«Ее шантажирует… или шантажировал доктор, – констатировала Глория. – Бедная женщина. Мечется, словно птица в силках… Интересно, где она берет деньги, чтобы платить вымогателю? У своего покровителя?»

– Сколько вы заплатили доктору за молчание?

Актриса вспыхнула, – первым ее побуждением было все отрицать. Однако, осознав нелепость подобного поведения, она смирилась с неизбежным. Ей придется рассказывать обо всем. Ведь Глория сразу изобличит ее во лжи.

– Много…

– А требуется еще и еще?

– Я не знаю, что мне делать!

– Сначала вы отдали собственные сбережения, а потом… попросили взаймы?

– Да. Ненавижу просить, но… – Она расплакалась. – Какой стыд! Я не собиралась говорить об этом…

– Исповедь нужна не мне, а вам, – располагающе улыбнулась Глория. – Нельзя носить в себе горечь и боль.

Жемчужная пользовалась дорогой тушью, но слезы размыли тщательно нанесенную краску, и на щеках образовались темные потеки.

– У меня нет актерского образования, – начала она. – Зато есть природный талант. Моя бабушка окончила консерваторию, она сама ставила мне голос. Мне очень хотелось петь, но меня никуда не брали. Даже в рестораны. Кого сейчас прельстишь драматическим сопрано[5]?

«Вот оно что, – мысленно отметила Глория. – Она поет. Вероятно, оперетту… или кое-какие оперные партии. Ясно, почему о ней мало известно. Нынче широкая публика серьезной музыкой не увлекается. То ли дело „попса“ или „шансон“».

– Вы родом…

– Из Ярославля, – ответила Жемчужная. – У нас много церквей. После школы я стала певчей в соборном хоре. Наш регент[6] посоветовал мне выставить в Интернет ролик с исполнением оперной партии. Тогда это было в новинку. Я стеснялась, но он уговорил меня. Нашел человека, который помог сделать запись. Ролик вызвал неожиданный интерес. Меня пригласили на кастинг в Москву.

– Какой-нибудь музыкальный театр?

– Нет… частное лицо…

Она достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. На платке остались черные следы от туши.

– Он меценат? Покровительствует актерам?

– Да… это богатый предприниматель, тонкий ценитель искусства. Образованный, великодушный… Он решил создать собственный камерный театр и как раз набирал актрис для музыкальной труппы. Мое исполнение ему понравилось… Он предложил обучение за границей, в Италии. За его счет, разумеется. Для меня это был единственный шанс выйти на сцену… пусть маленькую, частную… выступать в концертах…

– И вы согласились.

– Могла ли я отказаться? Моя мечта осуществилась самым волшебным образом. Я была на седьмом небе от счастья! Родители предостерегали меня, но я их не слушала. Они боялись, что вместо выступлений я попаду в постель к своему спонсору, а потом – в заграничный бордель. Стану продажной девицей с оперным голосом. Пикантное дополнение к интимным услугам. Знаете, у обеспеченных мужчин – изощренные вкусы. Они уже не хотят платить за обычный секс.

– Такого с вами не случилось?

– Нет… конечно нет. Я на полгода уехала в Милан, брать уроки вокала. Со мной работали опытные педагоги. Они хвалили мой диапазон, тембр, но заявили, что оперной дивы из меня не получится. Я ведь окончила только музыкальную школу в Ярославле. Денег на продолжение образования не было. Бабушка занималась со мной дома, пока была жива. Мой удел – концертное исполнение. Об оперной сцене нечего и думать.

– Ваш покровитель был разочарован?

Актриса пожала плечами:

– Он оплатил мое обучение, и результат его удовлетворил. Я подавала надежды, а его маленький частный театр не шел в сравнение с настоящим храмом искусства. Мы оба поумерили свои амбиции.

«Он все-таки стал ее любовником, – подумала Глория. – Госпожа Жемчужная весьма дипломатично обходит вопросы о нем. Не хочет признаваться, что без постели не обошлось. Это от его ребенка она избавилась…»

– Что вы на меня так смотрите? – не выдержала посетительница. – Да, мы… полюбили друг друга! Это ведь не зазорно? Мое чувство благодарности переросло в привязанность, потом в страсть. Я выросла в деревянном домишке на окраине, с печным отоплением и без водопровода. А он показал мне, какой может быть жизнь! Все самое лучшее и приятное мне довелось испытать с ним. Что я видела до переезда в Москву? Нищету, вечные долги… В моей семье приходилось считать каждую копейку. Отец не пьет, но зарабатывает мало. Мама привыкла экономить на всем, – на еде, на одежде. Только здесь, в столице, я научилась носить красивые вещи, причесываться в салоне… у меня появились золотые украшения…

– Его подарки?

– Не без того. Разумеется, я сама зарабатываю. Мне платят приличное жалованье в театре. На все необходимое хватает.

– А на роскошь?

Жемчужная смутилась и залилась краской. Разговор давался ей тяжело. Хотелось бы сгладить кое-какие углы, но лукавить она не умела.

– Я принимаю его презенты… однако никогда ничего не прошу.

– Он старше вас…

– На пятнадцать лет, – кивнула она. – Для мужчины это зрелость.

Глория не то чтобы угадывала, – история провинциалки, которая приехала покорять Москву, была ей знакома. Похожий путь проделали многие.

– Вы меня осуждаете?

– Разве я имею право? – улыбнулась Глория. – Каждый сам строит свою судьбу.

– По крайней мере, я не лезу в чужую семью. Ни у кого ничего не отбираю.

– Он не женат?

Актриса покачала головой. Несмотря на нескромные признания, она держалась горделиво. Ее повадки отличались порывистой грациозностью, а осанка оставалась прямой, как у балерины. Очевидно, ее обучали не только пению, но и танцам.

– Его любили многие женщины, – уклончиво ответила она. – Но ни одна не завладела его сердцем. Он даже не разведен.

– Бережет свою холостяцкую свободу?

– Женитьба ничего не значит. Главное – искренние чувства, а не штамп в паспорте.

– Не спорю, – согласилась Глория. – Вы живете вместе?

– Он снимает для меня квартиру…

– В театре знают о ваших отношениях.

– Этого невозможно скрыть. Он очень увлечен сценой… зачастую присутствует на репетициях. Сам пробует играть.

– Лучшие роли, конечно, достаются вам.

– Да, – просто, без жеманства, подтвердила Жемчужная. – Он, как хозяин театра, имеет решающее слово. Хотя роли распределяет режиссер. Кроме концертов, мы ставим водевили, отрывки из пьес… а сейчас репетируем Шекспира.

– Ого! Что именно? – заинтересовалась Глория.

– «Антония и Клеопатру»…

– Но ведь там нет вокальных партий.

– Зато есть над чем работать. Я имею в виду играть. Мы все учимся актерскому мастерству.

– Царица Клеопатра досталась вам, не так ли? Другие актрисы, вероятно, завидуют.

Жемчужная не стала этого отрицать. Зависть царит в любом коллективе, а в театральном – особенно.

– И вы подозреваете, что ваши товарки прибегают к черной магии, дабы навредить вам.

– Раньше мне такое и в голову бы не пришло… но в последнее время…

Посетительница смешалась и замолчала, нервно комкая носовой платок.

– …с вами происходит нечто из ряда вон выходящее, – продолжила за нее Глория.

– Вот именно! Из ряда вон… Понимаете, дело не столько в шантаже… хотя и это ужасно. Мне напророчили смерть! Если я не уберусь из Москвы… то умру…

– За этим вы и пришли, сударыня. А как же ребенок?

– Шантажистка угрожает мне разоблачением. Она обещает рассказать отцу ребенка… что я… убила его. То есть… сделала аборт.

– У нее есть доказательства? Видеозапись?

– Естественно! – всплеснула руками Жемчужная. – Раз она решилась на такое! Но дело даже не в ней. Что меня ждет? Неужели пророчество сбудется?

Она умоляюще прижала ладони к груди. Вероятно, похожими жестами сопровождались ее реплики на сцене.

Глория понимала: ей устраивают проверку.

– Я заплачу вам! – пообещала актриса. – Мне сказали, сколько стоит сеанс у Агафона.