белокурая Бестия присел на край койки, с любопытством наблюдая, как гость непринужденно оседлывает стул задом наперед – спинкой вперед. – А вы адвокат?

Мэльдор удивленно приподнял бровь.

– Вы сомневаетесь? Хотите взглянуть на мой диплом? Или на мою статистическую книжечку?

– Да нет… Просто удивлен. Вы… это… по разнарядке? Вас назначили?

– Нет. Я сам.

– Сам? Вы любите безнадежные дела?

– Я? Мм… Уважаю. Но ваше дело, молодой человек, не кажется мне безнадежным. Трудно, да. Но возможно. А я люблю трудные дела.

– Но я не смогу вам заплатить.

– Поставьте бутылку, когда выйдете отсюда.

– Так почему же вы… – Белокурая Бестия не привык безосновательно доверять кому бы то ни было, и потому насторожился. – Почему вы ставите на меня? В чем причина? Вы же рискуете.

– Да, рискую, – с улыбкой признал Мэльдор. – Скажу вам прямо, молодой человек, никто не гарантирует меня, что в случае моего чистого проигрыша мы с вами не отправимся на Звездные каторги вместе. Только вы – года на три-пять, то есть на максимальный срок, а я – на недельку.

– Всего на три-пять лет?

– А вы не смотрите на этот срок так легкомысленно. Это и есть высшая мера наказания. На Звездных никто еще не выживал больше двух лет… Но я не собираюсь вас пугать. Надеюсь, что мы с вами оба туда не попадем.

– И все же, почему?

– Почему я взялся за ваше дело? Твердо хотите знать? – Мэльдор дотянулся да своего дипломата, который, присев на стул, поставил рядом, и открыл его. – Знаете, несколько десятков лет назад у меня погиб очень близкий человек. Я пообещал себе, что в память о нем обязательно выручу кого-нибудь. Разумеется, просто так. И, могу вам сказать, молодой человек, что давненько я не брался за дело с таким удовольствием, – и вынул из дипломата кожаную папку и пристроил ее на коленях. Вынул чистый лист. – Понимаете ли, прежде чем вызваться, я, конечно, ознакомился с делом. И обнаружил там одни голословные обвинения. А спасать от каторги невиновного – разве это не высший долг любого адвоката?

Бестия хмыкнул. Этот человек, в какой-то миг показавшийся чересчур самоуверенным, ему неуловимо нравился. С ним хотелось иметь дело.

– Что за человек? Который погиб?

– Мой сын. Ну, знаете, жизнь за жизнь.

– Благородство, – откомментировал он.

– Не только. Кроме того, если я выиграю это дело, оно украсит мое личное дело. Мою статистическую книжечку. А в выигрыше я почему-то уверен. Итак, вы согласны?

– Ну… Почему бы и нет. Давайте, попробуем.

– Отлично, – кивнул Мэльдор. – Пару слов о себе. Как я уже говорил, я Мортимер, то есть принадлежу к клану Мортимеров, о чем вы, собственно, могли догадаться по моей внешности, поскольку я беловолос, а белобрысость – один из наших родовых признаков. Пятьдесят шесть лет назад я закончил стажировку в суде, кстати, здесь же, в Биали. Закончил с отличными рекомендациями. С тех пор практикую. Если хотите задавать вопросы, не стесняйтесь. Давайте договоримся, вопросы задаем друг другу по мере необходимости, и отвечаем только правду. Или не отвечаем ничего. Но вам я рекомендую всегда отвечать правду. Поскольку я буду представлять вас в суде, мне придется знать о вашем деле никак не меньше, чем вам самому, скорей уж больше. Договорились?