Женщины щеголяли в платьях без рукавов с разрезами по бокам, открывающими ноги от лодыжки до середины бедра, или в длинных, струящихся юбках, ниспадающих почти до земли, в комплекте с блузками без рукавов или жилетами. Женская одежда, по большей части, была яркой, красочной и украшена богатой вышивкой.
Колени Огюстины грозили вот-вот подогнуться: ища поддержки, она протянула руку и оперлась ею на стену. Ладонь ощутила под собой её шероховатость и прохладу. Всё это было слишком всамделишным. Где же она находится, чёрт побери?
Последнее, что она помнила, было…, Огюстина нахмурилась, пытаясь вспомнить подробности. Она была в мастабе со студентом, они только что обнаружили комнату, имевшую, как предполагалось, отношение к неизвестному народу, на изучении которого она построила свою академическую карьеру. Может она упала и разбила голову? Вполне возможно, что в данный момент она лежит в коме где-нибудь в египетской больнице. Это могло бы всё объяснить. Всё это может оказаться лишь галлюцинациями, вызванными действием лекарственных средств, применяемых при лечении. Но почему-то так не думалось.
Огюстина остро нуждалась в фактах, а её воспоминания о прошлой ночи не больно-то помогали. Всё, что сохранилось в памяти — несколько невероятных часов секса, проведённых с Рориком и Кирсом.
— Где я?
Рорик повернулся к ней лицом, философски невозмутимый и недосягаемый.
— Ты находишься в Тарносе, главном городе T’ар Таля.
Она нахмурилась, в памяти промелькнуло смутное воспоминание, что вчера ночью Кирс уже говорил ей об этом. Тёплый воздух из открытого окна ласкал её кожу, контрастируя с холодом, заледенившим её внутренности. Огюстина открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова. Перед глазами поплыли круги, и она судорожно вздохнула. Нет, она не собирается падать в обморок, она не настолько слаба. Она — доктор Огюстина Митчелл, всемирно известный археолог. Ей случалось бывать в худших ситуациях, значит, и с этим она как-нибудь разберётся. Всё, что для этого нужно — время, чтобы подумать.
— Тебе плохо? — глядя на неё, Рорик недовольно сжал губы.
И только сейчас она поняла, что говорит на чужом языке. И не только говорит, но и прекрасно его понимает.
— Нет, это невозможно, — она произнесла слова на английском, затем повторила их на чужом языке. — Я просто схожу с ума.
— Огюстина, — Рорик потянулся к ней, но она уклонилась и отступила на несколько шагов назад.
— Со мной всё замечательно, — не было с ней ничего замечательного, но будет. По крайней мере, она на это надеялась. — С чего бы мне должно быть плохо? Я, оказывается, в совершенстве владею каким-то иностранным языком, — она закусила губу, чтобы удержаться от истерики. Голос женщины уже звенел от напряжения, и обеспокоенность в глазах Рорика росла с каждой минутой.
Какой-то звук за спиной отвлёк её, и Огюстина повернулась, чтобы посмотреть, кто или что там было. В комнату, держа в руках поднос, вошёл Кирс.
— Ты уже встала? Вот и хорошо. Я подумал, что ты, наверное, проголодалась. — Он поставил поднос на сундук, который был ближе всего к кровати. — Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, — резко бросила она. Её уже тошнило отвечать на один и тот же вопрос, не получая ответов, в которых она так отчаянно нуждалась.
— Она по-прежнему считает, что это — всего лишь сон. — Почти нескрываемое раздражение в голосе Рорика Огюстина не могла перепутать ни с чем.
Уперев руки в бока, она яростно уставилась на него. Эффект нарушился, когда пришлось подхватить простыню, чтобы не дать ей свалиться под ноги. Не глядя на мужчин, Огютина снова завернулась в ткань и, подвернув её край, убедилась, что он надёжно держится.
— Я не знаю, в чём там твоя проблема, но если тут кто и имеет право злиться, так это я. Вчерашний день я начала в одном месте, а теперь я, вроде бы, где-то в совершенно другом. Это конечно, если я не нахожусь на данный момент в какой-то больнице, чёрт его знает где. — Гнев иссяк, и она устало потёрла лицо. — Может там был провал, пещера или ещё что-нибудь в этом роде, — пробормотала женщина про себя. — Это тоже могло бы послужить объяснением.
Рорик протянул руку и крепко ухватил её за подбородок. Огюстина понимала, что пока он не отпустит её, ей от него не уйти. Гнев пылал в его темных глазах, яркой пульсирующей сущностью.
— Ты вторглась в мою жизнь и в мои сны. Теперь ты пришла сюда, чтобы разрушить мой мир. Я не просил об этом.
Огюстина замерла, как олень в свете фар. Боясь пошевелиться, боясь сделать что-нибудь, что могло вывести его из себя. Его голос был спокоен, он владел собой, но она не могла не чувствовать, что он будто кипящий вулкан перед началом извержения. И ей не хотелось сгореть, когда произойдет взрыв. Подумав об этом, она тут же отбросила эту мысль, уверенная, что физически он никогда не причинил бы ей вреда. Однако решила не двигаться. В такой ситуации лучше проявить здравомыслие.
— Рорик, — Кирс опустил руку на плечо кузена и крепко сжал. — Ни один из нас не просил об этом. Это не её вина, это — желание Богини. И ты знаешь это так же хорошо, как и я.
Рорик постепенно ослабил свою хватку, его пальцы ласковым движением обвели очертания её подбородка. На её груди и руках от этой неожиданной нежности даже мурашки выступили.
— Это не меняет того факта, что она здесь, — он опустил руку и сделал шаг назад. — И может означать только одни проблемы.
Взбешённая его отношением, она огрызнулась.
— Эй, онастоит прямо здесь. И я избавлю тебя от своего присутствия, как только выясню, как вернуться домой.
Выражение мучительного страдания промелькнуло на его лице, но оно исчезло так быстро, что она сказала себе, что должно быть вообразила это. Он круто развернулся и покинул комнату, оставив её в состоянии мрачного уныния.
— У него слишком многое на душе. — Кирс взял её за руку и повёл к кровати. — Иди, поешь. А потом сможешь искупаться и одеться. Тебе станет гораздо легче.
Каким бы беззаботным и непринуждённым он ни пытался выглядеть, Огюстина видела признаки нервного напряжения на лице Кирса и в том, как он держался. Решив, что на сытый желудок, чистая, и одетая во что-нибудь более существенное, чем простыня, она сможет рассуждать эффективнее, Огюстина позволила Кирсу подвести себя к кровати.
Он поднял поднос и расположил его у неё на коленях.
— Я не был уверен, чего бы ты захотела, так что не стал мудрить.
Огюстина опустила глаза на поднос, нагруженный фруктами, хлебом и ещё чем-то, похожим на светло-желтый сыр. Ради неё он так хлопотал.
Тогда она посмотрела на него. Действительно, по-настоящему посмотрела. Он был гораздо менее вспыльчивым, чем Рорик. Надёжным. Карие глаза мужчины светились душевностью и были очень выразительны. Его чуткость проявлялась в том, как волновался о ней, заботился. Он был из тех, кто всегда подумает о пище, ванне и об одежде. По натуре своей Кирс был опекуном. И он был невероятно хорош собой. Или, как сказали бы её студенты — «клёвый».
— Это всё происходит на самом деле, да? — Почему-то было проще признать это перед Кирсом, нежели перед его кузеном. — Все эти сны, всё, что я узнала о вас за прошедшие два месяца… — она напряжённо сглотнула, бросив быстрый взгляд на кровать. — …Секс. Всё было по-настоящему. Это правда?
До её понимания постепенно дошла реальность ситуации. Она закусила губу, чтобы удержаться и не закричать. Потребовались все её силы, чтобы остаться сидеть, а не вылететь с воплями из комнаты. Но куда бы она пошла? Должно быть что-то, что она могла предпринять. Какой-то выход, какой-то способ вернуться домой. У неё было хорошо развитое мышление — значит, надо успокоиться и воспользоваться им.
Кирс запустил руку в свои волосы, растрёпывая пряди из-под ремешка, который удерживал их на затылке.
— Да. — Он присел рядом с ней и взял её руку в свою. Это была сильная рука, и очень нежная. — Эти грёзы действительно происходили на самом деле, но, — как бы сказать, — в пространстве вне времени. Я не могу правильно объяснить этого. Но я знаю тебя, Огюстина. Я знаю твои надежды и страхи. Знаю, что ты гордишься своей профессией и чего ты достигла. Знаю, что ты сильна и независима. — Уголки его рта поползли вверх. — Возможно, — даже слишком сильна и независима.
