День вставал такой же серый и мрачный, как настроение Слоун. Шел снег, дул холодный, пронизывающий ветер, но Слоун не замечала ничего вокруг. Она закинула вещи на заднее сиденье такси и хлопнула дверцей. Застегнула зачем-то пуговицы на пальто. Села рядом с водителем.

— Куда едем? — спросил шофер.

— Что? — непонимающе спросила Слоун.

— Куда вам?

— Какая разница — все равно.

— Большая разница, леди. Мой мотор работает, — а вы денежки платите. Чем дольше будем стоять и чем дальше поедем, тем больше вам придется выложить.

Слоун пришла в себя.

— Отвезите меня на Восемьдесят восьмую улицу.

— Вы уверены, что вам надо именно туда? — переспросил шофер.

— Уверена, — ответила Слоун. «Больше мне некуда ехать теперь».

Слоун вошла в дом и почти физически ощутила его немую пустоту. Странно, раньше она не испытывала ничего похожего. А сколько раз приезжала сюда вот так, одна: Джордан с Тревисом оставались в Мунстоуне, а Эмма уходила по своим делам. Конечно, тогда она хоть и была одна, на самом деле — их трое. А побыть какое-то время одной даже хорошо.

Поставив сумки на пол, Слоун зажгла свет, решила перетащить вещи в спальню — их с Джорданом спальню. Села на кровать и нежно гладила шелковое одеяло. Совсем недавно они с Джорданом шаля еле добрели до кровати — с бутылкой «Боллингер Брют», прикончили ее прямо здесь, а потом Слоун принялась, как она тогда говорила, соблазнять Джордана. И преуспела — потому что Джордану очень хотелось, чтобы его соблазнили. А йотом они долго лежали рядом, не засыпая. Слоун боялась заснуть, так была счастлива, а то проснешься — и вдруг окажется, что все это лишь сон…

Слезы лились, и Слоун не вытирала их.

Да, она всегда думала, что Джордан когда-нибудь бросит ее ради другой молодой женщины — более красивой и привлекательной. Ну, скажем, вернется к Джилли… Но ей и в голову не могло прийти, что Джордан уйдет по ее вине!

Сняла черную широкополую шляпу, ее она специально надела в дорогу, чтобы не быть, как ей казалось, никем узнанной. Потом скинула туфли и улеглась одетая на кровать. Слоун знала, что надо делать теперь. Любым способом она должна покончить с таблетками. Это единственный способ доказать Джордану, что она в самом деле любит его, — только так она его вернет.

Не слишком ли поздно?

Карманные часы показывали пятнадцать минут второго. Надо спать, хотя Слоун знала, что не заснет. Прошло уже двадцать четыре часа, как она не принимает лекарств. Навалилась нестерпимая тяжесть, какое-то отупение. Стоит лишь проглотить пару пилюль из тех, что лежат в дорожной сумке, — и придет расслабление, придет желанный сон. Всего две красненькие пилюльки — и десять часов спокойного сна, — так просто!

Нет, она их не примет! Ни за что!

Поставлено на карту все, — никакие барбитурат и амфитамин не помогут ей, если она потеряет Джордана! И как бы ни было трудно, она должна, должна справиться с собой, хотя в этот миг ей казалось, что смерть, наверное, легче и проще, чем такие муки.

В полной темноте, уставившись в потолок, Слоун пыталась заснуть. Сердце колотилось быстро-быстро, выскакивало из груди. Отчего? Организму не хватает привычной дозы — или просто от бессонницы?

Слоун на короткое время забылась. Ей приснился странный сон. Она на игровом поле, идет игра. А она где-то обронила обручальное кольцо. Опустившись на коленки, она ползает по траве, ищет кольцо. Трава почему-то не зеленая, как обычно, а коричневая, жухлая и сухая. Небо тоже темное, предгрозовое, в просветах изредка проглядывает солнце. Невыносимо жарко. Конники скачут вокруг нее, страшно размахивая огромными клюшками. И почему-то смеются — злобным и каким-то пустым смехом. «Надо мной смеются», — догадалась наконец Слоун! Она ищет глазами Джордана, но его нет среди игроков…

Слоун проснулась — что значит этот сон? «Хорошо, что он кончился», вздохнула она с облегчением, хотя сердце все еще сильно билось. Слоун почему-то была уверена: в этом сне есть тайный смысл. Она потеряла обручальное кольцо — потеряла Джордана. Искала — и не нашла. Но почему смеялись «конники»? Знали, что он больше к ней не вернется? Слоун снова закрыла глаза: надо избавиться от этого страшного хоровода — мужчин и женщин, скачущих на лошадях и потешающихся над ее горем. «Это совсем не смешно!» — кричало все ее существо, и слезы лились градом.

Слоун повернулась на бок и положила руку на соседнюю подушку подушку Джордана — и замерла. Подвинулась ближе, коснулась щекой холодной поверхности подушки. Уловила слабый запах одеколона. Господи, куда бы она ни посмотрела, ни двинулась — везде следы Джордана! Слоун резко села в кровати. Взглянула на часы — половина пятого. Прошло еще три часа, а она по-прежнему не спит.

Слоун положила руку на грудь — сердце колотилось с той же частотой и шумом. Перевела взгляд на ночной столик — там, около маленького радиоприемника, на виду стояли три пузырька со знакомым лекарством. Она сама их туда положила, на всякий случай. Если понадобятся… если очень понадобятся… как сейчас…

Но тогда… тогда начнется все сначала, и она потеряет Джордана безвозвратно… «Ах, будь вы прокляты!» Слоун вскочила и в бешенстве швырнула пузырьки на пол. Брызнуло стекло. Таблетки рассыпались по полу. Слоун не стала подбирать — ни лекарств, ни осколков — уткнулась лицом в подушку.

Первые лучи солнца разогнали темноту — Слоун по-прежнему лежала без сна. Опухшие глаза ее были сухими — она столько плакала ночью, что слезы кончились. Казалось, жизнь ушла из каждой клеточки ее тела.

— Боже мой! — услышала Слоун громкий женский вскрик. На пороге стояла Эмма, почти с ужасом взирая на царивший в комнате кавардак.

Слоун встала, завернувшись в простыню. Подошла к Эмме.

— Что вы здесь делаете? — спросила неприязненно.

— Я… вернулась немножко раньше, — пролепетала Эмма. — Я приберусь здесь?..

— Уйдите прочь! — почти закричала Слоун.

— Что случилось? — со страхом спросила Эмма.

— У меня все нормально, черт возьми! — опять закричала Слоун. — Мне надо побыть немного одной, неужели в этом желании есть что-то странное?!

— Нет, нет, миссис Филлипс, конечно, нет, просто я подумала…

Слоун с невероятным трудом держала себя в руках.

— Эмма, мне необходимо какое-то время побыть одной, — повторила она, сжав зубы. — Тревис в Мунстоуне, его отец я говорю о мистере Филлипсе — уехал на время из страны. Мне бы хотелось, чтобы с сыном побыли вы.

— Если таково желание… — неуверенно начала Эмма.

— Да, мне бы очень хотелось. А сейчас… сейчас я хочу… очень хочу, чтобы вы поскорей ушли.

Эмма поняла, что с хозяйкой происходит что-то серьезное.

Эмма уехала в Мунстоун. Но перед отъездом позвонила, кому сочла нужным.

После бессонной ночи Слоун обессилела так, что не знала, сможет ли справиться с последующими испытаниями. От обращения в тот медицинский центр, о котором говорил ей Джордан, ее удерживала боязнь огласки. О личных проблемах известной писательницы Слоун Дрисколл не должен знать никто. Да и вообще… она постарается справиться с бедой сама.

Слоун прекрасно понимала, что риск достаточно велик: конечно, лучше преодолевать зависимость от наркотиков под руководством врача. Но это не для нее.

До сегодняшнего дня Слоун страдала больше психически, чем физически. Сегодня ночью она проснулась от сильных судорог. Утром не могла проглотить ни куска: сразу же началась рвота.

Она засомневалась: может быть, все же позвонить в центр, попросить о помощи? Но страх огласки крепко держал ее в плену. Все узнают… нет, она этого не допустит… Только сама!

Слоун приняла ванну и рано легла в постель. Три часа вертелась, пока наконец не задремала.

Сны снова были тревожными… Вот она на Центральном вокзале. В толпе видит Джордана. Он зовет ее, что-то кричит, но Слоун не понимает, бежит к нему, расталкивая всех. Добегает до места, где только что стоял Джордан, а того уже нет. Оглядывается, видит его уже в другом месте, опять он кричит ей что-то, опять она стремглав бросается к нему — и все повторяется снова.