Рядом с Даттоном, наедине, в полутьме, созданной тремя свечами красивого серебряного подсвечника, свидание начинало казаться Луизе все менее интересным и все более дурацким поступком. Трудно отрицать притягательность Даттона, привыкшего побеждать во флирте.

Она не приняла этого в расчет, позволив Даттону вести себя в гардеробную, потому что в Голубой гостиной им могут помешать, и в Желтой тоже, и даже в музыкальном салоне, где им было бы гораздо предпочтительнее оставаться. Похоже, она слишком рано списала со счета его талант обольстителя.

— Вы не можете выйти за Блейксли, — сказал Даттон, при свечах его голубые глаза казались слишком красивыми, его темные волосы ниспадали, как всегда, романтической прядью на его бровь. — Не из-за глупого пари, на которое я пошел только из-за того, что был пьян.

Он взял ее руку в свою, она не отняла. Как долго она мечтала о прикосновении руки Даттона...

Странно, это не подействовало на Луизу в той степени, как она ожидала.

Возможно, если бы она сняла перчатки... Но как она могла это сделать, не показавшись поспешной? Хотя вряд ли женщинам, встречающимся с мужчинами в гардеробной, стоит беспокоиться о поспешности.

Она знала, что в эту минуту поступает нелепо, но ничего не могла поделать. Конечно, все шло к тому, чтобы опозорить имя Мелверли, и скорее всего именно поэтому Луиза ничего не предпринимала для того, чтобы удалиться из гардеробной.

Мелверли и так уже много сделал, чтобы стереть лоск с респектабельности своего титула; могла ли она как-то ухудшить положение?

Луиза не могла найти причины не остаться. Опять же, будучи обесчещенной, просто нечего терять.

Даттон явно понимал это, что объясняло, почему он настоял на встрече именно в гардеробной. Она уже была с Блейксли в этой же гардеробной... Хотя не исключено, что заточение в гардеробной комнате во время ужина с двумя разными мужчинами по отдельности могло нанести более чем значительный ущерб репутации. Сейчас она была просто обесчещена, а рисковала стать скандально обесчещенной. Быть обесчещенной — уже достаточно плохо; Луиза не хотела допустить, чтобы сюда примешался еще и скандал.

— Как это любезно с вашей стороны, — сказала она, твердо решив в этот момент выйти из гардеробной комнаты. — Я, разумеется, в курсе пари. Блейкс был предельно честен. Но спасибо за ваше беспокойство, лорд Даттон. Я вам признательна.

— Он не должен был говорить вам о пари, — сказал Даттон, перекрыв рукой выход из гардеробной в Желтую гостиную.

Эта большая гардеробная была на самом деле лишь очень маленькой, скромно отделанной комнатой, но даже в этом случае было совершенно непонятно, как мужчина, пусть и такой большой, мог запросто сделать так, чтобы комната оказалась слишком маленькой, а дверь совершенно недоступной.

— А где же благородство?

— Какое благородство, лорд Даттон, может быть в пари о женщине и ее жемчуге? — язвительно спросила Луиза.

— Но это мои жемчуга, Луиза, и я пытался найти способ вернуть их вам.

— Думаю, просто отдать их мне было бы гораздо проще.

— Возможно, но разве Кэролайн не из-за этого подверглась обесчещиванию однажды? Я пытался уберечь вас от этого.

Что ж, в любом случае она могла быть обесчещена, а значит, это нелепый и совершенно бессмысленный аргумент. Все дело в том, что ей хотелось вернуть свои жемчуга, Кроме того, записывать женщину в книгу Белой гостиной в качестве предмета спора совсем не казалось способом, призванным спасти от позора. Мужчины никогда не придавали значения подобным пустякам в отличие от женщин. Им, очевидно, мешал тот неоспоримый факт, что они мужчины.

— А что же теперь будет с моими жемчугами? — сказала она, отступив назад.

Был и другой выход из гардеробной, который вел в Золотую спальню — комнату, позолоченную сверху донизу, величественно и со вкусом демонстрировавшую нескончаемые богатства. По крайней мере, Луиза надеялась, что Блейксли обладали нескончаемыми богатствами, потому что не хотелось бы выйти замуж за мужчину, который мог стать бедняком или, что еще хуже, вынужден был бы заняться торговлей.

— Вас в самом деле только это и волнует? — мурлыкал Даттон, его глаза потемнели и стали очень чувственными. Да, она знала, как выглядит чувственность; теперь, после поцелуя с Блейксли, как ей не знать? — Пари включает в себя нечто большее, или Блейксли вам не все рассказал?

Естественно, ее тоже заинтересовал этот вопрос.

Было видно, что Даттон прямо-таки сгорает от желания рассказать ей все.

Всегда, когда мужчина, в особенности такой, как Даттон, сгорал от желания говорить, Луиза чувствовала, что нужно предоставить ему эту возможность. Сгоравшим от желания мужчинам следует предоставлять любые возможности и всяческие свободы.

Конечно, она только что до этого додумалась, но, казалось, как раз вовремя.

— Я уверена, что все, но вы явно убеждены в противоположном, — сказала она, пристально взглянув на Даттона. — Может, вы расскажете мне все, а затем, если мы решим, что станет с жемчугом, можно покинуть гардеробную и вернуться к ужину. Не думаю, что Блейксли будет в восторге от подобных встреч при таких обстоятельствах. Вы человек определенной репутации, лорд Даттон, полагаю, для вас это не новость.

Луиза была вполне довольна собой, подачей темы и выбором слов. Конечно, по большей части слова заимствованы из пьесы, просмотренной в прошлом сезоне, но уж точно она была актрисой получше, чем Салли Бейтс, игравшая невинную мисс с поразительным, судя по размеру ее груди, недостатком невинности.

— Для начала я хотел бы попросить у вас прощения за это пари. Оно было совершенно необдуманно.

Под обаянием его синих глаз и того, как его чудные волосы снова каскадом упали на красиво очерченные брови, Луиза простила все.

— Так и есть, — сказала она несколько более хрипло, чем сама ожидала.

Ее игра, кажется, перестала выполнять свое назначение. Прямо как корсаж у Салли во втором действии.

— Поймите, я бы никогда не хотел поставить вас в такое неловкое положение, — сказал он, снова взяв ее за руку и все еще загораживая дверь.

Интересно, как это мужчинам удается становиться такими ужасающе огромными, когда требуется?

— Но я совсем не ожидал, что все это выльется в вашу помолвку с Блейксли.

Да уж, а кто ожидал?

— Хотя я полагал, что у вас были ко мне какие-то чувства, — закончил он.

Луиза надеялась, что это последний аргумент. Ситуация становилась чудовищно неудобной. Она даже и не знала, что сказать, и ни одна пьеса не могла в этом помочь. Для такого случая явно следовало посмотреть что-нибудь французское.

— Вы должны знать, что я почитала вас в высшей степени, лорд Даттон, — сказала она. Это казалось достаточно безопасным, а кроме того — чистая правда. — Но я не могу понять, как это связано с вашим необдуманным пари.

— Только так, что это включает в себя условия пари. Понимаете... — мягко сказал он, целуя ее руку, что совсем ее не трогало.

Опять перчатки. Ей и впрямь нужно было найти способ снять их, если эти приемы обольщения Даттона вообще оставляли ей хоть какую-нибудь возможность двигаться. Она распутница или нет? Было очень похоже, что все-таки да, пришла она к неутешительному выводу.

— Я думал, даже обладая жемчугами, вы предпочтете меня, а не его. Но это не так. Или все же?.. — спросил Даттон и, освобождая ее от затруднения, соскользнул пальцами по шву перчатки, аккуратно стянув с руки до запястья.

Он наклонился, его волосы защекотали ее кожу, а его губы прикоснулись к тыльной стороне ее запястья там, где виднелись вены.

У Луизы перехватило дыхание.

Он потянул ее, заставив невольно шагнуть прямо к нему в объятия. Даттон снимал с нее перчатку, палец за пальцем, от большого к мизинцу, целуя ее запястье и руку с нежной и чувствительной внутренней стороны. Он оставил Луизу без перчаток, без дыхания и без слов.

Да, перчатки явно мешали.

Определенно, губы Даттона знали тайны женского запястья.